Воры в ночи. Хроника одного эксперимента

К востоку, на соседнем склоне через долину, стояла тихая и казавшаяся заброшенной деревня Кафр-Табие. Дома были одного цвета с холмом, построены из камня и глины холма. Они притулились к склону и сливались с ним как бы по законам мимикрии.

Террасы ниже деревни защищались каменными оградами, частично разрушенными дождем. Крыши домов были полукруглые или плоские, заросшие травой. Вся деревня похожа была на древние развалины, растянувшиеся по склону и тихо распадающиеся в прах, из которого встали когда-то в незапамятные времена. Деревня мирно купалась в ранних, но уже горячих лучах галилейского солнца.

Люди, прибывшие с колонной, столпились вокруг грузовика, с которого Реувен, командир новых поселенцев, объяснял каждому его задачу. Реувен был высокий, костлявый парень со скупыми жестами; он умел говорить авторитетно, не повышая голоса. Вскоре каждый был при деле. Человек пятьдесят расчищали путь для тяжелых грузовиков, застрявших на расстоянии около 200 метров. Собранные камни отправляли в корзинах по цепочке к вершине, где члены Хаганы строили из них бруствер для защиты пяти будущих блиндажей — двух с северной стороны и по одному с восточной, южной и западной. Третья группа копала траншеи, чтобы соединить блиндажи друг с другом. Слой земли под поверхностным каменистым грунтом, был неглубок. Спрятаться в такой траншее можно было только на четвереньках. Еще одна группа вбивала столбы для колючей проволоки, которая должна была окружить лагерь. Одновременно внутри лагеря началось возведение сторожевой вышки и жилых строений. Деревянную вышку длиной в 35 футов и весом более трех тонн привезли на грузовике со специальным прицепом. Ее установкой занимались специалисты, проделавшие эту ответственную работу в других поселениях. Их метод был прост и остроумен. Собрав кучу камней, они надвигали над ней переднюю часть прицепа, пока основание башни, выдающееся над задним концом прицепа, не опускалось на землю. Затем один конец железного кабеля прикреплялся к вершине, а другой — к барабану, работавшему от тракторного мотора. К вершине крепились также два каната, десяток рук держали канаты под прямым углом к кабелю за два конца, чтобы вышка не свалилась набок. В настоящий момент она лежала на прицепе, подобно гигантской фигуре с канатами, раскинутыми, как руки. И вот заработал мотор, барабан закрутился, кабель начал тянуть гиганта за голову, подымая его ввысь. Было что-то волнующее в медленном, величественном поднятии башни, и, глядя на это зрелище, все бросили работу. Затаив дыхание, люди смотрели, как она подымается сначала под углом в 30, потом в 45, а затем в 60 градусов. Когда вертикальное положение почти было достигнуто, мотор остановился, и во внезапно наступившей тишине башня продолжала очень медленно клониться вперед под действием собственного веса, как человек, балансирующий на каблуках. Канаты продолжали натягивать, чтобы обеспечить плавный поворот вышки. Наконец ее основание с легким толчком полностью утвердилось на земле. Вышка дрогнула и встала, устойчивая и прямая. Хриплый, нечленораздельный вой вырвался у толпы, выразив все напряжение прошлой ночи. Минуту казалось, что люди вот-вот начнут вокруг вышки какой-нибудь языческий танец. Затем, поколебавшись в нерешительности, они подхватили инструменты и разошлись по местам.

В 6.30 утра, к тому моменту, когда проснулся мухтар Кафр-Табие, на холме стояли две палатки, разгрузка машин шла полным ходом, тащили на место первую сборную секцию первого жилого барака, и Башня Эзры, казалось, стояла здесь с незапамятных времен. На небольшой платформе на вершине башни стоял Бауман, глядя в бинокль. Рядом — парень с красным сигнальным флажком. Вскоре после восхода солнца Бауман послал на соседние холмы конный патруль, и трое из посланных только что появились с восточной стороны долины. Всадники ехали медленно, один за другим, в арабских кефиях и вполне вписывались в окружающий пейзаж. Вдруг первый широким взмахом поднял над головой флажок.

— Передавай, — приказал Бауман парню, не отрываясь от бинокля.

Тот сначала очертил флагом полукруг, секунду задержал его над головой и резко опустил. Движения его были быстры и точны, как у заводной игрушки. Флаг рассекал воздух с легким шелестом. Наступила очередь всадника. Невооруженному глазу его флаг казался красной точкой, мелькающей в воздухе по вертикали, по горизонтали и по окружности.

— Все спокойно, — прочел Бауман, глядя в бинокль.

— Чересчур спокойно, — сказал он парню. — Передай, чтобы продолжали.

К 9 часам удалось расчистить путь для тяжелых машин. Немедленно началась разгрузка. Пустые машины отправились назад, в Ган-Тамар, за остатками снаряжения. К этому времени три сборные стены жилого барака стояли на месте, ямы для уборных выкопаны, бак с водой укреплен на непрочной, временной основе и выгружены трубы для душа. Кое-кто из добровольцев уже подумывал о перерыве, но оказалось, что он будет только в 12 часов.

В 10.45 сторожевые посты сообщили о приближении группы арабов со стороны Кафр-Табие. Бауман с вышки уже заметил их. Выглядели они странно. Впереди шли двое босоногих детей в широких полосатых халатах. За ними — четыре женщины в черном, тоже босиком. И наконец — десяток невооруженных мужчин с пастушьими палками в руках, в полосатых, похожих на юбки, одеждах, в европейских пиджаках и ботинках на босу ногу. Они шли по склону неторопливо, лица детей выражали испуг, женщины были безучастны, а мужчины — насторожены и бесстрастны.

При их приближении работающие у колючей проволоки только мельком глянули на них и продолжали свое дело. Но лица напряглись и замкнулись. Весь энтузиазм пропал. Бауман и Реувен встретили арабов у заграждения. Мужчины медленно приблизились, женщины и дети попятились назад. Заметив траншею, арабы проследили взглядом ее направление вокруг лагеря.

— Мархаба, — сказал один из них, — здравствуйте.

— Добро пожаловать, — ответил Реувен.

Арабы двинулись вдоль ограды к неогороженному концу. Но там с каменными лицами, опираясь на ружья и загораживая вход, стояли бойцы Хаганы.

— Можно войти? — спросил, вежливо улыбаясь, один из арабов, похожий скорее на турка.

— Пройти могут двое, — ответил Реувен. По-арабски он говорил так же бегло, как и на иврите, и так же деловито.

— Аллах, — взволновался второй араб, — неужели нам не позволят даже ступить на землю наших отцов, на свою собственную землю?

— Земля эта — наша, — ответил Реувен, — люди работают, нечего им мешать. Приходите через несколько дней, с радостью вас угостим.

— Мы хотим поговорить, — сказал похожий на турка, обнажив в улыбке гнилые зубы.

— В таком случае, добро пожаловать — двое.

— Не иди, — убеждал взволнованный, — кто знает, что может случиться? Аллах, на нашей собственной земле!..

— Идем, Абу-Тафиди, поговорим, — сказал Турок.

— Не иди, Абу-Тафиди, эти люди замышляют что-то дурное, иначе они впустили бы нас всех!

Арабы громко пререкались друг с другом, евреи молча наблюдали. Наконец, Турок и Абу-Тафиди вошли в лагерь, а остальные расположились на земле у заграждения. Абу-Тафиди принадлежал к клану мухтара, точнее, был его двоюродным братом, высокий, костлявый, заметно горбящийся старик со спокойной манерой говорить. Турок был полноват, с мягкими движениями и живым лицом. Они обменялись приветствиями с Бауманом и Реувеном, сели под вышкой и начали горячо обсуждать погоду и виды на урожай. Наконец Турок приступил к существу вопроса. Улыбаясь искренне и убежденно, он заявил, что поселенцы — симпатичные здоровые ребята, которым он желает всего самого лучшего, — стали жертвой трагической ошибки, начав строить лагерь, потому что земля эта им не принадлежит, и лагерь в скором времени, согласно закону, конечно, придется свернуть. Так не лучше ли уйти с миром сейчас же? Он говорил с большой теплотой, производя руками мягкие движения, как в театре глухонемых.

Реувен его прервал:

— Что это за чепуха насчет якобы не принадлежащей нам земли?

Турок рассмеялся, как от удачной шутки.

— Ведь, конечно, — объяснил он, — они знают закон от 1935 года о защите права арендатора в случае продажи земли? Конечно знают и только разыгрывают незнание — ха-ха! — Он подмигнул, шлепнул себя по колену и погрозил пальцем, а старик молча и равнодушно глядел. — Конечно, — продолжал Турок, — поселенцы предложили арендаторам некоторую компенсацию, но разве этого достаточно? Разве это справедливо? Конечно нет! Закон гарантирует защиту прав арендаторов, а закон — свят. И если некоторые из них. темные, необразованные бедняки, согласились в какой-то момент по глупости получить деньги и подписали бумагу, не понимая ее содержания, — что из этого! Кто скажет, что такой договор законен? Бросьте, — отечески улыбался Турок, — вы ведь образованные люди, кончили школы и университеты, вы сами все понимаете. Конечно, вы предпочтете действовать по закону и избежать кровопролития!

Бауман и Реувен одновременно встали.

— Нам надо работать, — сказал Бауман. — Земля приобретена по закону, и нечего об этом говорить.

Лицо Турка потемнело, улыбка исчезла, как не бывала.

— Вы — безумцы и дети смерти, — сказал он тихо. — Не знаете, что может с вами случиться.

— Мы готовы, — кратко ответил Бауман.

Минуту длилось молчание. Один из парней Баумана подошел, держа медный поднос с четырьмя маленькими чашками кофе. Турок, слегка поколебавшись, взял одну, старик отказался. Кофе пили стоя. Затем старик впервые заговорил:

— Я мало знаю законы, — голос его был мягкий, почти нежный, — богатый и хитрый может предложить деньги бедному и темному, и тот продаст ему свой скот и дом. Нет в этом справедливости. Холм принадлежит нашим отцам и дедам. Он наш.

— А еще раньше он принадлежал нашим предкам, — ответил Бауман.

— Да, так сказано в книгах. Но ваши предки потеряли землю. Потерянную землю нельзя вернуть за деньги.

— Этот холм оставался бесплодным с тех пор, как наши предки его потеряли. Вы забросили землю. Дали разрушиться террасам, и дожди размыли почву. Мы расчистим камни, привезем тракторы и удобрения.