Ворон и роза
Шрифт:
— Меня одолевало идиотское желание отомстить за товарищей. Я бросился громить бунтовщиков, — произнес Дэниел. — всех, кроме одного. У Руби был меч, который он вырвал у шевалье, и он знал, как с ним обращаться. Борьба была короткой и жестокой.
Дэниел вспомнил, как запах его собственного пота смешивался с запахом крови и горящей плоти. Им постепенно овладевало изнеможение, пока он отражал удары. Потом — крик и лезвие меча, рассекающее его голову.
— Я был ранен и принят за убитого, — продолжил Дэниел. — К тому времени, когда обнаружили, что я жив, королевскую семью уже загнали в здание Национального
— Карм, — повторил отец Гастон, прихлебывая вино.
— Что это за место? — спросил Сильвейн.
— Прежде там был дом кармелитов, но позже это место стало могилой благороднейших мужчин и женщин Франции, — сказал отец Гастон. — Я был там однажды после сентябрьской бойни [15] . Там темно и сыро. Мокрые стены были липкими от благородной крови. Я до сих пор чувствую этот запах. Я ходил туда молиться вместе с мадам Эгийон, — в глазах отца Гастона заблестели слезы. — Крысы и тараканы облепили мою рясу, и я не смог молиться гаком отвратительном месте.
15
2-6 сентября 1792 года — массовый террор против аристократии («сентябрьские события») в Париже и провинциях.
— О, отец, — прошептала Лорелея.
Он отмахнулся от ее сочувствия и посмотрел на Дэниела:
— Как вам удалось бежать?
Дэниел не позволил себе расслабиться и из последних сил пытался контролировать свои чувства. Отец Гастон знал правду о Лорелее. Скорее всего, он был роялистом. Если он каким-либо образом догадался о миссии Дэниела, то мог быть тем человеком, который пытался его уничтожить. Но стал бы каноник убивать ради того, чтобы защитить незаконнорожденную принцессу, которая была пятном на репутации королевского дома Франции?
— Меня должны были казнить быстро, — сказал Дэниел. — Но так уж случилось, что я пробыл там два года. А потом, в один прекрасный день, меня освободили.
Как просто это все прозвучало. Лорелея сжала руки.
— Слава Богу! С тебя сняли все обвинения, потому что ты был невиновен.
— Невиновен? — Дэниел произнес это слово, как ругательство. — Нет, Лорелея. У меня просто появился влиятельный друг.
— И кто же это был?
— Тоже заключенный. Женщина. Ее звали Мари Жозеф Роз, виконтесса де Богарне, — Дэниел с трудом произнес ненавистное имя.
— Я никогда о такой не слышал, — заметил Сильвейн.
Дэниел внимательно посмотрел на своих слушателей. Он увидел всего лишь искреннее любопытство на их лицах.
— Она уже больше себя так не называет. Вся Европа знает ее как Жозефину Бонапарт — жену первого консула Франции.
— Невероятно, — изумленно воскликнул отец Эмиль.
— Она и вправду такая красивая, как говорят? — спросил один из послушников.
Дэниел уже однажды совершил подобную ошибку, решив, что она красива как богиня. Слишком поздно он понял, какая она змея, существо без крупицы совести.
— Она креолка, — сказал он. — Родилась на Мартинике. И нет, она не красива, — Дэниел сжал руки. Только Лорелея, которая сидела рядом, заметила, как побелели его стиснутые пальцы. — Она умна и чертовски обаятельна. И она
очень искусно пользуется своим влиянием на людей, своим обаянием, как другие женщины пользуются духами. Это была иллюзия красоты. Эта женщина создала вокруг себя ауру, которая действовала на мужчин словно наркотик.— Значит, вы были хорошо с ней знакомы? — спросил отец Джулиан.
Интересный вопрос. Дэниел пропустил его мимо ушей.
Лорелея почувствовала какой-то неясный испуг. Какой, должно быть, скучной он находит ее по сравнению с Жозефиной. Девушка живо представила их недавний поцелуй, и ей стало стыдно. Дэниел целовал ее, когда не помнил ничего о своем прошлом, не сравнивал ее ни с какой другой женщиной. А сейчас Дэниел Северин должен бы ужаснуться от того, что Вильгельм увлекся обыкновенной, неухоженной девчонкой с гор.
— Я всегда восхищался мадам Бонапарт, — заметил отец Гастон. — Она посвятила себя возвращению из ссылок благородных людей Франции, чтобы они могли занять принадлежащие им по праву места.
— Ты восхищаешься проституткой, — заявил отец Эмиль. Его грубые, резкие слова вызвали удивленные возгласы присутствующих. — Причина, по которой она решила заняться сливками общества Франции, всем ясна, даже дуракам. Она спала со многими из них.
— Это ложь! — закричал отец Гастон.
Лорелея посмотрела на отца Джулиана. Он недовольно поморщился, но промолчал.
— Это известно каждому человеку при дворе, — крикнул в ответ отец Эмиль. О ней говорили гораздо больше, чем о Марии-Антуанетте.
— Может быть, она и была неосторожной, — уступил отец Гастон. — Но она понимает, как важно восстановить на троне Франции католических королей.
— Их спасет только чудо, — фыркнул отец Эмиль, опорожняя кружку пива. — Голубую кровь выпустили из вен Франции несколько лет назад.
— Если кто и может вернуть все это, так только Бонапарт и его жена, — сказал отец Гастон. — И они это сделают.
Лорелея взглянула на Дэниела. Как зритель на состязаниях по стрельбе из лука, он переводил глаза с одного на другого. Его лицо стало белым, а по вискам струился пот.
— Тебе нехорошо? — прошептала она, прикоснувшись к его плечу. — Давай я отведу тебя в лазарет.
— Я пойду с вами, — сказал Сильвейн, поднимаясь из-за стола.
Дверь в трапезную распахнулась, и на пороге возникли три человека.
— Кто это? — требовательным тоном спросил Дэниел.
— Военные подрядчики, — прошептала Лорелея. — Они уже бывали здесь и ранее. У них всегда такие жадные глаза, и они считают себя хозяевами мира.
Отец Джулиан вышел из-за стола, чтобы поприветствовать прибывших. Они о чем-то тихо поговорили, после чего настоятель вернулся к столу.
— Эти господа привезли порох для армии резерва. Мне нужны крепкие мужчины, чтобы строить укрытия для его хранения.
Мужчины встали из-за стола и разошлись. Настоятель обратился к отцу Ансельму.
— Вы поможете Лорелее управиться с месье Северином?
Направляясь в лазарет вместе с отцом Ансельмом и Дэниелом, Лорелея без всякого интереса посмотрела на сани, уставленные бочками с порохом. Ей почему-то казалось, что война далеко, особенно сегодня. Даже рассказ Дэниела о его тревожном прошлом не заставил девушку позабыть о своих планах. Сегодня она обязательно отошлет свой трактат в Коппе.