Вороны

Тем временем, они с Соней обработали коленку, синяки и прочие ссадины.

– Увидишь Сашу – передай ему, что он козел. Он знает, за что, – это были последние слова Сони перед тем, как она проводила Диму до лестничной клетки.

Дима кивнул. Спустя мгновение он понял, что, наверное, нужно что-то ответить и сказал:

– Да, конечно.

Дима не хотел домой. Куда угодно, только не домой, где он рухнет в кровать и будет пялиться в одну точку на стене. Сам себе он напоминал мертвеца с амбициозными потугами снова сделаться живым. Он хотел жить и ощущать себя как раньше: уверенным в себе парнем, не лезущим за словом в карман даже при разговоре с родителями; он хотел снова нащупать в себе то маленькое зерно здорового нарциссизма, которое заставляло его радоваться своему виду при взгляде на какую-либо отражающую поверхность. Теперь он просто забил на свою внешность и прикладывал неимоверные усилия, чтобы хотя бы помыться. Дима не знал, сколько он не мылся. Должно быть, дня два-три. Он носил одну и ту же одежду и ему было все равно, что скажут об этом окружающие. Одновременно с этим ему парадоксально казалось, что все попадающиеся ему на пути люди пристально смотрели на него словно с укором. Откуда взялось это стойкое ощущение – непонятно.

Дима гулял по центру ночного города два с половиной часа, совсем забыв про оставленный у дома Сони мотоцикл. Диму окружала Москва, даже в такое время суток остающаяся бурлящей, кипящей, будто для людей жизненнонеобходимо тусоваться в клубах до утра или выходить покурить целой компанией без верхней одежды. Июльские вечера в этом году отчего-то были на редкость холодными.

Дима тоже был в одной футболке, но сигареты у него закончились. Он понял это, когда ощупал все свои карманы.

Его не покидал вывод, что занятые только собой люди изо дня в день проходят мимо друг друга и даже не догадываются о том, какие мысли крутятся в голове у случайно встретившегося прохожего. Каждый человек за свою жизнь хоть раз да столкнется в толпе взглядами с тем, кого спустя час или два найдут мертвым. От него останется только равнодушный медицинский отчет с таким же равнодушным «повесился» или «передоз» или еще что. От него останутся только эти печатные буквы. Обидно и иронично одновременно. И, возможно, все потому, что этому потенциальному самоубийце не хватило самой мало-мальской участливости в чужих, но все же не бездушных по природе своей глазах.

Диме стало ещё хуже. Он пришёл домой, покормил своего кота Ириса и завалился в постель, игнорируя разрывающийся от звонков и смс мобильный. Может, это были родители, которые хотели поинтересоваться, почему сегодня он не пришёл на семейный ужин. Это могла быть и Алиса, которая обязательно возмущалась бы, что Дима продинамил ее со сроками, хотя обещал, что смонтирует видео в день съемки. Возможно, это Саша, который был не прочь выпить со своим другом.

Дима не хотел слышать ничей голос. Его собственного голоса, которым он кричал в себя, было достаточно. Он пресытился этой деструктивной эмоцией, был наполнен до краев, словно на грани передоза. Он хотел выплеснуть эти чувства, но не знал как.

Конец ознакомительного фрагмента.