Ворон и медведь

Священник молча кивнул, а Сигизмунд довольно усмехнулся- крещением своего сына Гибульд показал, что окончательно выбрал сторону франков. Осталось только понять, как выбор Алемании повлияет на судьбу всей Тюрингии. Он уже открыл рот, чтобы задать этот вопрос, но тут в комнату вернулась Брунгильда. Она держала на руках двухлетнего мальчугана, испуганно смотревшего на незнакомого бородатого мужчину и свирепого деда.

— Увы, мне не удалось спасти зятя, — сокрушенно покачал головой Гибульд, — но, к счастью, я успел вывезти из Скитинга его жену и наследника. Отец Теобальд, я хотел, чтобы вы крестили и его — после чего мы немедленно объявим Бедариха новым королем Тюрингии.

Теобальд посмотрел на Сигизмунда и, увидев одобрение в его глазах, медленно кивнул в ответ.

— Отрекаешься ли ты от лжебогов: Ругевита и Водана и всех идолов, от Сатаны и всех духов злобы поднебесной. Признаешь ли Господа нашего Иисуса Христа истинным Богом, единым в трех лицах?

— Отрекаюсь и признаю.

Крепость Турикум стояла на вершине холма Линденхоф: построенный еще римлянами каменный форт ныне стал одной из главных твердынь королей, а потом герцогов Алемании. У подножия же холма простирались Турикумское озеро — и в нем, зайдя по пояс, в воду, стоял ежившийся от холода Вадомар. Стоявший рядом Теобальд опустил руку на его голову и с силой окунул мальчишку в воду. Когда же наследник Гибульда, фыркая и отплевываясь, вынырнул из озера, Теобальд нацепил ему на шею золотой крестик.

С берега за всем этим наблюдали Гибульд, Сигизмунд, Брунгильда и еще с десяток знатных алеманнов, из числа наиболее доверенных людей тюрингского майордома. Всех их также давно крестили и поэтому Гибульд вполне полагался на их преданность.

Вадомар поднялся на берег, за ним вышел и Теобальд. Брунгильда, не без колебаний, передала ему сына и священник, подхватив заплакавшего ребенка, понес его к озеру.

— Во имя Отца, Сына и Святого Духа...крестится младенец...

Детский плач на миг прервался, когда ребенка опустили в озеро, но тут же возобновился с удвоенной силой, когда Теобальд поднял его над водой. Священник размашисто перекрестил его.

— Перед лицом Господа нашего, нарекаю тебя в честь евангелиста Марка, — сказал священник, передавая ребенка Брунгильде.

— Слава Марку, королю Тюрингии, — выкрикнул Гибульд и все его спутники, вслед за ним принялись выкрикивать хвалу малолетнему королю. Сам он, съежившись на руках матери, негромко плакал, непонимающе уставившись на окруживших его мужчин. Его же дед уже перевел взгляд на Сигизмунда.

— У Тюрингии снова есть король-христианин, — сказал он, — теперь осталось лишь возвести его на трон в Скитинге.

Так и будет, — кивнул франк, — кровью язычников мы смоем оскорбление, нанесенное нашему королю....

— И Святой Крест, наконец, воссияет над Тюрингией, — закончил Теобальд.

Владыки Степи

– Великая Жива, наконец-то! Дошли!

Королева Ярослава невольно поерзала, разминая затекшие ягодицы, потом одернула расшитый золотом подол красного платья и, выпрямилась, оглянувшись по сторонам. За ней, на трофейных франкских конях, следовали вооруженные всадники - большей честью славяне и тюринги. Вел их крепкий чернобородый воин в ладной кольчуге ис широким мечом у пояса: Годлав, князь черных хорват, приходился королеве единокровным братом и ехал по правую руку от нее. Слева же от Ярославы ехала светловолосая девушка в красном платье, расшитым речным жемчугом, и cожерельем из балтийского янтаря на стройной шее. Голубые глаза с тревогой взирали на обширную, поросшую высокой травой равнину, по которой продвигался конный отряд. Позади осталась широкая гладь Дуная, а впереди уже синела Тиса. Там где сливались обе реки, высился большой замок, окруженный земляными валами и глубокими рвами, наполненными водой. Над крепостью реяли треугольные стяги с изображением золотых грифонов на черном полотнище - покровителей рода аварских каганов. Девушка же смотрела на диковинных зверей так, будто видела змею или иную ядовитую гадину.

– Что с тобой, Неда?
– спросила Ярослава, - или ты не рада, что этот долгий путь, наконец, закончился?

– Я бы готова вечно ехать по этой степи, - горячо сказала девушка, - всю жизнь, лишь бы не приезжать в это...

– Не говори глупостей, - фыркнула Ярослава, - ты княжна, сестра короля, но главное - ты моя дочь. И ты сделаешь, то, что я хочу, как бы тебе не было это противно. Хотя и не понимаю почему - аварский каган молод, хорош собой.

– Не могу поверить, что ты это говоришь мама. Ты разве не слышала, какие слухи ходят о нем? Он же настоящее чудовище.

– Чтобы править степняками и нужно быть чудовищем - они уважают только силу и жестокость. Да и какой он степняк: его предки так часто роднились с нашими княжнами, что в его жилах течет больше славянской крови, чем аварской. Благодаря тебе у здешнихкаганов ее будет еще больше.

– Какая честь, - покривила губы Неда, - выйти замуж за жестокого юнца, который любит вырезать беременным женщинам плод и зашивать в него диких кошек, который заставляет своих жен сходиться с собственными жеребцами, а сам....

– А вот это наверняка слухи, - Ярослава привстала в седле, напряженно вглядываясь вдаль, - кажется, нас уже встречают. Улыбайся, дочь моя и упаси боги показать, что ты недовольна: поверь, все, что может придумать будущий муженек, покажется мелочью, по сравнению с тем, что устрою я, если ты подведешь меня.

Неда недовольно покривила губы, но промолчала, хорошо зная нрав своей жестокой матери. С кислым видом княжна смотрела, как к ним приближались, настегивая своих коней, скуластые раскосые всадники, оглашавших воздух гортанными криками.

– Если для Крута так важна наша дружба, он должен был сам предстать перед каганом!

Аварский югур, - тощий старик, кутавшийся в синий халат, украшенный жемчужными перьями, - гневно глянул на вошедших в зал женщин. На Неду, впрочем, его взгляд не произвел впечатления: девушка едва держалась на ногах, чуть ли не падая в обморок от спертого воздуха, наполненного запахом дыма, жареного мяса, прокисшего молока, людского и конского пота, а также резко пахнущих курений из коры пихты и веток можжевельника. Этими благовониями, отгоняющими злых духов, Ярославу, Неду и всех остальных, окурили при входе в хринг. Затем их заставили поклониться полыхавшему посреди зала большому костру и стоявшему перед ним идолу- не то золотому, не то покрытому толстым слоем позолоты. Идол изображал воина, в высоком шлеме, покрытым пластинками серебра и увенчанным султаном из конского волоса. В одной руке он держал меч, в другой - отрубленную голову врага. Ходили слухи, что идолом стал кто-то из великих воинов авар, который, ради того, чтобы уподобиться божеству, позволил заживо залить его расплавленным золотом. У ног идола лежали подношения - в основном разнообразное оружие, - и Годлав, не без сожаления, возложил франкский меч, с рукоятью украшенной драгоценными камнями. Ярослава и Неда ничего не подносили - Сварги-каган, верховный бог Аварского каганата, не принимал подношений от женщин.

Великий хринг отличался от многих подобных укреплений разбросанных по степной державе. Его построили на месте разрушенной римской крепости, камни из которой использовали для стен. Возводили их, разумеется, рабы - гордые повелители степей никогда бы не унизились до подобной работы. Рабов и сейчас здесь имелось во множестве - полуголые юноши и девушки сновали по залу, держа в руках серебряные блюда с жареным мясом и птицей, соленой рыбой и жирным козьим сыром. Другие рабы разливали по кубкам и пиалами кумыс, пиво и ромейское вино из золотых кувшинов. Люди, которым они прислуживали, считались аварской знатью, тарханами и тудунами - но не в каждом из них сейчас признали бы своего те неистовые кочевники, что пришли в Паннонскую степь с великим каганом Баяном. За века авары перемешались со славянами и влахами, сарматами и германцами и многие из них теперь имели русые волосы, зеленые или серые глаза. Другие же сохранили чистоту аварской крови, - смуглые с иссиня-черными волосами и раскосыми глазами. Вся знать носила украшения, - золотые гривны и ожерелья, браслеты с драгоценными камнями, - однако рядом с ними болтались и самые примитивные амулеты из птичьих черепов, змеиной кожи и фаланг человеческих пальцев.

У дальней стены, на груде мягких подушек, восседал, скрестив ноги, обутые в красные сапоги из тонко выделанной кожи, молодой человек, в небрежно наброшенном прямо на голое тело халате из синего шелка, расшитого золотыми драконами. Так одевались аварские каганы, в память о той далекой земле, на востоке, откуда в свое время они и двинулись на запад. Эрнак, молодой каган, чтил заветы предков, хотя, как и говорила Ярослава, в его жилах текла не только аварская кровь - об этом свидетельствовали завитые во косы темно-рыжие волосы и тонкие, совсем не похожие на степные, черты лица. Пальцы украшали золотые перстни с драгоценными камнями, в левом ухе болталась серебряная серьга в виде полумесяца, усеянного мелким жемчугом. В руке Эрнак держал пиалу из фиолетового стекла, прихлебывая кумыс и закусывая нежнейшей рыбой, что держала на золотом блюде, стоявшая рядом рабыня.