Ворона для Царя

– Да.

– Ты его полис не привезла случайно?

– Нет.

– Очень плохо! – повысила голос медсестра.
– А мне потом ночами приходится оформлять документы! – я плохо соображала при чем тут я, но решила не спорить с этой важной дамой.
– Твоему брату сейчас будут делать томографию.

– А можно мне зайти туда? Я очень переживаю, - умоляла я.

– Нет, конечно! Тут жди.

Медсестра зашла в кабинет, оставив дверь немного приоткрытой.

– Там твоя сестра пришла, - сказала она Максу.

– У меня нет сестер. Пусть уходит.

Глава 36. У нас не будет прошлого

Максим провел в больнице пять дней. У него было сотрясение мозга первой степени. Это я узнала от Жоры, перед тем, как его задержали. И больше мне ничего не известно. Макс не выходил ни ко мне, ни к маме, когда мы пытались его навестить. Я каждый день ходила в заброшку и сидела там часами, чтобы увидеться хоть с кем-нибудь из парней и объяснить им, что это не я подослала к Максиму Шамана. Машке я тоже не успела ничего объяснить – она уехала. Адресов парней я не знала, на районе их тоже не встречала. Фомичев, гад, прятался от меня. Не подходил к телефону. Я несколько раз ходила к нему домой, но тетя Оля говорила, что он гуляет. В чем я очень сильно сомневалась. Первым делом мне хотелось, чтобы он отыскал Макса и все ему объяснил. А потом уничтожить. Раздавить как таракана, чтобы он больше никогда не совал свой нос в мою жизнь.

Только на четвертый день в заброшку пришел Чиж, чтобы забрать свои диски и DVD сиплого. Он даже не стал меня слушать. Назвал конченой и сказал, что Машка видела из окна, как я обнималась с Шаманом и потом села к нему в машину. Подруга не нашла времени, чтобы узнать у меня как было на самом деле, зато сумела лихо всё перевернуть и доложить Чижу.

Я ждала, когда Макса выпишут из больницы. Я знала, что он придет сюда хотя бы за вещами и верила, что когда он меня выслушает, то поймет, что я его не предавала. Но он нашел способ избежать общения: попросил Бритву забрать все его вещи из нашего дома. И Бритве мои оправдания тоже были до лампочки. Он все слышал, но при этом молча складывал в сумку вещи из шкафа и так же молча вышел из квартиры.

Я несколько дней искала Максима. Ходила по району, сидела в заброшке, спрашивала у каждого знакомого, не видели ли они Макса Царева. Там, где он бросил записку с номером телефона, я подняла с земли все бумажки, белые, серые, коричневые от грязи. Мысленно понимала, что делаю это напрасно. Ее давно унесло ветром, или смёл дворник. Но даже в самом горьком отчаянии надеялась, что найду тот номер телефона, позвоню, и голос в трубке скажет мне, где его искать.

Меня терзали мысли, что он мог уехать из города. Я не знала зачем он должен был позвонить тому человеку. Может, Жора купил ему билет в какой-нибудь южный город и в придачу оставил денег? Может, он сейчас сидит на белом песке и наблюдает, как разбиваются волны о причал…

Я ничего о нем не знала, и это пугало меня.

Раньше я не думала, что тишина может быть страшнее криков, взрывов. Что она способна медленно сводить с ума. Она окутывала меня колючей проволокой и каждый день все сильнее и сильнее впивалась в тело. Хочется крикнуть всему миру, что я не предатель, хочется говорить это каждому прохожему, не важно, знакомы мы или нет, главное попросить его донести это до Максима.

Когда в моем организме иссяк резерв слез и закончились силы, я несколько дней лежала и изучала потолок, считала ромбики на обоях, сначала вдоль, затем поперек, с тоской смотрела на плакаты на стене, которые больше не передавали мое душевное состояние. Несколько раз руки тянулись сорвать их, но я останавливалась. Это единственное что осталось от Максима в нашем доме. Не считая футболки, которая в тот момент, когда Бритва забирал вещи, висела на балконе. А теперь я ее практически не снимаю.

Физически я вроде бы еще продолжала существовать, но внутри от меня ничего не осталось. Пустое место, которое никто не замечает, никто не хочет слушать, видеть, знать. Мама рыдала стуками напролет из-за того, что ее Жору посадили. И даже узнав о его криминальном прошлом, она не изменила к нему отношение.

Может, в другом состоянии я бы рассказала ей правду, и тогда она не стала бы так горевать по человеку, который просто использовал ее. А может, она бы как всегда не поверила мне.

Я почти ничего не ела. Мама кормила меня с ложки, как будто мне снова годик. Я боялась спать, потому что мне снился один и тот же сон. Теперь я видела со стороны, как Шаман ведет меня во двор заброшки, из нагрудного кармана торчит бархатистая коробочка в виде сердечка, я почему-то широко улыбаюсь. Хотя на самом деле я тогда не улыбалась и хотела, чтобы он поскорее показал мне свой сюрприз и мы разошлись. Или улыбалась? Я не помню… Затем Шаман убирает с моего лица ладони, и первое что я вижу – взгляд Макса. Взгляд, которым можно убить целый батальон…

И каждый раз я просыпаюсь в холодном поту.

* * *

Мама, борясь со своей депрессией, пыталась вытащить меня из моей. Она ушла в отпуск, таскала меня по магазинам, прикладывала ко мне платья, которые я отказывалась примерять. Она охала от восторга и говорила, что все они мне очень идут. Она надеялась, что я все же пойду на выпускной.

 - Ты обязательно должна пойти. Тебе нужно развеяться!

– Если только пеплом по ветру…

 - Люська, ну перестань! Жизнь на этом не заканчивается. Знаешь, сколько раз я страдала из-за мужчин? Вспомни, что со мной творилось, кода твой отец ушел из семьи. Да я жить не хотела без него! Но потом шажочек за шажочком вернулась к прежней жизни. Давай начнем с выпускного. Все-таки такое событие случается один раз в жизни, а потом мы съездим к бабушке. Отдохнешь на природе. Поверь мне, ты вернешься другим человеком.

Мама говорила мне это каждый день и накануне выпускного я поддалась на ее уговоры. Возможно, она права. Если еще пару дней проведу в четырех стенах, то следующим моим пристанищем будет психбольница.

Мы съездили на рынок, и почему-то в этот раз я сразу нашла платье, которое смотрелось на мне идеально: коралловое, длинной почти до колен, плечи перечеркивали тоненькие бретельки, которые скрещивались на спине. Оно было сшито точно по моей фигуре.

* * *

Большой зал переливается, играет разноцветными огоньками. Они повсюду. На стенах, на высоких колоннах, на мраморном полу, на потолке, на белых скатертях, на лицах моих одноклассников. Все улыбаются, кружатся в танце. Девчонки в красивых платьях, мальчишки причесанные, в рубашках и брючках. Родители умиленно смотрят на них, смахивают слезы. Наша классная тоже. Мама вытащила меня на танцпол и вторую песню подряд пытается растормошить. Но я не реагирую. Как будто этот праздник меня не касается. Я пожалела, что пришла сюда. И, наверное, не переживу следующий медляк. Как только звучит медленная песня, мне сразу хочется убежать куда-нибудь подальше, забиться в угол и заткнуть уши. А еще лучше оказаться в своей комнате, где такой родной потолок, на котором нет никаких огоньков, и в сотый раз пересчитать ромбики. Я знала, что у Максима сегодня тоже выпускной. Пошел он на него или нет?.. Может, он вообще не в городе. А если пошел, то веселится сейчас? Думает обо мне? Или танцует с какой-то девочкой?

Заиграла песня, от которой застыла в жилах кровь. Каждое слово проникало в глубину души. Парочки закружились в танце. Маму пригласил чей-то папа, наша классная танцует с Ильей из нашего класса, Юлька за колонной целуется со своим одноклассником. А в моих глазах застыли слезы.

«Ты подойди поближе, и будь сама собою,

Я не могу тебя так долго ждать.

Как быстро ночь промчалась, а нам ещё с тобою,

Ещё о многом нужно помечтать...»

Звучало из динамиков.

– Пойдем, потанцуем? – предложил рыжий парень из одиннадцатого «А» и протянул мне руку.

– Извини. В другой раз, - попыталась улыбнуться я.

– Жалко прощаться со школой? – увидев мои слезы, спросил он.

Я кивнула. Пусть все так и думают.

– Мне тоже. Ну, ничего, в институте тоже будет интересно. – А ты куда поступать планируешь?

– Еще не планирую.

– У-у, а надо бы. Может, все-таки потанцуем? Заодно и поболтаем.

 Неожиданно кто-то коснулся моего плеча. Я вздрогнула и резко обернулась. Это была Валя, моя одноклассница.

– Люд, попросили тебе передать, - и она протянула мне… бумажную розу. Точную копию той, что была с могильными крестами.