Ворон. Волки Одина

Судя по виду Халльдора, он был не разочарован, а наоборот – тронут. Воин, над которым нависла холодная тень смерти, понимал, что получить из рук ярла фигурку храбрейшего из богов дорогого стоит.

Сигурд подошел к Халльдору. На какое-то мгновение показалось, что они сейчас обнимутся, но неожиданно в воздухе сверкнула сталь, и раздался глухой стон. Сигурд прижал Халльдора к себе с такой силой, что не до конца заплывший глаз несчастного выпучился. Флоки рванулся вперед, однако Улаф остановил его жестом. Сигурд обхватил Халльдора еще сильнее, не давая ему выронить меч. Потом прошептал что-то, отчего по губам умирающего, будто камешек по воде, скользнула улыбка. Халльдор издал протяжный вздох, голова его склонилась на плечо ярла, ноги подкосились, но Сигурд не давал ему упасть, пока жизнь окончательно не покинула тело. Все мы замерли, не в силах пошевелиться, а у меня в горле застрял ком размером с куриное яйцо.

Медленно Сигурд опустил Халльдора на вихрящийся песок. Все повернулись к Флоки, который оттолкнул руку Улафа и метал гневные взгляды на Сигурда.

– Это должен был сделать я, его брат! – проговорил он со злостью. – Я должен был избавить его от страданий! – Флоки так и не опустил меч, и на мгновение мне почудилось, что клинок по-прежнему жаждет крови.

– А я – его ярл, Флоки, – ответил Сигурд с горькой усмешкой, – и побратим. – Он поднял повыше меч, которым пронзил сердце Халльдора.

Костяная рукоять, как и рука ярла, была вся в крови, от клинка поднимался парок, растворяясь в ночном тумане.

– Я поступил по праву. Халльдор слишком долго ждал смерти и держался так стойко, что любой воин позавидует. Незачем ему было стоять тут всю ночь и ждать, что меч вот-вот вопьется в его тело. Все кончено. Все мы свидимся с Халльдором в лучшем чертоге Одина, когда придет время. – Он покосился на лежащее у его ног тело, на опухшее, мертвое лицо одного из своих побратимов и устало повторил: – Все кончено.

Флоки ослабил завязки плаща и неохотно кивнул, зачехляя меч. Потом подошел к бездыханному телу своего двоюродного брата. Свейн предложил помочь, но Флоки мотнул головой. Затем поднял Халльдора к себе на плечо и пошагал готовить погребальный костер.

– Отправляйтесь почивать, дамы, – усмехнулся Улаф и сплюнул харкотину, словно положив конец этой истории. – Завтра поплывем дальше, если Ньёрд соизволит пускать ветры туда, куда надобно.

– Нам так на веслах горбатиться, а у этого сукиного сына Халльдора уже, поди, борода в меду Одина, – пожаловался Брам Свейну.

Тот кивнул в ответ, и они поплелись по берегу вслед за Асготом, Улафом и Кинетрит.

Ко мне подошел Сигурд, его глаза тускло блеснули в полумраке.

– В следующий раз, когда тебя попросят найти что-нибудь блестящее, неси браслет или пригоршню серебра, – сказал он, – а не старую безделушку.

– Да, господин, – ответил я, почесывая бороду, но ярл уже шел к бушующему морю – смывать с себя кровь.

Глава 3

На рассвете Сигурд с возвышения кормы сказал несколько слов о Халльдоре. О его храбрости и о том, как мужественно он принял смерть, после таких-то мучений.

– Норны соткали мрачный узор для Халльдора, – говорил Сигурд, и ему отвечали согласным бормотанием, – но все же умер он так, как все мы хотели бы умереть: среди братьев и с мечом в руках. Даже прядильщицам судеб не всегда под силу отнять у нас это право.

Мы соорудили погребальный костер и возложили на него Халльдора вместе с тем, что понадобится ему по ту сторону Моста-радуги. В одной руке он сжимал меч, а в другой – фигурку Тюра, которую дал ему Сигурд перед смертью. Даже мертвому, бедняге не везло: как только мы подожгли белесый, выглаженный морем плавник, смоляно-черные тучи принялись жалить нас дождем; то и дело сверкала молния и слышались глухие раскаты грома, пробиравшие все живое до костей. Долго-долго хворост просто дымился, а когда пламени удалось одержать верх над дождем, оно только подпаливало труп. Собравшиеся вокруг кутались в меха и шкуры и, наверное, со страхом думали, что однажды такая жалкая участь может грозить и им.

В конце концов Бодвар вспомнил, что у нас осталось несколько бадей тюленьего жира. Мы накидали его пригоршнями на хворост, одежду и даже бороду Халльдора. Улаф подбавил в костер сухой сосновой смолы, и тот наконец начал разгораться. Все вздохнули с облегчением, хотя бы потому, что согрелись. К низким тучам устремился столп грязного дыма. Лужи, до которых доставало пламя, шипели и исходили паром. Мы смотрели на костер сквозь белесую пелену и переговаривались, когда стихал гром; дерево трещало и свистело в огне, кожа Халльдора пузырилась и лопалась.

– Если меня убьют, заставь Эгфрита сказать что-нибудь. – Пенда задумчиво глядел на пламя, с его шерстяного плаща каплями стекала вода. – И пусть похоронят меня как следует. Хорошо и глубоко. – Он поморщился. – Яму выкопать помоги – не хочу, чтобы собаки разрыли мою могилу и сгрызли кости, – но говорит пускай монах.

Я поглядел на шрам, пересекавший лицо Пенды, и подумал, что от этой раны он мог умереть так же, как умер Халльдор.

– Да я тебе такую яму выкопаю, что в ней Свейн стоя поместится, – пообещал я. – И к черту Эгфрита. Я сам про тебя скажу, Пенда. Почту за честь.

Он с сомнением посмотрел на меня.

– А скажу я вот что: «Сегодня мы хороним Пенду. Тот еще был сукин сын».

Уэссексец сплюнул в дождь.

– Ну и хватит, – ухмыльнулся он и вновь стал смотреть, как бороду Халльдора пожирает оранжевое пламя.

Мы пробыли в этом жалком месте еще два дня, а когда ветер наконец поутих, отгребли песок от кораблей и стали готовиться к отплытию. Нам удалось наловить макрели, а еще на мелководье попадались сплюснутые, похожие на глаз великана рыбы, вкуснее которых я не ел. Мы развесили промокшие шкуры по бортам на просушку и уселись на скамьи – нам не терпелось покинуть этот коварный, продуваемый ветрами берег и найти воды поспокойнее. На веслах шли, пока не достигли глубокой воды, где не было ветров, которые обычно крутятся в тени скалистых берегов. Потом все четыре корабля подняли паруса. Мы по очереди тянули и ослабляли шкоты [14] , а в остальное время играли в тафл [15] , глазели на борющихся с ветром морских птиц или на бесконечный берег.

14

Шкот – снасть, которой растягиваются нижние углы парусов.

15

Тафл – настольная игра шашечного типа.

Еще несколько дней мы шли не останавливаясь, только на ночь бросали якорь в устьях укромных бухт, а лишь займется заря или задует попутный ветер, продолжали путь – так меньше был риск, что на нас нападет кто-нибудь из-за скал. Наконец погода смягчилась. Серое море, которое до того бушевало и вздымалось волнами, будто по дну его, свиваясь в кольца, стелился хвост самого Йормунганда, теперь сердито зыбилось. Дождь, впивавшийся в кожу острыми струями, сменился едва заметной моросью. Воины вновь начали шутливо поругиваться – верный знак того, что они воспряли духом. Но теперь, когда шторм закончился, у Сигурда появилось время поразмыслить над тем, что делать с датчанами.

– Им нужно снаряжение, – сказал он Улафу как-то в сумерках, когда солнце в очередной раз ускользнуло из пасти Сколла где-то за краем мира.

Мы стояли на якоре в скалистой бухте, где вода была спокойной и хорошо ловилась рыба.

– Да уж, – ответил Улаф, жуя кусок копченой свиной ноги из оставшихся припасов. – Без оружия нужны они нам, что вымя быку.

Сигурд поглядел на корабли датчан – мореходы, похоже, не унывали, несмотря на выпавшие испытания. Тем, кто считал, что обречен сгнить до вонючей жижи во франкской темнице, и самый сильный шторм покажется избавлением.