Вопль убийства

— Вы можете осмотреть все, что хотите. Я прошу только, чтобы люди, проводящие расследование, вели себя с разумной внимательностью и осторожностью, в чем, впрочем, я уверен. Хранилища в подвалах могут быть открыты только моими ключами, и я хотел бы присутствовать, если вы захотите их осмотреть. Для этого вы должны предварительно договориться со мной о времени. Без сомнения, вы захотите осмотреть комнаты моей жены. Как вы, возможно, знаете, она тяжело больна. Все, что связано с ее комнатами, должно быть предварительно оговорено с ее компаньонкой и секретаршей, мисс Джеймсон. В остальном, — Тэвнотт откинулся в кресле, — идите куда хотите, когда хотите, но, пожалуйста, прошу вас, по возможности не беспокойте меня.

— Вы очень добры, сэр Хьюго, — сказал Доулиш. — И невероятно безучастны.

— Разве мистер Хортон дал вам понять, что я буду мешать? — спросил Тэвнотт.

— Он был возмущен и, по-моему, считал, что вас это оскорбит.

— Я слишком стар, чтобы оскорбляться или возмущаться по пустякам, — ответил Тэвнотт, и в голосе его прозвучали нетерпение и усталость. — Я пойду дальше и предупрежу вас, чтобы вас не вводил в заблуждение мой сын. Он очень любит розыгрыши, и ему может показаться забавным представиться вам в качестве подозреваемого в каком-нибудь отвратительном преступлении. — Старик начал что-то быстро писать. Когда он глянул вверх на Доулиша, то ярко напомнил ему своего сына, хотя и не вызвал этого тревожащего ощущения зла. Он выглядел очень и очень усталым. — Вот вам моя записка с разрешением: некоторым моим жильцам и слугам она потребуется. Я повторяю, идите куда хотите и в любое время, какое вам заблагорассудится, но будьте по возможности кратки, прошу вас.

Он снова приподнялся в своем кресле, очевидно прощаясь с Доулишем.

Доулиш остался сидеть на месте.

— Вы нам очень поможете, сэр, если ответите сейчас на несколько вопросов… Это сбережет время позднее.

— А, хорошо, — ответил Тэвнотт не очень дружелюбно и опустился в кресло.

— Сегодня утром у вас были какие-либо посетители? — спросил Доулиш.

— Нет.

— Знаете ли вы всех, живущих в поместье, лично?

— Я знаю тех, кто арендует фермы… Но не тех, кто живет в квартирах или в этих модернизированных коттеджах.

— Можете ли вы поручиться за честность тех, кого знаете?

— Я могу поручиться только за то, что они платят арендную плату, — холодно ответил Тэвнотт.

— И, по-видимому, хорошо себя ведут.

— Меня не касается их личная жизнь, мистер Доулиш, только бы они не нанесли урона той собственности, которую арендуют, и не приставали ни к кому. Все они ведут себя хорошо. Так же, как те, что живут в квартирах. Я не восторгаюсь их внешностью или одеждой, но держатся они пристойно. Мой сын может рассказать вам о них больше. А теперь, мистер Доулиш…

— Я почти закончил, сэр, — прервал его Доулиш. — Знаете ли вы человека по фамилии Коллис?

Тэвнотт помедлил какое-то время, потом ответил:

— Я знаю Джеймса Колиса, партнера в фирме «Колис, Марсден и Смит» в Иннер-Темпле.

— Я знаю эту фирму, — сказал Доулиш. — Но меня интересует Коллис с двумя «л».

— Тогда я его не знаю.

— Знаете ли вы человека по имени Элберт Халл?

— Нет, не знаю, — без колебания ответил Тэвнотт.

— Спасибо. Зачем вы посылали свою племянницу в Бэнфорд… и почему полиция не должна была знать о вашем поручении? — спросил Доулиш, не меняя интонации, как бы продолжая фразу.

Сначала то, что он сказал, не дошло до сознания сэра Хьюго Тэвнотта. Когда же наконец он понял, о чем его спросили, резкая перемена его лица, самого его облика была поразительна: казалось, внезапно он стал одержим духом своего сына.

9

Ярость

Доулиш даже отодвинулся назад в кресле, как бы в страхе, что Тэвнотт бросится через стол. Губы старика напряглись и задрожали, ноздри раздулись, а суставы пальцев, вцепившихся в край стола, побелели, как фарфор.

— Кто вам это сказал? — требовательно спросил он резким звенящим голосом. — Кто вам это сказал? Если это Рут сказала, я ее научу разговаривать, я ее научу… — Он оборвал себя, все еще не отпуская край стола. — Кто вам это сказал?

Доулиш встал. Он возвышался, как башня, над сидящим стариком, который, казалось, стал еще меньше, как-то съежился, когда Доулиш приблизился к столу. Наклонившись над столом, так что его руки оперлись о стол прямо перед Тэвноттом, он произнес:

— С меня уже хватит Тэвноттов, хоть сумасшедших, хоть нормальных. Три человека были убиты за последние двенадцать часов на вашей территории или рядом с ней. Трое! Мне нужно ваше полное содействие. Если у меня его не будет, я получу ордер на обыск и перетряхну здесь все, пока не узнаю правду. А теперь отвечайте на вопросы немедленно. Зачем ваша племянница поехала в Бэнфорд? Почему полиция не должна была об этом знать?

Выражение лица Тэвнотта снова медленно изменилось, очень медленно. Ощущение зла исчезало. Почти обычным голосом он спросил:

— Что вы имеете в виду, говоря «нормальных или сумасшедших»?

— Я имел в виду, что вы сейчас выглядели как сумасшедший.

— Моя… моя жена больна!

— Меня не касается, что происходит с вашей женой. Что случилось вчера ночью?

Тэвнотт сел поглубже в кресло, и Доулиш увидел испарину, выступившую у него на лбу и лысине. Тэвнот потянулся к графину с водой, налил себе немного и выпил.

— Могу ли я ответить неофициально?

— Я никому не расскажу, если только это не имеет отношения к расследованию убийства! — согласился Доулиш.

— Это… это не может иметь никакого отношения. Мой… мой сын… — Тэвнотт глотнул. — Сегодня — тот день, когда я плачу жалованье работникам поместья. Я взял вчера из банка больше тысячи фунтов для выплаты жалованья. Мой сын… мой сын украл… позаимствовал их в течение ночи. Он употребил их для уплаты долгов… личных долгов. Рут поехала достать еще денег. Она поехала к моему другу, управляющему банком, который для нее открыл банк пораньше. Он знал, что надо всем заплатить, чтобы ни в коем случае не было скандала. Я… я не хотел сообщать об этом полиции, они могли… они могли бы считать себя обязанными возбудить против моего сына уголовное дело.

— И может быть, это было бы к лучшему, — пробурчал Доулиш.

— Мне… мне этого не вынести, — беспомощно пробормотал Тэвнотт. — Я никак не могу этого допустить.

— Он раньше делал подобные вещи?

— Он… да, делал.

— Зачем ему понадобилось столько денег?

— Уплатить долги. Я же говорю вам… карточные долги этого молодого дурака.

— И вы не можете прекратить его игру? — требовательно спросил Доулиш.

— Я пришел к выводу, что это невозможно, — беспомощно ответил Тэвнотт. — Сомневаюсь, что я могу это сделать. Но он мой сын, мистер Доулиш. В прошлом я делал… я делал все возможное, чтобы как-то его дисциплинировать, даже несмотря на серьезные личные переживания. И своими попытками я очень расстроил его мать. Это произошло много лет назад. И… и я несмогу вынести снова… видеть его опозоренным или… — его голос упал до шепота, — или быть опозоренным самому. У меня гордое имя с гордой историей. Я не хочу его замарать. — Теперь он съежился в своем кресле, напомнив Доулишу, как выглядел Биверидж, но здесь была слабость духа, а не тела. — Я слишком устал, чтобы заниматься этим. Пожалуйста… пожалуйста, попросите сюда мою племянницу. Нам надо заняться жалованьем.

— Я поищу ее, — пообещал Доулиш, наконец вставая.

Он вышел из комнаты, слишком громко закрыл за собой дверь, потом тихо приоткрыл ее и заглянул в комнату. Тэвнотт откинулся в большом кресле, поникнув головой, закрыв глаза, его поза и лицо выражали огромную усталость. Доулиш снова закрыл дверь, на этот раз беззвучно, и медленно повернулся. Его движения были по-кошачьи вкрадчивыми, что редко бывает у таких больших людей.

У другой двери стояла Рут и глядела на него с нескрываемым отвращением на лице.