Волшебный корабль
Шрифт:
Только ей, дочери, Ефрон с восхищением рассказывал о твердой решимости юноши взяться за ум и сделать из себя человека. Кайлу, кстати, Альтия вовсе не намеревалась этого передавать. Пусть, пусть сделает очередную ошибку, и пусть его ошибку увидит отец. Увидит и поймет, каких безобразий наворочает Кайл на «Проказнице», если его вовремя не остановить!
Альтия чувствовала немалое искушение немедленно взять и выйти на палубу — просто затем, чтобы напоказ ослушаться Кайла. И что он, интересно, по этому поводу предпримет? Велит какому-нибудь матросу водворить ее обратно в каюту?… Так ведь не найдется ни одного, кто отважился бы поднять на нее руку, и не только потому, что ее зовут Альтия Вестрит. Большинство моряков любили и уважали ее, и эту любовь и уважение она заслужила сама, а имя было тут ни при чем. И что бы ни болтал Кайл, а корабль она знала куда лучше всех, кто теперь входил в его экипаж. Так только дети способны изучить дом, в котором выросли с младенчества. Она знала в трюмах уголки, куда нипочем не втиснулся бы взрослый. Она лазила по мачтам и в восторге качалась на такелаже [15] ,
15
Такелаж — совокупность судовых снастей (разного рода тросов, цепей и т. п.), служащих для управления парусами, грузоподъемных работ, подъема и спуска флагов и так далее.
16
Сплеснивать, сплесень — соединение двух тросов одинаковой толщины (например, при наращивании или при починке в месте разрыва), при котором волокна одного троса сложным образом пропускаются между волокнами другого. Хорошо выполненный сплесень еще и очень красив.
Ибо она поняла, чего ради отец забрал ее на корабль. Он того именно и хотел, чтобы она здесь выросла, чтобы знала каждую досочку и вообще все, что требуется от моряка. И пусть Кайл видит в ней «всего лишь девчонку». Уж она-то знала, что отец полагал ее ничуть не худшей заменой троим сыновьям, погибшим во время Кровавого мора. Да какой там заменой! Замена — это все равно «всего лишь», это нечто второстепенное. А она была наследницей Ефрона Вестрита — по праву, по крови, по воспитанию! Вот так, и не меньше!
Альтия знала: она вполне может ослушаться Кайловых приказов — и ничего ей за это не будет. Вот только как бы он не выместил свою досаду на моряках. Возьмет да накажет их за то, что не бросились тащить строптивую девку обратно в каюту. Нет, она не допустит, чтобы из-за нее их постигло наказание. Это была ее ссора с Кайлом, ей и расхлебывать. А кроме того… Пусть думает на здоровье, будто она борется токмо и единственно за свое положение. Пусть. На самом деле ее в гораздо большей степени беспокоила судьба корабля. «Проказница» стоит того, чтобы ее команда была не просто хорошей, а — самой лучшей. И ее отец допустил лишь одну ошибку — взяв Кайла. Остальные были один к одному. Отец хорошо платил своим матросам, больше, чем было принято на обычных судах. Он хотел, чтобы к нему приходили способные люди и трудились с душой. И Альтия не даст повода Кайлу их разогнать…
Она даже почувствовала себя отчасти виновной в том, что должно было случиться с Брэшеном.
…Опять Брэшен! Как упорно ни старалась она не думать о нем, ее мысли столь же упорно возвращались к этому человеку. Она закрыла глаза и сразу увидела его перед собой. Вот он стоит, сложив на груди руки, и смотрит на нее с высоты своего роста (а он заметно выше), так, как он часто делает наяву. Губы плотно сжаты — явно не одобряет ее, карие глаза щелками, и даже борода так и топорщится от нескрываемого раздражения. Он, конечно, превосходный моряк, а уж старпом — каких поискать! Но вот эта его манера держаться… Он мог отказаться от фамилии Треллов, но аристократические замашки оказались неисправимы. Альтия с уважением относилась к тому обстоятельству, что он сам, своим умом и руками достиг своего нынешнего положения. Но расхаживать туда-сюда и распоряжаться с таким видом, словно получил на это право от рождения?!
Когда-то, может, так оно и было, но, отказавшись однажды от наследственных привилегий, мог бы и свою гордость там же оставить…
Резким движением Альтия скатилась с койки, легко вскочила на ноги. Подбежала к своему матросскому сундучку и откинула крышку.
Здесь сохранялись вещи, способные без следа развеять любую тоску…
Первыми ей попались забавные безделушки, купленные для Сельдена и Малты. И вызвали смутное раздражение. Нет, она искренне любила племянника и племянницу, но в данный момент они были для нее в первую очередь детьми ненавистного Кайла. А с какой любовью она выбирала подарки для малышей и потом расплачивалась за них звонкой монетой!.. Она отложила в сторону нарядно разодетую куклу, приготовленную для Малты, и пестрый волчок для ее брата. Внизу были отрезы шелка, купленные в Таске. Серебристо-серый — матери, розовато-лиловый — Кефрии. А возле самого дна — зеленый, выбранный для себя.
Альтия погладила его тыльной стороной кисти… Чудесная, удивительно гладкая ткань казалась текучей. Девушка вытащила кружево цвета сливок, приготовленное для отделки. В Удачном она без промедления отнесет то и другое на улицу портных. И пусть мастерица Вайолет сделает ей роскошное платье для летнего бала… Работа обойдется ей недешево, но дивный шелк несомненно заслуживал, чтобы его отдали в самые лучшие руки. Альтия успела до мелочей продумать, каким оно будет, ее новое платье. Оно должно было наилучшим образом оттенить ее гибкую талию и округлые бедра, и пусть ее пригласит танцевать кто помужественней, нежели Брэшенов юный братишка. Нет, решила она про себя, слишком зауживать в талии все же не стоит; танцы на летнем балу обыкновенно быстрые и живые, надо иметь возможность свободно двигаться и дышать! И юбку сделать пошире, чтобы красиво волновалась в такт сложным па. Но и не слишком широкую, а то начнет путаться в ногах и мешать… А кружево будет неплохо смотреться в скромном декольте. Пусть грудь кому-то покажется пышнее, чем на самом деле, — это не повредит… На сей раз она уложит волосы высокой прической и заколет их серебряными заколками. Правду молвить, волосы у нее были довольно жесткие — в отца, — но красивый темный цвет
и гущина этот недостаток полностью искупали. И может, мать наконец позволит ей надеть серебряные бусы, что завещала ей бабушка?… То есть формально они и так принадлежали Альтии, а не матери, но той, кажется, жаль было окончательно выпускать их из рук: то-то она без конца рассуждала о необычайной ценности старинного украшения, особенно напирая на то, что не дело куда ни попадя его надевать. А уж как здорово бы эти бусы смотрелись с серебряными серьгами, которые она купила себе в Корабелах… Поднявшись, Альтия расправила и встряхнула шелк, потом приложила к себе. Зеркальце, висевшее на стене, было слишком маленьким. Альтия видела в нем лишь свое загорелое лицо да зеленую полоску, перекинутую через плечо. Она вновь погладила ткань… едва не попортив ее прикосновением шершавой ладони. Дома она будет каждый день драить руки пемзой, пока не избавится от этих ужасных грубых мозолей… Нет, ей нравилось работать на «Проказнице», ежечасно ощущая, как отзывается корабль на добрый уход. Но вот рукам и всей коже приходилось туго. Не говоря о синяках, постоянно украшавших ее ноги… Что, кстати, давало матери повод для едва ли не главнейшего возражения против ее путешествий с отцом. Как, мол, дочка после такого-то выглядеть будет на разных светских раутах? Жуть!!! Ну а главной причиной для возражений было, конечно, желание видеть Альтию дома, погруженной в чисто женские дела и заботы по дому. Девушка с ужасом подумала, что вообще будет, если матери в конце концов удастся настоять на своем.Шелк стек из рук Альтии на пол, она потянулась и обняла тяжелые брусья, подпиравшие палубу над головой.
— О корабль, разве могут они теперь нас разделить? После всех этих лет, да еще теперь, когда ты вот-вот пробудишься! Нет! Ни у кого нет права отнять у нас это!.. — Она шептала и шептала, понимая, тем не менее, что нет никакой нужды говорить вслух; они с кораблем были достаточно близки, чтобы понимать друг друга без слов. И она могла бы поклясться: по телу «Проказницы» прошла ответная дрожь. — Мой отец того и хотел, — продолжала она. — Затем он и привел меня сюда малышкой, чтобы между нами возникла такая вот неразрывная связь, чтобы к тому времени, когда я повзрослею, а ты пробудишься, мы успели сродниться…
Корабль снова чуть заметно содрогнулся. Кто угодно другой не обратил бы внимания, но Альтия знала «Проказницу» слишком хорошо и правильно истолковала ее трепет. Закрыв глаза, она устремилась в свой корабль всем своим существом, посвящая его во все свои сомнения, печали, надежды и страхи.
И в ответ ощутила смутное, еще неоформленное движение спящей души корабля. Даже теперь «Проказница» как могла стремилась ободрить и утешить ее.
Альтия знала: минуют годы, и пробудившаяся «Проказница» сделает ее своей избранницей. Именно с нею она всего охотнее будет беседовать, ее рук на штурвале корабль будет всего вернее и охотнее слушаться. Альтия знала: ради нее «Проказница» обгонит попутный ветер и будет до последнего ломиться наперекор волнам. Вместе они станут разыскивать новые торговые пристани — и привозить оттуда диковины, от которых ахнут даже в отвыкшем удивляться Удачном. Вместе они сподобятся чудес, каких и в Дождевых Чащобах не видывали. А когда ей придет срок умереть — на капитанский мостик взойдет ее, Альтии, сын или дочь.
Уж не кто-нибудь из выродков Кайла.
Это она твердо пообещала и кораблю, и себе.
Вытерла слезы и наклонилась положить обратно шелковую ткань…
Он дремал на теплом песке…
Дремал?
Да, именно это слово обычно употреблялось людьми, но ему никогда не казалось, что оно верно описывало то времяпрепровождение, которому они предавались. И уж всяко не относилось к нему самому. Нет. Живые корабли не спят. Ему не было дано даже и этого избавления. Все, что он мог, — это отвлекаться, что-нибудь вспоминать и столь полно погружаться в минувшие переживания, что смертельная скука настоящего некоторое время для него как бы не существовала. У него даже была в прошлом любимая отдушина, к которой он чаще всего прибегал. Он, впрочем, даже не был уверен, что это его доподлинные воспоминания. С тех пор как у него отняли все тома бортовых журналов, память начала его подводить. Теперь в ней зияли форменные провалы, и все, что было «до», он никак не мог привести в соответствие со случившимся «после». Может, и к лучшему?
Итак, он дремал (или как там это называлось) на солнышке и выуживал из дырявых глубин памяти ощущения удовлетворения и тепла. И вот тихое поскребывание песка, облепившего корпус, мало-помалу сменилось для него иным, неуловимо похожим осязательным воспоминанием, название которому он никак не мог подобрать. Он, впрочем, не слишком-то и пытался. Спасибо и на том, что вновь переживаемый миг прошлого позволил ему на время почувствовать себя ухоженным, нежащимся в довольстве, и ему было тепло…
…Людские голоса, неожиданно зазвучавшие рядом, заставили его пробудиться.
— Так это он самый и есть? Прямо вот так тут и валялся? Не может быть! Все тридцать лет?…
Человек говорил с акцентом. Джамелиец, сонно подумал Совершенный [17] . И не откуда-нибудь, а из самой столицы — города Джамелии. Люди из южных провинций вечно глотают согласные на концах слов…
Откуда у него такие познания, теперь было и не вспомнить.
— Он самый, — отозвался второй голос. — Точно тебе говорю.
Этот человек был постарше.
— Не может быть, чтобы это тут тридцать лет пролежало, — снова заговорил молодой. — Корабль, вытащенный на берег и просто так брошенный, черви давным-давно в решето превратили бы. А остатки ракушками бы обросли!
17
Когда речь идет о живых кораблях, автор книги берет их названия в кавычки, если имеется в виду корабль до его «пробуждения»; после этого события название превращается в имя живого существа, и в дальнейшем кавычки употребляются либо нет в зависимости от конкретной ситуации в повествовании. При переводе эта политика автора тщательно сохранялась.