Вороний мыс
Шрифт:
Ресторанные музыканты: скрипка, бас-гитара и саксофон явно не подходили для исполнения марша на освобождение Приреченска.
Поджарые, как племенные гончие, ребята в оранжевых рубахах, игравшие в кинотеатре «Старт», сухо встретили Сергея Витальевича, явившегося в сопровождении Галины Остаповны.
— Что ж, ритмик вроде есть, — сказал руководитель оркестра, промурлыкав ноты, принесенные Узелковым. — Мелодия тоже нащупывается… Можно попробовать. Но в таком виде не пойдет.
— Почему не пойдет? — удивился Сергей Витальевич.
— Слушать, папаша, не будут. Теперь у людей другие запросы.
Сергей Витальевич взял ноты и пошел к выходу.
На машиностроительном заводе оркестра не оказалось.
— Развалился, — объяснили в завкоме… — Ревизор записал в акте, что незаконно выплачиваем зарплату руководителю. Он у нас был оформлен разметчиком механосборочного. Инструменты в ремесленное училище передали.
— Пойдем в ремесленное, — решительно заявила Галина Остаповна.
В ремесленном училище Сергей Витальевич неожиданно встретил любителя духовой музыки. Уединившись в дальнем конце коридора, остроносый и тонкошеий подросток старательно выводил рулады на трубе. Слух у него был, и музыку паренек чувствовал, по выразить ее не умел и при очередном переходе сорвал ноту.
— В кладовой инструменты, — хмуро объяснил Толька Макогон в ответ на расспросы. — В бас завхоз мыло складывает, а трубу мне под расписку выдал. Если, говорит, испорчу, по суду с меня будут взыскивать.
— Придется вам все заново организовывать, Сергей Витальевич, — сказала Галина Остаповна, стряхнув пылинку с ворота ярко-красного джерсового костюма. — Соответствующие указания по линии горсовета мы обеспечим, а остальное ваша забота.
— Моя, — согласился Сергей Витальевич и облегченно вздохнул, когда удалилась Галина Остаповна, старательная, как водяная мельница, и дисциплинированная, как прусский гренадер.
В музыкальный кружок записывались охотно, и почти месяц клуб ремесленного училища оглашался разномастными звуками, от которых Сергея Витальевича бросало то в холод, то в жар.
Затем на занятия не пришли два, похожие на братьев, крепыша, игравших на тромбоне и на альтовой трубе.
— Сегодня наши с машиностроительного встречаются с областным «Спартачком», — хмуро объяснил Толька Макогон, выбранный старостой кружка.
Вслед за крепышами исчез с занятий барабанщик, слесарь-сантехник, тощий и костлявый, как суковатая жердь.
— Наверное, паразит, на пляж утянулся, — зло сказал Толька. — Утром его зазноба с подружкой туда подались. Давайте, Сергей Витальевич, я съезжу и его найду. Нельзя же без барабана репетировать.
— Не надо, Толя. К музыке веревкой не привяжешь.
— Это верно… Обижаются ребята. Обещали, говорят, марш учить, а мы до посинения до-ре-ми наяриваем… Надоели им гаммы до чертиков.
Сергеи Витальевич слушал старосту кружка и думал, что у молодых есть две главные слабости. Или они хотят сразу объять весь мир, или считают, что ничего в мире им сделать не удастся. Первой слабостью страдают много чаще. Потому не выйдет толку с теми, у которых в головах каждый день дуют новые ветры.
Да и не нужны ребятам
горькие звуки войны, о которой они знают лишь по книгам и кинофильмам. Не нужен отставной капельмейстер, прикативший в город, чтобы потешить на склоне дней дешевенькое самолюбие несостоявшегося композитора.Сергей Витальевич поправил очки и сказал, что занятия кружка прекращаются.
На другой день он пересчитал деньги и решил, что возвратится в родной город и станет тянуть без забот и придумок пенсионную жизнь. Ловить на моченый горох язей у Малкинского кордона, пить пиво с дружками из театрального оркестра и читать детективы.
Но в номер пришла Галина Остаповна в сопровождении Тольки Макогона и заявила, что не ожидала от товарища Узелкова подобного самоуправства, что его непродуманное решение является саботажем важного воспитательного мероприятия и ставит под угрозу срыва план, утвержденный горсоветом.
— Какой план? — ошарашенный наскоком Галины Остаповны, спросил Узелков. — Я, простите, нахожусь на пенсионном положении…
— Все мы находимся на пенсионном положении, — не очень удачно отпарировала Галина Остаповна. — План подготовки празднования юбилея освобождения Приреченска от немецко-фашистских захватчиков. Ваш оркестр в нем значится отдельной строкой. Вы на пенсионном положении укатите из города, а мне за срыв плана отдуваться. Я, между прочим, женщина…
Доводы были не совсем понятны, но Сергей Витальевич ощутил робость перед Галиной Остаповной.
— Но у меня же нет оркестра. Двое на футбол удрали, один на пляж…
— Странный вы человек, Сергей Витальевич. Говорите о каких-то пустяках, когда есть четкая директива… Ну, случилась небольшая недоработка, так это же в наших силах поправить.
Галина Остаповна энергично щелкнула замком объемистого портфеля.
— Вот, подобрали мы вам людей с машиностроительного. Серьезные товарищи, с занятии убегать не будут. Общественность с ними беседовала. Иван Павлович лично просил меня передать, что будет оказывать содействие.
Сергей Витальевич слушал рослую женщину, с красивыми карими глазами, сердился на нее и завистливо думал, что ему всегда недоставало в характере такого напора и энергии.
Новых музыкантов оказалось пятеро: валторнист — бухгалтер из расчетного отдела со старомодным пробором на жидких волосах, щеголеватый инженер-технолог с саксофоном, два токаря — тромбониста и старший брат Тольки Макогона, игравший на баритоне.
Сергей Витальевич послушал в их исполнении штраусовский вальс, сдержанно похвалил и сказал:
— Начнем гаммы… Кого не устраивает программа, может быть свободным.
Бухгалтер пригладил пробор и покладисто улыбнулся Узелкову.
— Гаммы так гаммы. Вам лучше знать.
Смущенный невольной резкостью собственного топа, Сергей Витальевич извинительно добавил:
— У меня из-за гамм кружок разбежался.
— То зелень была, — откликнулся саксофонист. — Барабанщика я на себя беру. Он в соседнем со мной подъезде живет. С детского сада знаю.
На следующее занятие в дверь бочком проскользнул барабанщик, виноватый и, видно, воспитанный общественностью. Уселся на место и принялся старательно орудовать колотушками.