Вопреки всему
Шрифт:
Минут через семь на позицию их роты, по-бабски растопырив колеса шасси и по-бабски же истерично воя, уже заходил первый «юнкерс». Через несколько мгновений он уже выпустил из своего брюха целую цепочку тяжелых карандашных огрызков, – снизу бомбы были похожи именно на карандашные огрызки…
Огрызки были опасны – запросто могли стереть, превратить высотку в низину, годную для озера, в котором укроется вся рота Бекетова. Блинов поспешно ткнулся головой вниз, притиснулся шапкой к щитку пулемета, словно бы хотел спрятаться под брезентом… Куликов привалился к пулемету рядом с ним. Летящие к земле огрызки завыли нервно.
Их вой был не такой
Одна из бомб легла в землю совсем недалеко от пулеметного гнезда, взбила высокий рыхлый столб ледяного крошева, рваных корней, дерна, подцепила несколько небольших сосенок и загнала их под самые облака, но особого вреда не принесла, лишь встряхнула линию окопов, другая бомба вонзилась в землю и замерла, выставив напоказ темный погнутый стабилизатор.
Невольно подумалось, что неплохо было бы, если б все бомбы вели себя так, – спасибо неведомым друзьям, которые работают на заводах где-нибудь во Франции либо в Чехии…
После первого отбомбившегося «юнкерса» высотку накрыл своими стокилограммовками второй самолет, затем третий. Одна из бомб влетела в окоп, точнее, в бруствер окопа, разметала его по пространству… В железный вой, в скрежетанье металла врезался истошный крик:
– Санитары, сюда!
Его поддержал другой испуганный крик, также требующий санитаров.
«Все, началось, – невольно отметил Куликов, – сметут бомбами роту, кто тогда окажет фрицам сопротивление?»
Не смели, бойцы удержались, но рота Бекетова на четырех убитых и четырех раненых сделалась меньше. «Юнкерсы» ушли. Пахло резкой кислятиной, гарью, рвущей ноздри, дымом и, как часто бывает на войне, – кровью. Когда пуля обжигает солдата, обязательно пахнет горелым мясом, пахнет сильно и остро, запах этот крутой может вышибить из человека слезы, родить в глотке спазмы, прочно перекрывающие дыхание.
– Ну, как, цел? – спросил Куликов у напарника.
– Слава те, пронесло, – надсаженным голосом отозвался тот.
– Снимаем с пулемета накидку, – скомандовал первый номер. Быстро и ловко они сдернули с «максима» брезент, стряхнули с него землю, крошки льда, принесенную взрывами грязь, ветки, поставили пулемет в нишу, искривленную ударной волной. – Сейчас попрут… Увидишь, Коля, – попрут… Надавят так, что кишки из носа полезут.
– Верно, – хмыкнул Блинов глухо, – какой дурак захочет оставлять Смоленск? Они сейчас сделают все, чтобы отогнать нас обратно к Москве.
– Захотеть-то они захотят, только вот им! – Куликов выбросил перед собой внушительную фигу, испачканную грязью, картинно повертел ею из стороны в сторону. – Вот!
В этом Блинов поддерживал своего напарника. Выдернул из кармана телогрейки тряпку, протер казенную часть пулемета, похвалил, будто дело имел с домашней собакой:
– Хорошая машинка, хорошая, – и погладил ласково, как погладил бы дома, в своей деревне, любимого дворового пса.
Не знал еще Коля Блинов, не догадывался и не чувствовал, что через несколько дней крупный осколок танкового снаряда
снесет ему ровно половину головы и запузырит вместе с каской так далеко в лес, что черепушку Колину даже не удастся найти.Но пока он был жив, жи-ив, находился в настроении, в форме, нацелен был трепать фашистов до той славной минуты, пока те, топая копытами, как лошади, не понесутся на запад, к себе в фатерлянд, насвистывал в телогрейку, в теплый проем горла какой-то сельский мотивчик – наверное, из тех, под который на деревенской мотане вели хороводы и пели частушки. Хотя одно с другим совсем не было сопоставимо…
Земля в длинном ротном окопе начала мелко, очень противно подрагивать, из стенок, словно бы ожив внезапно, засочилась вода. Под ногами тоже появилась вода – весенний месяц март брал свое. Понятно было – шли танки, отстаивались они в недалеком лесочке, кучерявившемся слева, по которому пролегала проселочная дорога, там с лёту брали небольшую, промерзшую зимой до дна речку с игривым старинным названием, которое выскочило у Куликова из головы, не захотело задерживаться, – и оказывались на искромсанном, вывернутом, как драная шуба наизнанку, поле перед самой высоткой.
Блинов подтянул к «максиму» железную коробку с патронами, подрагивающими руками заправил ленту, Куликов проверил его работу… Несмотря на неприятно дрожавшие пальцы, Коля заправил ленту точно. Вот оно, мастерство, которое не пропьешь. А Коля Блинов был мастером, он, надо полагать, еще в сопливом детстве знал, что будет толковым вторым номером в пулеметном расчете.
Куликов не выдержал, растянул губы в улыбке, хлопнул напарника рукой по плечу.
– Эх, Коля, Коля… – негромко проговорил он.
– Чего?
– Хороший ты человек, вот чего.
– Ну, не всегда хороший. Иногда, конечно, когда сплю зубами к стенке, с палкой можно пройти мимо, а так… Не мне это определять, ВеПе, хороший я или не очень… Это ты должен определить, либо… – Блинов оглянулся, увидел ротного, который согнувшись шел по окопу к пулеметной ячейке. – Либо вон, товарищ старший лейтенант, он тоже может дать квалифицированное заключение. А я… – Блинов развел руки в стороны, – что я?
Он вздохнул, ткнулся в землю рядом с пулеметом и, пошарив в нише, вырытой специально на уровне сапог, вытащил из нее две противотанковые гранаты, положил на бруствер.
А земля, безжалостно перемалываемая танковыми гусеницами, стала трястись сильнее.
– Рота, приготовиться к атаке немцев! – услышали пулеметчики голос Бекетова у себя за спиной. Вот ротный командир добрался и до них, выполняя комиссарские обязанности, подбадривает народ, ищет теплые слова, чтобы ущипнуть людей за душу, поддержать их. – Ну, как вы тут, дорогие господа пулеметчики?
– У нас все тип-топ, товарищ старший лейтенант, – покладисто отозвался Блинов, Куликов промолчал – при начальстве, даже небольшом, надо стараться говорить как можно меньше, и он этого правила придерживался… Хотя не всегда и не везде это получалось.
– Тип-топ – это хорошо, – одобрил ответ второго номера ротный, глянул через щиток «максима» в пространство, поморщился при виде мертвых немцев с вытянутыми окаменевшими руками, будто они выполняли одну команду (наверное, так оно и было), и перед тем как двинуться дальше, проговорил недовольно: – А ведь завоняют скоро – тогда нас отсюда без всяких танков выкурят… Тьфу!
– Что ж, вполне возможно, и завоняют, тогда придется из штаба дивизии каких-нибудь химиков вызывать. Или похоронную команду.