Ворожей Горин. Зов крови
Шрифт:
– Да вижу я ее, но уже поздно. Пришкварилась она уже. Уйди, зашибу! Разряд!
И тут случилось то, чего никто не ожидал. Отходя от койки пациентки, я наступил на что-то сколькое. Как выяснилось позже, это был гель для дефибриллятора – его помощник реаниматолога случайно мимо утюжков выдавил, пока готовил прибор к работе. В суматохе никто на это внимания не обратил, тем более что помощник быстро исправился и утюжки все-таки смазал, как следует.
Вот на этот-то гель я и наступил. Нога тут же поехала, а я ничего умнее не придумал, как ухватиться за единственную имеющуюся в наличии опору – за саму Семенову. Хватался я, разумеется, не осознанно, а чисто инстинктивно, как хватаются за стол или диван, когда спотыкаются. Но беда была в том, что мое прикосновение к коже пациентки и удар ее дефибриллятором произошли одновременно.
Помню лишь сильную боль в руке, сжатые до скрипа челюсти, искры из глаз и удар затылком обо что-то твердое.
Глава 3
Объяснить простому обывателю, что было дальше, крайне сложно, но я все же постараюсь. Правда, для этого мне придется зайти издалека. Из очень и очень далекого далека, так что наберитесь терпения, друзья.
Дело в том, что в медицину я попал не то чтобы по собственному желанию – меня туда попросту затащило. Кто-то скажет – судьба, кому-то сподручнее верить в высшие силы – в бога, например. Тут вариабельно, благо выбор у современного человека не такой большой, как у наших предков. Я же называю это по-простому – жизнь. Во всем виновата сама жизнь, никто больше.
Так вот, дело в том, что я верующий. И я сейчас говорю не о религии – верю я в то, что мы, то есть люди, наделенные определенными антропометрическими данными (рост, вес, цвет кожи, разрез глаз и так далее), не есть суть только биологическая оболочка. Человек – это нечто более грандиозное и сложное.
Да, скажет кто-то, погляди, как сложно устроен наш организм, какие в нём процессы протекают и так далее. Неужели вот этот венец творения, гений природы, божественное создание (ну или кто там нас создал?) для тебя не является доказательством акта творения? Неужели все эти циклы окисления трикарбоновых кислот, работа АТФ, ДНК и прочая сложная биохимия, протекающая в нас, для тебя не является четким подтверждением того, что мы, то есть человек как биологический вид, и есть конечный продукт эволюции? Ну, или конечный продукт замысла божьего.
Да, отвечу я, все это замечательно и крайне увлекательно. Да, человеческий организм уникален и по своей сути представляет практически совершенный биологический продукт. Но, во-первых, есть на нашей планете организмы и посложнее человеческого, те же осьминоги или дельфины. И в этих организмах протекают ровно такие же сложные биохимические процессы, что и в наших с вами телах. Я немного о другом. Я про то, что человеческий организм в моей системе координат человеком, по сути, не является. Наши тела, какими бы сложными они ни были, это не мы сами. Наши организмы – лишь оболочки, в которых временно пребывает то, что и делает нас нами. Наше тело – лишь простое вместилище для настоящих нас. И самый главный вопрос бытия для меня не в том, что есть наши тела, тут как раз все понятно. Наши тела – это всего лишь биологические роботы, выполняющие определенные программы, заложенные в нас извне. Самый главный вопрос, с моей точки зрения, в том, кто мы есть на самом деле.
Сложно? Да, согласен. Однако предпосылки для такого рода мыслей в моей голове есть, и сейчас я о них расскажу.
Всего два эпизода моей жизни заставили меня полностью пересмотреть свое отношение к этому миру, к своему организму и к природе всех вещей на земле. Первый эпизод произошел со мной в четырнадцать лет. Я тогда был сильно увлечен эстрадными танцами. Ну, как увлечен? Мать с бабушкой настаивали на том, чтобы я вместо бесцельного и бесконтрольного шастанья по улицам был постоянно чем-то занят. Всю мою неуемную энергию (а было у меня этой энергии хоть отбавляй) с раннего детства направили, как говорится, в мирный атом. Время было лихое – девяностые, провинция. Возможно, именно это решение моих родителей и уберегло меня тогда от незавидной участи большого числа моих спившихся, искурившихся и снаркоманившихся одногодок. Но не в том суть. Как-то летом, прямо перед днем города, где наш ансамбль должен был выступать чуть ли не в качестве хэдлайнеров, получил я на местном диком пляже довольно мерзкую травму. Какой-то забулдыга закопал в песке разбитую бутылку горлышком вниз, «розочкой» вверх. Мы с двоюродным братом дурачились, пытаясь побороть друг друга в этом самом песке. Брат сделал какой-то хитрый прием, и я весело полетел на ту самую «розочку», которой и распахал себе колено до кости. В общем, шок, кровь, сорванный отдых. До ближайшей больнички меня тогда донес на руках мой родной дядька. Однако в приемном отделении, куда мы поступили «самотёком», помощь оказывать мне отказались, поскольку (цитата дежурного хирурга, небрежно глянувшего на мое окровавленное колено во время перекура): «Там всего пару швов нужно наложить, езжайте в травмпункт».
Где у нас травмпункт, мы толком не знали (гугла тогда ещё не было, навигаторов тоже). Вредный хирург, осматривавший меня, сильно разобиделся
на моего дядьку, поскольку тот, особо не сдерживая своих эмоций, высказался насчет отказа эскулапа зашивать меня на месте, так что адресочек нужного нам лечебного учреждения он не подсказал. Это к чему я все рассказываю? Медицинскую помощь в итоге я получил слишком поздно. А рана, как оказалось, была не такой уж и пустяковой, как о ней отозвался первый попавшийся на нашем пути медик. Время было упущено, и даже после того, как мою рану обработали и зашили, она вскоре загноилась. На лечение и восстановление ушло больше года, так что о танцах мне пришлось забыть. Не хватило силы воли вернуться в коллектив и уже с другой группой, младшей, наверстывать потерянное время.Так, к слову – вот так из-за действия, а порой даже из-за бездействия одних людей судьбы других могут измениться кардинально. В тот момент у меня действительно здорово получалось танцевать, и я планировал поступать в хореографическое училище. А вот не срослось.
Но история даже не об этом. На следующий день после травмы, утром, я проснулся в доме своей бабушки. Помню, вкусно пахло блинами. Где-то на кухне гремел чем-то дед, лилась вода из-под крана – вероятно, он мыл посуду. Бабушка размешивала стареньким венчиком основу для блинов. Обычно она блины жарила сразу на двух сковородках, так что к привычному бытовому шуму примешивались и периодические шипящие звуки жарки.
Мне захотелось по малой нужде. О своей травме я оперативно вспомнил и очень порадовался тому, что нога не болит. Невдомек мне тогда было, что с вечера она не болела из-за вколотой мне местной анестезии, а утром она не болит лишь из-за того, что покоится на двух подушках и обездвижена. Тем не менее тревожить колено я побоялся и хотел было уже позвать бабушку, чтобы та помогла мне добраться до туалета, как вдруг заметил, что рядом с изголовьем стоит мой детский горшок. Тогда такие вещи не выбрасывались просто так, хранилось все и подолгу. Так, на всякий случай хранилось, мало ли что. Как раз это самое «мало ли что» со мной тогда и приключилось. И бабушка, предвидя мои утренние проблемы с туалетом, загодя подсунула мне этот самый горшок, дабы я не скакал на одной ноге до туалета.
Я медленно встал, опираясь на здоровую ногу, приспустил трусы, вывалил приборчик и, подставив тот самый горшок, приступил к делу. И так мне в процессе хорошо стало, так приятно (ну, вы понимаете это ощущение), что я не заметил, как расслабился и чисто машинально перенес свой вес на обе ноги. Ох, не стоило мне этого делать… Боль в колене мгновенно прострелила все мое тело до самой головы. Да так прострелила, что я попросту отключился.
И тут бы истории и завершиться, но нет, тут она только начинается. Вместо того чтобы постепенно прийти в себя, как это обычно и бывает у людей во время обморока, я пережил совсем иной опыт. Я почему-то оказался вне себя. Увидел мир собственными глазами, вот как вы сейчас глядите в текст или вокруг себя, да только глаз у меня не было. Ни глаз, ни рук, ни ног – ничего вообще. Я обнаружил себя парящим над полом на привычном уровне своего роста. Посмотрел вниз – и обомлел, увидев самого себя лежащим на диване без чувств. И тут мне бы испугаться или вообще принять все за странный сон. Но нет, я в тот момент почему-то сосредоточился на собственных ощущениях. И ощущения эти, скажу я вам, невозможно передать словами. Представьте невесомость, ну, вроде как вы, полностью расслабленные, парите в толще воды. Вода эта – той же температуры и плотности, что и ваше тело, то есть водой не ощущается. Она полностью обволакивает вас, вы же ощущаете чувство бесконечного покоя и полного релакса. Подобные ощущения испытывают люди в камерах сенсорной депривации. Но ощущения тела (которого нет), то есть условные внешние ощущения были ничем в сравнении с внутренними ощущениями того странного состояния. Хотя, признаюсь, в тот момент грань между внешним и внутренним была довольно условной, но для полноценного объяснения будет правильно употребить именно такую терминологию. Так вот, внутренние ощущения тогда были куда ярче, нежели внешние, физические.
Первое, что вас удивляет и доводит до щенячьего восторга, – это то, что вы парите над землей и ничего вам это не стоит. Вот совсем никаких усилий прилагать не нужно. Вы просто есть, вы просто парите. Во-вторых, вы не просто парите, но и можете произвольно менять свое положение в пространстве. То есть речь уже шла о настоящем полете. А кто бы на моем месте не был в восторге от такого? И третье, что меня поразило, – чувство полного счастья, покоя, тепла, разливающегося по всему телу. То было ощущение абсолютного здоровья и абсолютной безмятежности. У тебя ничего не болит, нигде не зудит. Тебе не хочется ни по-маленькому, ни, извините, по-большому. Тебе не надо зевать, не надо есть, не надо пить. Тебе вообще ничего не нужно, поскольку у тебя нет тела. Тебе как личности, тебе как сути вообще не нужно ничего, кроме самого бытия. Все земное, все бренное осталось там, на диване, вместе с твоим хрупким телом, вместе с твоим вместилищем.