Вопрос крови

— Значит, я не оторвал тебя?

— Нет-нет, я очень тебе рад, если только, конечно, ты пришел не для того, чтобы опять давить на меня.

Ребус покачал головой:

— Я это бросил, Энди. Хотя должен признаться, что загружены люди под завязку.

— Все из-за этой школьной истории? — Краем глаза Энди заметил кивок. — Страшное дело, конечно.

— Мне поручили выяснить, почему он это сделал.

— Какой смысл? Дай только людям… возможность, и это произойдет.

Ребус обратил внимание на паузу после «людям». Каллис чуть было не сказал «оружие», но слово не выговорилось. И он назвал случай в Порт-Эдгаре школьной историей», вместо того чтобы говорить о стрельбе. Значит, травма все еще сказывается.

— Ты по-прежнему ходишь на сеансы к психоаналитику? — спросил Ребус.,

Каллис фыркнул:

— Пользы — целый вагон!

На самом деле психоаналитиком она, конечно, не была, как не было и сеансов лежания на кушетке, и откровений насчет мамочки. Но Ребус с Каллисом превратили это в шутку. Шутливый тон облегчал обращение к этой теме.

— По-видимому, бывают случаи и более тяжелые, чем со мной, — сказал Каллис. — Есть парни, которые не могут ни авторучки в руку взять, ни бутылочки с соусом — все им напоминает… — Он осекся.

«…пистолет», — мысленно закончил за него Ребус. Все им напоминало пистолет.

— Чертовски странная вещь, если подумать, — продолжал Каллис. — Я про то, что ведь мы приучены бояться, знаем же, что такое может быть, правда же? А потом вдруг кто-то, вроде меня, реагирует так, что возникает проблема.

— Проблема возникает, когда вся жизнь меняется, Энди. Ты что, соусом чипсы полить не можешь?

Каллис похлопал себя по животу.

— Да нет, ты бы ничего и не заметил.

Улыбнувшись, Ребус поставил стакан на диванный валик и откинулся на спинку дивана. Он думал о том, знает ли Энди, что левый глаз его дергается, а голос слегка дрожит. Почти три месяца прошло с тех пор, как он оставил службу, взяв отпуск по болезни. До этого он числился патрульным офицером, но прошедшим особую выучку владения оружием. Во всем графстве Лотиан и Пограничном крае таких профессионалов, как он, было раз-два — и обчелся. Заменить каждого было непросто. В Эдинбурге существовала только одна моторизованная группа быстрого реагирования.

— А что твой доктор говорит?

— Какое имеет значение, что он говорит? Все равно меня не пустят обратно без целой кучи испытаний и проверок!

— Ты боишься провалиться?

— Я боюсь, что буду признан годным.

После этих слов они погрузились в молчание и стали смотреть на экран. Передавали, как показалось Ребусу, очередной конкурс на выживаемость: группу экстремалов, которых с каждой неделей становилось все меньше.

— Ну, расскажи же, что там у нас происходит, — попросил Каллис.

— Да там… — Ребус мысленно перебирал варианты ответа. — Строго говоря, ничего особенного.

— Не считая истории в школе?

— Не считая, конечно. Ребята все о тебе спрашивают.

Каллис кивнул:

— Иногда и заглянет какой-нибудь чудак.

Ребус наклонился вперед, опершись на колени:

— Ты не собираешься возвращаться, а?

Каллис устало улыбнулся:

— Ты же знаешь, что нет. Говорят, что это стресс или что-то в этом роде. И теперь я инвалид.

— Сколько лет прошло, Энди?

— С тех пор как я вступил в ряды? — Каллис в задумчивости вытянул губы. — Пятнадцать. Пятнадцать с половиной.

— И за все это время только один несчастный случай! И тебя он так перевернул? Да его и несчастным случаем-то назвать нельзя.

— Погляди на меня, Джон, хорошенько, ладно? Заметил что-нибудь? Что руки дрожат? — Он поднял руку, демонстрируя это Ребусу. — Что сосуд на веке пульсирует? — Для наглядности он прикоснулся к глазу поднятой рукой. — Это не я прошусь в отставку, это мое тело! Подает предупредительные сигналы, а ты советуешь не обращать на них внимания! Знаешь, сколько вызовов у нас было в прошлом году? Почти триста. И за оружие мы хватались в три раза чаще, чем за год до этого.

— Правильно. Это все потому, что жизнь стала жестче.

— Может быть, и так. Только я не стал жестче.

— И не надо. — Ребус задумался. — Давай будем считать, что возвращаться в группу тебе не обязательно. Дежурных в участке тоже не хватает.

Каллис покачал головой:

— Это не для меня, Джон. Бумажная работа на меня всегда тоску наводила.

— Ты мог бы вернуться к патрульной службе.

Каллис уставился куда-то в пространство, явно пропуская его слова мимо ушей.

— Что меня добивает, так это то, что я вот сижу здесь, борюсь с трясучкой, а эти подонки ходят на свободе, бряцают оружием и им это сходит с рук! Ну что же это за сволочная система, Джон! — Он опять повернулся к Ребусу, впился в него взглядом. — На кой мы вообще нужны, если не можем остановить то, что происходит?

— Сидя тут и проливая слезы, дела не поправишь, — негромко сказал Ребус.

Во взгляде друга безнадежности было не меньше, чем гнева. Каллис поднял обе ноги со скамеечки, встал, распрямился.

— Я чайник поставлю. Может, принести тебе чего-нибудь?

На экране группа конкурсантов спорила об условиях игры. Ребус взглянул на часы:

— Нет. Все хорошо. А мне пора.

— Спасибо, что навестил меня, Джон, но если ты думаешь, что обязан…

— Это был всего лишь предлог для набега на твой бар. А когда он опустеет, ты меня фиг увидишь.

Каллис принужденно улыбнулся:

— Позвони, вызови такси, если хочешь.

— У меня мобильник при себе. — И он все-таки сумел набрать номер, правда, не без помощи авторучки.

— Ты уверен, что больше не хочешь?

Ребус покачал головой:

— Завтра у меня трудный день.

— У меня тоже, — заявил Энди Каллис.

Ребус вежливо кивнул. Это был обычный финал всех их бесед: Завтра трудный день, Джон? — Как всегда, трудный, Энди. — У меня тоже.

Ребусу вспомнились темы, которые он собирался обсудить с Энди — стрельба в школе, Павлин Джонсон. Но вряд ли это имело смысл. Со временем они вновь смогут беседовать всерьез, вместо того чтобы перекидываться словами, как шариком в пинг-понге, во что нередко превращался их разговор.