Ворожей Горин – Зов крови

— Ну, хорошо, — кивнул я начальнику, уже предвкушая утреннюю выволочку от Косякова, — посмотрю за ней. А ты чего?

От этого вопроса я все же не удержался — больно уж не хотелось мне брать на себя такую ответственность. И потом, у меня сегодня дежурство по приемнику было, а не по паллиативному отделению, где я на полставки подрабатывал уже полгода.

— А что я? — удивился Соловьев. — Я домой пойду. Может, хоть помыться успею. Уже третьи сутки тут впахиваю. Мне тебя сегодня само провидение на дежурство оставило.

— Не провидение меня оставило, а Косяк, — досасывая горький дым из окурка и выкидывая его в урну, ответил я. — Его и благодари.

— Завтра, Гриш, все завтра. Ты давай, обход у себя делай — и к нам в паллиативку. Проводи бабку Семенову в последний путь, напиши ей некролог, а утром я подпишусь под ним и Косякову сам доложусь. Вся ответственность на мне, лады?

Некрологами молодой заведующий паллиативным отделением посмертные эпикризы называл. Их в его отделении писали пачками, потому как специфика…

— Лады, Евгений Степаныч. Иди, помойся да выспись. Сделаю все в лучшем виде.

— Вот и ладненько, — обрадовался Соловьев. — Ты только, Гриш, это… сильно ее не качай. Я ей уже и так все ребра переломал. Она у меня неделю назад отойти пыталась, не вышло.

— А чего ты за нее так держишься? — удивился я.

Пациентку эту я хорошо знал, она у нас из старожилов. Четвертая стадия рака, канцероматоз брюшины, колостома, мочевой катетер и полное отсутствие сознания. Сиделку ей и вип-палату кто-то из родственников удаленно организовал. Деньги поступали исправно, а потому вопросов к содержанию бедной бабули у нас никаких не было, делали все честь по чести. Правда, толку от этого было ноль целых хрен десятых. Все в отделении понимали, что бабка долго не протянет. Ну не бывает на свете таких чудес — слишком уж пестрым был букет ее заболеваний. Она и без того с такими-то диагнозами все мыслимые и немыслимые рекорды живучести била, любая другая на ее месте уже давно бы богу душу отдала. А эта нет, держится еще. Непонятно как, за что и чем, но держится, даже не приходя в сознание.

Подошел лифт, бодро звякнув стареньким колокольчиком. Мы вошли и нажали каждый свой этаж. На секунду мне в голову даже мысль крамольная закралась, что Женька свою пациентку из соображения окупаемости койко-места на этом свете удерживает. Соловьев мой гнилой намек понял и тут же объяснился, ничуть не смутившись:

— Это не то, о чем ты, придурок мелкий, сейчас подумал. Со мной родня ее связалась. Они где-то в Европах обитают и то ли визу никак получить не могут, то ли паспорта выправить. Не суть важно. Главное, что просили они приложить все усилия, чтобы любимая бабуля дотянула до их визита. Попрощаться хотят как-то по особенному.

— Так пускай нам холодильник в морге оплатят и прощаются потом, сколько влезет, — удивился я. — Все дешевле будет, чем живой ее держать.

Лифт остановился на моем этаже, я вышел и вопросительно уставился на Женьку. Тот лишь руками развел и придерживать закрывающиеся двери кабины не стал. Только прокричал уже из шахты:

— Хозяин — барин! Попросили дотянуть до их приезда, вот я и тяну.

Лифт с Соловьевым уехал наверх, оставив меня в темном коридоре моего родного кардиологического отделения.

— Не дотянул, значит, — буркнул я себе под нос и пошел в ординаторскую писать отчет к утренней конференции.

Ночевать я планировал в вип-палате бабки Семеновой. Во-первых, в своем отделении оставаться было опасно — не ровен час, наши гаврики, пациенты то есть, прознают, что в отделении на ночь остался местный доктор — так заколебут, что мало не покажется. А так по легенде в больнице ночью лишь один дежурный терапевт и врачи-«узкари». Все не экстренные вопросы из разряда «Мне показалось, что давление повысилось, измерьте, пожалуйста…», «И мне!», «И мне тоже!» — ждут до утра.

И потом, за время работы в паллиативном отделении я к тем стенам, как ни странно, привык. Мне там и думается лучше, и дышится легче, и учится сподручнее. Кроме того, под мерное шептание аппарата искусственного дыхания и пиканье пульсоксиметра мне всегда чудно спится. А чего еще желать в незапланированное дежурство?

В целом ночь выдалась относительно спокойной. Сашке я сказал, что буду на телефоне, и объяснил, где именно меня найти в случае чего. Сам же умылся, почистил пальцем зубы пастой из одного на всю ординаторскую дежурного тюбика «Колгейта» и направился в паллиативное отделение наблюдать за Семеновой.

За чтением тестов к грядущему зачету по терапии меня разморил сон. Где-то в третьем часу ночи завибрировал телефон, на связь вышел Варосян. Сонным голосом дежурный по больнице попросил меня глянуть какого-то пациента из четвертой терапии. Оказалось, ложная тревога — мнительный мужик за шестьдесят, которого мы принимали часа четыре назад с гипертоническим кризом, никак не мог дождаться терапевта. Жена ему, видите ли, сказала, что как только он ляжет в больницу, его посмотрят, обследуют и назначат лечение.

— Как таблетки назначат, тут же сфотографируй их и пришли мне в ватсап! — гласило итоговое наставление супруги в приемнике.

Исполнительный и послушный «каблук», видимо, принял наставления жены под козырек и все это время терпеливо дожидался своего лечащего врача.

— Ага, как же, — сурово отчитал я мужика больше чем вдвое старше себя, — в два часа ночи ваш лечащий врач бежит и спотыкается, чтобы вас посмотреть.

Про себя же добавил: «Держи карман пошире, а то не унесешь».

— А разве нет? — искренне удивился мужик, на что я только тяжело вздохнул. Святая наивность в его глазах заставила меня набраться терпения и объяснить потерявшему всякие жизненные ориентиры пенсионеру, что да как у нас в медицине происходит.

— Сергей Иванович, вас осмотрели я и дежурный терапевт по больнице. Вам назначили превентивное лечение. Давление мы вам снизили. В палату определили. Инфаркт исключили. Теперь — до утра. Утром придет палатный врач и займется вами.

— А сейчас он где? Он что, не может сейчас подойти?

Я лишь глаза к небу закатил, мысленно попросив у провидения сил и терпения.

— Сейчас ваш лечащий врач дома. Спит. На работу ей только к восьми утра. Прямо сейчас она ну никак не появится. Так что вам остается только смириться и лечь спать.

— Точно?

«Нет, блин, я съел ее, а останки закопал в горшке из-под фикуса!»

Вдох, выдох.

— Точно, Сергей Иванович.

— Ну, тогда я спать? — протянул мужчина, недоверчиво поглядывая мне за плечо, словно пытаясь разглядеть палатного терапевта, прячущегося от своих настырных пациентов в густой тьме коридоров дремлющего стационара.