Воровская семейка

Кэт рассмеялась. Гейл открыл дверь лимузина, и девушка скользнула внутрь.

— Да, — проговорила она. — В теории. Только вот когда грабишь галерею, надо иметь в виду, что вокруг нее постоянно будет торчать полиция…

— И как же тогда ему достать свою статую?

Кэт знала, что теперь ее очередь — ее реплика. Но она устала играть в игры. И, наверное, Гейл тоже. Наверное.

Он посмотрел на улицу — в сторону, куда уехал Ник.

— Ты не поедешь со своим бойфрендом?

Кэт откинула голову на мягкую кожаную спинку.

— Может, и поеду. — Она закрыла глаза и подумала, что весь этот флирт, в конце концов, не такая уж сложная штука. — А может, и нет… В Виндхэм?

Она услышала, как Гейл тихо рассмеялся и произнес:

— Маркус, поехали домой.

Они влились в поток машин, и Кэт позволила размеренному движению и теплу убаюкать ее. Она не протестовала, когда Гейл обнял ее за плечи и мягко привлек к себе. Его грудь почему-то оказалась мягче, чем ей помнилось.

— С возвращением, Кэт, — проговорил Гейл, но Кэт уже засыпала. — С возвращением.

Двадцать пять дней после истечения срока Нью-Йорк, США

Глава тридцать седьмая

Они не поехали в Канны на Рождество. Дядя Эдди заявил, что он слишком стар для путешествий и не желает изменять своим привычкам. Так что Кэт и ее отец присоединились к семейному сборищу в старом особняке из коричневого камня.

Внутри было душно, как и всегда зимой: в каждой комнате горели камины, а на кухне дядя Эдди колдовал над плитой.

Кэт вышла на улицу и встала на крыльце. Ей не было холодно.

— Я так и думал, что найду тебя здесь, Катарина.

В первую секунду девушку охватила паника, но она сразу поняла, что голос не принадлежал Такконе. Он был слишком мягким. Слишком добрым. Слишком счастливым.

— С Рождеством, мистер Штайн.

— С Рождеством, Катарина, — сказал он, приподнимая шляпу.

Девушка приветливым жестом показала на дверь.

— Хотите зайти?

Старик махнул рукой.

— Нет, спасибо, Катарина. Я нашел человека, которого искал. — Он сделал шаг назад. — Ты не против составить старику компанию для короткой прогулки?

Это был простой вопрос — один из немногих за последнее время, на которые она знала ответ.

— Ты нажила себе врага, милая.

Кэт подняла воротник, укрываясь от ледяного ветра.

— Я могла бы отдать их ему, а потом украсть заново, но…

— Несвоевременное заключение твоего отца? — догадался мистер Штайн.

Кэт пожала плечами.

— Мой способ на тот момент был более эффективным.

В первый раз, когда Кэт встретила Абирама Штайна, она видела, как он плачет. Теперь он смеялся — и Кэт подумала, что в его смехе было что-то прекрасное.

— Я читала о вас хорошую статью, — сказала она ему.

— В «Таймс»?

— Нет, в лондонском «Телеграфе».

Старик вздохнул.

— Их так много… Я, очевидно, стал местной — как говорят — сенсацией?

Девушка засмеялась.

— Смотрите, не зазнавайтесь.

Они медленно прогуливались по тихой улице. С неба падали редкие снежинки.

— Я чувствую, что должен поблагодарить тебя, Катарина. Но этого, — он остановился, пряча руки в карманы, — будет явно недостаточно.

— Они… — Кэт помедлила, ее голос дрожал. — Они дома?

— Некоторые — да, — ответил старик. — Мы с коллегами отыскали несколько выживших семей. Ты ведь читала их истории, не так ли? — Кэт кивнула. — Но другие, Катарина… Боюсь, их домов… — старику тяжело давались эти слова, — …больше нет.

Снег падал все сильнее, но мистер Штайн продолжал.

— Но картины — живы. Теперь люди знают их истории. Новое поколение будет слушать рассказы о них. И они будут висеть в величайших музеях мира, а не в тюрьме. — Старик подошел ближе. Его руки сжали ладони Кэт, и он горячо поцеловал девушку в обе щеки, шепнув: — Ты освободила их.

Кэт опустила взгляд и посмотрела на мокрую улицу.

— Одной из них нет. — Она ни слова не сказала о пятой картине, о пустой раме, но знала, что Абирам Штайн поймет ее. — Там было только четыре. Я пыталась, но…

— Да, Катарина, — кивнул старик. — Я знаю эту картину.

— Я найду ее. Я верну ее тоже.

Девушку охватила тревога, волнение, но мистер Штайн говорил очень спокойно.

— Твоя мать когда-нибудь рассказывала тебе, почему она пришла ко мне, Катарина? Ты знала, что твоя прапрабабушка и сама была прекрасной художницей?

Кэт кивнула. Она знала это. Кто еще мог так точно подделать «Мону Лизу», висевшую в Лувре все эти годы?

— А известно ли тебе, что одним из ее лучших друзей был молодой художник по имени Клод Моне?

О легендарной семье воров ходило много историй, но именно этой Кэт никогда не верила… до сегодняшнего дня.

— Он написал ее однажды, твою прапрабабушку И подарил ей это полотно. Оно было ее гордостью — самым дорогим, что у нее было. До 1936 года, когда молодой нацистский офицер забрал картину с ее стены.

— Но… — начала Кэт.

— Твоя прапрабабушка не была еврейкой? — догадался Абирам Штайн. Старик улыбнулся. — В своей жадности нацисты никого не обделяли, девочка моя.

— Так значит, мама искала портрет своей прабабушки? — спросила Кэт, теперь понимая мать намного лучше.

— Единственное, что она не могла украсть. — Абирам снова улыбнулся. — На твоем месте я бы не беспокоился о последней картине, Катарина. Такие вещи имеют обыкновение находить дорогу домой.

— А как же «Ангел»? — спросила Кэт.

— О, я уверен, что наш друг мистер Романи сам позаботится о его возвращении.

Дойдя до конца квартала, они остановились. Кэт смотрела, как мистер Штайн ловит машину.

— Одна мудрая женщина однажды сказала мне, что девушка вроде тебя могла бы мне очень помочь. Ты бы согласилась? — Но что-то в его лице подсказывало Кэт, что старик и так знал ответ.

Он шагнул к подъехавшему такси.

— Прощай, Катарина. — Когда старик забрался на заднее сиденье и потянулся к двери, в его глазах горел какой-то новый огонек. — Я уверен, что мы встретимся вновь.