Воля Небес

Приходится раз за разом очищать разум от посторонних мыслей, погружаясь всё глубже и глубже в себя, теряя ощущение собственного «я». Не того поверхностного, тесно связанного с бренным миром, что чувствует потоки стихий. Мне нужно проникнуть в первозданные глубины своего естества, туда, где зарождаются стихии, бьётся само сердце этой долины.

Поистине нелегко отречься от самого себя, но я всем сердцем чувствую — это единственно верный путь. Сейчас я у самого порога невероятно важного открытия, и так я непременно достигну истинных, сокровенных глубин Сердца Долины.

Дни и ночи сменяют друг друга в этом удивительном измерении, пока я неустанно совершенствую своё владение древесной стихией и упорно постигаю скрытые пути к другим первоэлементам. Я методично разрушаю внутренние барьеры, ломаю привычные устои, которых, казалось бы, и нет вовсе. Долгие, обстоятельные беседы с Наоки и Мин-Ши проливают свет на многие доселе неведомые вопросы, помогая взглянуть на реальность совершенно иначе.

Моя возлюбленная щедро делится своим уникальным видением того, как открыть тайный метод Аранга, сокрытый в самых недрах этого загадочного места. А древний Мин-Ши, черпая из своего богатейшего жизненного опыта, показывает многие непостижимые вещи под совершенно особенным, почти вневременным углом.

Долгие века, прожитые им, даровали этому удивительному созданию поистине уникальный кругозор, и своими знаниями он делится с нами с нескрываемым упоением. Животное начало, то самое, когда-то опьянённое похотью по отношению к Сакуре, уживается в нём с философским взглядом на жизнь и тысячелетней мудростью. Насмешка природы, не иначе.

Он красноречиво повествует о том, что множество людских пороков живут и процветают на протяжении бесчисленных тысячелетий, невзирая на неуклонное развитие цивилизаций, будто передаваясь из поколения в поколение, от родителей к детям незримой нитью. Но в то же самое время именно эти многогранные изъяны и несовершенства делают человеческие создания столь притягательно интересными и порой совершенно непредсказуемыми в своих поступках и устремлениях.

Так, неспешными, но неуклонными шагами, я приближаюсь к разгадке этой величайшей тайны мироустройства. Учусь управлять неистовым, первобытным огнём, порождая его поначалу из самой близкой и естественной стихии — дерева. С подчинением своей воле земли всё обстоит гораздо сложнее: властолюбивое дерево безжалостно вытягивает из неё жизненные силы, ослабляя и повергая в бессилие. Приходится изобретать всё новые и новые способы гармоничного возвращения позаимствованной энергии в её исконное лоно.

Металл же предстаёт истинным, непримиримым противником дерева, его извечным антагонистом. Воспоминания уносят меня в прошлое, где я вижу сурового, вечно угрюмого отца-дровосека с его неизменным топором, безжалостно крушащим беззащитные древесные стволы. Впрочем, даже он, суровый и могучий, словно дикий медведь, старался избирательно выбирать больные, уже обречённые на неминуемую гибель деревья, безошибочно угадывая в них признаки скрытой слабости и увядания. Через этот особый, почти философский подход я постепенно, по крупицам взращиваю свой внутренний баланс, восстанавливая его практически из небытия.

Не берусь судить, сколько драгоценного времени уходит на это поистине титаническое свершение — выравнивание потока пяти стихий внутри себя. Я начинаю глубже осознавать сокровенный смысл учения великого Аранга и скрытую суть того, что издревле крылось в загадочных видениях давно почивших мастеров. Когда неразумно отдаёшь безоговорочное предпочтение лишь одной стихии, пренебрегая остальными, неизбежно возникает губительный природный дисбаланс — противоестественный перекос духовной и физической энергии. Избранное направление бесконтрольно перетягивает на себя весь поток животворящей Ки, безжалостно иссушая и обескровливая остальные.

Лишь немногие, поистине легендарные адепты оказываются способны виртуозно применять сразу несколько стихий, да и то преимущественно в простейших техниках или базовых, почти интуитивных манипуляциях. Поджечь угасшую свечу мановением руки, элегантно согнуть невесомую монету силой мысли, рыхлить податливую землю одним прикосновением — не более того. В этом и кроется подлинная глубинная проблема, корень большинства неудач на пути к истинному постижению великого Дао.

Сознательно сражаясь с сотканными из чистой Ки фантомами и всё глубже постигая, как причудливо текут и переплетаются незримые энергетические потоки в битвах с мастерами разных стихий, я приближаюсь к пониманию фатальных пробелов в их технике и мировоззрении. Так, в поте и крови, через нечеловеческие усилия и жертвенное самоотречение, я открываю свой собственный внутренний баланс и неустанно стремлюсь к гармонии всего сущего.

В какой-то момент посреди глубокой медитации я начинаю осознавать, что всегда был прямолинейным, бесхитростным и непреклонным человеком. Эти качества ярко проявлялись не только в моём привычном боевом стиле — жёстком, бескомпромиссном кулачном бое и связанных с ним техниках, но и в самом подходе к жизни. Я упрямо шёл вперёд, не сворачивая и не оглядываясь по сторонам. Моя целеустремлённость и несгибаемость всегда были моими сильнейшими чертами, но теперь я вдруг с пронзительной ясностью понимаю, что это была лишь одна грань моей личности.

В своём упорном стремлении к цели я бессознательно отказался от всех остальных аспектов бытия, от безграничного многообразия красок, которыми наполнен наш мир. Сам того не ведая, я загнал себя в слишком тесные, жёсткие рамки, ограничил собственное восприятие действительности. А ведь подлинно великую картину не получится нарисовать, имея лишь пару оттенков. Мне ли об этом не знать?..

Теперь, чтобы постичь весь Путь, охватить взглядом всю полноту Дао, мне необходимо раскрыться этому удивительному миру во всей его пёстрой, калейдоскопической полноте — и одновременно в полной мере раскрыть самого себя, все грани своей души и разума, включая те, о существовании которых я даже не подозревал.

День за днём, словно заведённый, я вновь и вновь погружаюсь в глубокую, всепоглощающую медитацию, блуждая в лабиринтах собственного «я». День за днём усмиряю свою сильнейшую и своенравнейшую стихию, направляя её обузданный поток в единственно верное русло. Намеренно, почти насильно удаляюсь от Наоки и Мин-Ши, намеренно отгораживаясь от их участия, пока окончательно не отрекаюсь от самой сути собственного эго, всецело отдаваясь нескончаемому круговороту стихий.

И вдруг вновь слышу тот таинственный неземной голос, эхом отдающийся в моих истерзанных мыслях.

— Рен, просто открой глаза… — произносит он мягко и ласково, словно добрый старик-сказитель из Лесных Холмов, любивший травить байки для ребятни.

Послушавшись, обнаруживаю себя на том самом пятиугольном островке — средоточии невероятных сил, каким было это волшебное место при первом попадании сюда. Вокруг, гармонично деля пространство на пять равновеликих частей, безмятежно текут стихии, плавно перетекая друг в друга на границах своих владений.

Аранг нисколько не похож на те величественные монументальные статуи, что горделиво возвышаются по всей необъятной Империи. О нет, сейчас передо мной предстаёт самый обычный, почти невзрачный старик в поношенном, истрёпанном белоснежно-малахитовом ханьфу. Его иссохшее лицо избороздили глубокие морщины, покрыли застарелые шрамы и сизая дорожная пыль, а выцветшие глаза, словно присыпанные вековым прахом, чуть затуманены пеленой прожитых лет. Он непринуждённо сидит напротив, в точности повторяя мою позу и кажется почти равным мне по хрупкости телесной оболочки…