Волшебный камень

— А это, по-вашему, как? На Волге Гитлера остановили? Значит, и в самом деле скоро конец войне… Мы о днях не спорим, может, и еще год пройдет, да ведь теперь и ждать стало легче.

И хотя фашисты были еще на Волге, мир все-таки был полон надежд, каждый вечер люди с замиранием сердца ждали новостей перед радиорепродуктором и узнавали, что Сталинград живет.

Стала река. Выпал первый снег. Появились в огородах красногрудые снегири — жуланы по-уральски. Старики пророчили мокрую зиму, с наледями по рекам, с большими куржевенями — темной и плотной завесой изморози по утрам, когда весь видимый мир суживается до пределов трех шагов. Они вспоминали о теплых болотах, по которым в такие зимы не может пройти даже ширококопытный лось, не то что человек. И все чаще Варя испытывала страх за Сергея.

Работа в экспедиции не успокаивала ее. Палехов уехал в область. Варя знала, что начальник поехал жаловаться на секретаря, на Нестерова, на всех, лишь бы только вняли его жалобам. Она и сама готова была в эти дни жаловаться на всех за то, что ее утраченная любовь бродит где-то в тайге и нет сил вернуть ее…

Даже Суслова не было с ней. Теперь Варе не хватало его смешного и нелепого ухаживания, его колкостей, злости, иронических насмешек. Не хватало этих ухаживаний потому, что, отвергая их, ссорясь с Сусловым, издеваясь над ним. Варя чувствовала себя сильной и чистой, смелой и справедливой. Злая и нелепая любовь Суслова была как бы оселком, на котором оттачивалось прекрасное чувство, соединявшее ее с Сергеем.

Но Суслов исчез, о нем приходили тоже только краткие лесные вести. И тем острее овладевало Варей ощущение покинутости.

Она бросала работу в конторе, брала лошадь и выезжала на дальние разработки, как будто ей нужно было самой получить последние пробы железняка. На самом деле она хотела оказаться ближе к Сергею хотя бы на двадцать километров. Вдруг он идет в этот миг навстречу ей, усталый и слабый, и она встретит его в пути и скажет самые дорогие слова, которых не могла произнести в присутствии других, в комнате, где их могли слышать стены. Встретить и сказать — не в этом ли счастье?..

Но дороги были пустынны. Начался охотничий сезон, никто не выходил из тайги, никто не приносил больше вестей о нем. А срок проходил, Сергей не мог больше оставаться в лесу, он должен был возвратиться.

И все тяжелее было ждать, все страшнее становились ночи в бледной темноте, окрашенной далеким северным сиянием, все труднее было думать о чем-нибудь другом.

2

Отряд вернулся пятнадцатого декабря. Но какое это было возвращение!

Ночью постучали в окно дома. Варя, все эти дни жившая в страшной тревоге, выбежала к дверям и распахнула их. На улице раздавались глухие голоса, которых она сначала не узнала. Скрипнули сани, разворачиваясь у дома. Ржали белые, заиндевевшие кони. А в небе полыхали отсветы далекого, северного сияния, делая снег серебряным, увеличивая фигуры. Из фантастического белого марева вышло несколько человек, неся на руках какой-то туго спеленатый сверток. Они, топоча обледенелыми сапогами, хрустя залубеневшими на ветру полушубками и малицами, прошли мимо Вари, положили сверток на диван и, сдерживая тяжелый простудный кашель, обернулись к ней. Она узнала Головлева, Евлахова и Лукомцева.

Вслед за ними вошли девушки. Варя не смотрела на их почерневшие, обмороженные лица, на их столбом стоявшие одежды из оленьих мехов, она не узнала никого из коллекторов, осторожно обходивших ее стороной и медленно, устало разбредавшихся по дому, не наполняя его, как бывало раньше, шумом и говором. Все двигались тихо, медленно, говорили шепотом, кашляли в кулак. Лукомцев откинул конец одеяла, в котором был завернут человек, и открыл багрово-воспаленное лицо Сергея. Нестеров был без сознания.

Варя упала на колени рядом с диваном и, гладя Сергея по лицу, бормотала ласковые слова. Вернулись успевшие переодеться девушки и помогли Варе уложить Нестерова в постель, — он был все еще без сознания. Мужчины отогревались внизу спиртом и горячей едой, девушки кипятили чай. Из сбивчивых рассказов Варя узнала, что Сергей заболел около двух недель назад, но не разрешил бросать работу. Только выпавший в начале декабря глубокий снег заставил его изменить решение, и пять дней назад они вышли в обратный путь. Идти Нестеров уже не мог. Если бы не охотники из кочевого колхоза «Лохтаю», которые в обилии снабдили геологов оленьими шкурами и малицами и дали два десятка оленей для обоза, трудно сказать, удалось бы им довезти начальника отряда даже и в пять дней. Головлев и то настаивал, чтобы отряд остановился в одном из становищ, пока Нестеров выздоровеет, но врача можно было найти только в Красногорске, и они решили продолжать путь.

Девушки пили чай в комнате Вари, где лежал в беспамятстве Сергей. Они сидели кружком возле постели больного и все еще говорили шепотом, причем казалось, что шепчутся они не потому, что боятся обеспокоить его, а от страха перед тем, что испытали в походе. Они с шумом отхлебывали горячий чай из стаканов, держа их обеими руками, словно им все еще недоставало тепла. Внизу слышалась тихая беседа мужчин, на которых не действовал и спирт, поставленный опытной в этих делах Федоровной.

После ужина Головлев поднялся к Варе.

— Разрешите доложить, Варвара Михайловна? — тихо спросил он, поглядывая на Нестерова.

Врач только что осмотрел больного и сделал ему какие-то уколы, после которых Нестеров стал дышать ровнее и заснул, будто отдыхая от тяжелой дороги.

— Я слушаю, — сказала Варя.

Головлев начал рассказывать, умеряя свой простуженный бас.

За полтора месяца отряд пробил полсотни шурфов, поднимаясь все выше от реки, с террасы на террасу. В общей сложности было промыто и осмотрено около двухсот кубометров концентрата пород. В конце ноября на самой высокой террасе, как и предсказывал Нестеров, впервые были обнаружены обломки ультраосновных пород в больших скоплениях. После промывки породы, добытой из самого верхнего шурфа, были найдены сразу два кристалла алмаза. Нестеров приказал бить шурфы вдоль всей отметки «85,7» по склону террасы. В следующем шурфе, за полтораста метров от первого алмазоносного, были найдены еще двухкаратный камень и один маленький осколок кристалла. Отряд отпраздновал эти находки, устроив день отдыха, а когда приступили к пробивке новых шурфов, оказалось, что след утерян. Было пробито еще девять шурфов и вдоль предполагаемого залегания россыпи, и в крест, но ультраосновные породы исчезли. Было ли это выклинение какого-то древнего наноса, хвост которого они уловили первыми шурфами, или случайное попадение шурфов на рассеянные алмазы — установить пока невозможно. Нестеров к этому времени уже заболел. Он простудился, провалившись в наледь при переходе по льду через Ним. Сергей еще настаивал на пробивке новых шурфов, но упали тяжелые снега, затем ударили морозы, и работу пришлось свернуть…

Закончив этот отчет, Головлев бережно вынул из внутреннего кармана партбилет, вложенный в кожаный футляр, и вытряхнул из футляра на стол четыре камня. Три из них имели строгую форму сорокавосьмигранников, четвертый оказался осколком довольно крупного кристалла. По длине пластинки, отколовшейся когда-то от алмаза, можно было судить, что алмаз был каратов восьми весом. Таких крупных кристаллов на Урале еще не находили.

Варя смотрела на блистающие кристаллы, которые словно впитывали в себя свет и затем излучали его многократно усиленным. Даже девушки, там, на месте, не раз державшие холодный сверкающий камень на ладони, снова сблизили головы, наблюдая за чудесной игрой света в кристаллах. Головлев отошел к двери и выключил электричество. Сначала в комнате была полная темнота, но вот на столе ясно вырисовались кристаллы, словно они сами излучали свет. Это проявилась способность кристаллов вбирать в себя рассеянный свет, как бы мало ни было его вокруг, и снова отдавать уже преломленным и как бы усиленным.

— Кто их нашел? — спросила Варя.

Она невольно залюбовалась кристаллами, хотя только что думала о той тяжелой цене, которую платил за эти камни Сергей. Да и сама она разве не платила за них? Юля ответила за всех.

— Вот этот нашла я, — она отделила самый крупный, четырехкаратный камень, — вот этот и этот — Даша, у нее рука легкая, в один день нашла два алмаза. А пластинку — сам Сергей Николаевич. Мы уже сбрасывали породу со стола, а Сергей Николаевич подошел и говорит: «Это же алмаз!»

Варя с удивлением смотрела на Юлю. Эта девушка с огрубевшим, покрытым темными пятнами лицом, совсем не походила на ту, которая всего два месяца назад изнывала от тоски и рвалась в Москву. Сейчас она казалась строже, много старше своего возраста, умудреннее и, главное, спокойнее. Даша осталась такой же простодушной, может быть, потому, что уже раньше испытала немало невзгод и на ее характере не могли сказаться эти трудные дни. А Юля, впервые узнавшая, что такое непомерный труд, почти подвиг, как будто все время прислушивалась к тому, как в ней растет ясное сознание важности своего дела. От этого она, наверное, и стала такой серьезной, спокойной, внимательной к другим.