Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей
Шрифт:
Европейский пессимизм ещё только при своём начале — свидетельство против него самого — в нём ещё нет той необычайной, исполненной тоски и стремления неподвижности взора, отражающего Ничто, которые он имел когда-то в Индии, в нём ещё слишком много «деланного», а не «соделавшегося», слишком много пессимизма учёных и поэтов; мне кажется, что добрая часть в нём придумана и присочинена, «создана», но не есть «первооснова».
32. Критика бывшего до сих пор пессимизма. Отклонение эвдемонологических * точек зрения как окончательного сведения к вопросу: какой это имеет смысл? — Редукция омрачения.
Эвдемонизм —
Наш пессимизм: мир не имеет всей той ценности, которую мы в нём полагали, — сама наша вера так повысила наши стремления к познанию, что мы не можем теперь не высказать этого. Прежде всего он является в связи с этим менее ценным, таким мы ощущаем его ближайшим образом, — только в том смысле мы пессимисты, в каком твёрдо решили без всяких изворотов признаться себе в этой переоценке и перестать на старый лад успокаивать себя разными песнями и ублажать всяческой ложью.
Именно этим путём мы и обретаем тот пафос, который влечёт нас на поиски новых ценностей. In summa: мир имеет, быть может, несравненно большую ценность, чем считалось, — мы должны убедиться в наивности наших идеалов и увидеть в сознании, что давая миру наивысшее истолкование, не придали нашему человеческому существованию даже и умеренно соответствующей ему ценности.
Что было обожествлено? Инстинкты ценности, господствовавшие в общине (то, что делало возможным её дальнейшее существование).
Что было оклеветано? То, что обособляло высших людей от низших, стремления, разверзающие пропасти.
33. Причины появления пессимизма заключаются в том, что:
1) самые могущественные и чреватые будущим инстинкты жизни до сих пор были оклеветаны, вследствие чего над жизнью нависло проклятие;
2) возрастающая храбрость и всё более смелое недоверие человека к современному миру постигают неотделимость этих инстинктов от жизни и становятся лицом к лицу с жизнью;
3) процветают только посредственности, вовсе не сознающие этого конфликта, что более одарённые, напротив, вырождаются, и как продукт вырождения восстанавливают массы против себя, — что, с другой стороны, посредственность, выставляя себя как цель и смысл жизни, вызывает негодование (что никто не может больше ответить на вопрос — зачем?);
4) измельчание, чувствительность к страданию, беспокойство, торопливость, суета постоянно возрастают, — что подверженность всей этой сутолоке, так называемой «цивилизации», становится всё легче, что единичные личности перед лицом этой ужасающей машины приходят в уныние и покоряются.
34. Современный пессимизм есть выражение бесполезности не мира и бытия вообще, но современного мира.
35. «Преобладание страдания над удовольствием» или обратное (гедонизм * ) — оба эти учения уже сами по себе указывают путь к нигилизму...
Ибо здесь в обоих случаях не предполагается какого-либо иного последнего смысла, кроме явлений удовольствия или неудовольствия.
Гедонизм —
представление об удовольствии (наслаждении, счастье) как смысле человеческого существования и основе нравственности, также восходящее к античности. Полярность возможных истолкований этого представления привела к появлению разнообразнейших этических теорий, от так или иначе поощряющих удовольствие (Гольбах, Бентам, Милль) до сурово его ограничивающих или осуждающих (Кант, Маркс).Но так говорит порода людей, уже не решающаяся более утверждать некую волю, намерение или смысл — для всякого более здорового рода людей вся ценность жизни не определяется одною лишь мерою этих второстепенных явлений. Возможен был бы перевес страдания — и несмотря на это, явили бы себя могучая воля, утверждение жизни, потребность в этом перевесе.
«Не стоит жить»; «покорность»; «какую цель имеют эти слёзы?» — вот бессильный и сентиментальный образ мышления. «Un monstre gai vaut mieux qu’un sentimental ennuyeux» * .
«Весёлое чудовище стоит большего, чем сентиментальный зануда» (фр.).
36. Нигилист-философ убеждён, что всё совершающееся — бессмысленно и напрасно; между тем не бессмысленному и напрасному бытию не должно быть. Но откуда это «не должно»? Откуда берётся этот «смысл», эта мера? — В сущности нигилист полагает, что лицезрение такого бесполезного, бесплодного бытия приводит в состояние неудовлетворённости, вызывает чувство душевной пустоты и отчаяния. Такой вывод противоречит нашей утонченнейшей чувствительности как философов. Это сводится в конце концов к следующей нелепой оценке: характер бытия должен доставлять удовольствие философу, раз это бытие желает быть таковым по праву...
Однако легко понять, что в пределах совершающегося бытия удовольствие и неудовольствие могут иметь лишь смысл средств — не говоря уже о том, что неизвестно ещё, можем ли мы вообще усматривать «смысл», «цель» и не остаётся ли для нас неразрешимым вопрос о «бессмыслии» — и о противоположности ему.
37. Развитие пессимизма в нигилизм. — Извращение ценностей. Схоластика ценностей. Отрешённые, идеалистические ценности, вместо того, чтобы господствовать над действиями и руководить ими, обращаются с осуждением против действия.
Противопоставления, занявшие место естественных ступеней и рангов. Ненависть к иерархизму. Противопоставления соответствуют эпохе господства черни, ибо они общедоступней.
Отвергнутый мир противопоставляется искусственно воздвигнутому «истинному, ценному». Наконец, делается открытие насчёт того, из какого материала был построен «истинный мир», и нам остаётся один только «мир отвергнутый», и высшее разочарование в нём обосновывает его негодность.
Таким образом налицо нигилизм: остались одни осуждающие оценки — и ничего больше!
Из этого вытекает проблема силы и слабости:
1) слабые гибнут от этого;
2) более сильные уничтожают то, что ещё оставалось целым;
3) сильнейшие преодолевают осуждающие оценки.
Всё это вместе взятое и составляет трагическую эпоху.
[3. Нигилистическое движение как выражение декаданса]