Восемь бусин на тонкой ниточке

– Мне не нужно тебе верить. Я точно знаю, что ты права. Я даже знаю, как Марк догадался, что убийца – именно Анциферов.

– Знаешь? – недоверчиво переспросила Маша.

– Тогда, на ужине, десять лет назад он назвал свою жену веточкой. При всех, за столом. Это редкое обращение. Даже я хорошо запомнил, как Освальд рассказывал об этом, а уж Марк наверняка не смог бы забыть, даже если бы очень захотел. Никто не обратил на это внимания, кроме Марка. Я выходил пару раз на кухню, помогал Марфе – должно быть, именно в это время Иннокентий и обратился к жене.

Когда я вернулся, Марк был уже хмур и неразговорчив. Потому что он все понял. Как и ты, вспомнил, в каком институте преподает наш Кеша, сопоставил, что влюбленность Даши совпала с ее поступлением на философский факультет, и у него не осталось сомнений.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что я только что слышал слова Иннокентия. Он сказал дословно следующее: «Нет, постой, веточка моя». Веточка моя!

Маша молча кивнула, глядя на остановившиеся часы.

– И что ты будешь делать? – негромко спросила она. – Теперь мы знаем правду. И что?

– Я придумаю что, – пообещал Матвей и пошел обратно в гостиную. – Прямо сейчас и придумаю.

Маша, прихрамывая, побежала за ним следом. Матвей остановился, подхватил ее под руку и потащил за собой, не обращая внимания на призывы подумать хорошенько и все разложить по полочкам.

Когда они ворвались в гостиную, комната гудела, как улей. Но Олейников сразу увидел, что все остались на своих местах. Только Борис стоял за сидящей Евой, держась обеими руками за спинку ее стула.

– Все могут быть свободны, – объявил Матвей, подходя к ним. – Кроме тебя, Иннокентий. Нюта, прости, тебе, наверное, лучше уйти. Мне нужно поговорить с твоим мужем.

Нюта даже не обиделась.

– Куда же я уйду? – На нежном личике было написано недоумение. – Я всегда с Кешей.

Матвей посмотрел на ее обтянутый платьем живот и потер лоб. Черт, этого он не предусмотрел.

– Я тоже хочу послушать! – объявила Ева. – Что за секретики у вас, мужчины? Раз не обломилось мне богатства…

– А ну, цыц! – рявкнула Марфа.

Голос у нее был такой, что Ева опешила и умолкла.

Олейникова привстала, не сводя глаз с Иннокентия.

– Матвей… – хрипло сказала она, но смотрела при этом на Анциферова. – Матвей?!

– Да, – кивнул Матвей, наплевав на Нюту. – Да, это он.

Марфа села. Не села, а упала на стул, будто ноги у нее подломились.

– Господи, твоя воля… – прошептала она. – Ты уверен?!

– Да. Есть доказательства.

– Что такое?! – запаниковал Анциферов, переводя взгляд с Матвея на тетушку. – Это похоже на какой-то заговор! О чем вы тут твердите?

Несколько секунд Матвею невыносимо хотелось свернуть шею этому повизгивающему перепуганному мерзавцу. Он даже сделал шаг к Иннокентию. Но на руке тяжелым грузом повисла Маша – не пытаясь задержать его, а всего лишь не успевая за ним со своей хромой ногой.

И Матвей остановился.

Анциферов вжался в стул.

– А почему ты на меня так смотришь?! – вознегодовал он. – Кто-нибудь, объясните, почему он на меня так смотрит?!

– Матвей, что происходит? – спросил Гена.

Матвей повернулся к нему и почувствовал, что его бешенство уходит. Генка, добрый Генка, смешной тощий Генка… Лопух, как они дразнили его в детстве. Можно было спокойно смотреть на Генку и не думать о том, что, возможно, именно он…

Не он. Другой.

– Этот червяк убил Марка, – сказал Матвей, не повышая голоса. – И еще одного человека. Девушку.

– Что ты несешь?! – взвизгнул Иннокентий.

– Как?! – спросил Гена и нахмурился. – Что ты сказал?

Стараясь не смотреть на Нюту, Матвей сухо и бесстрастно повторил историю гибели Марка Освальда, показав его записку.

Во время его рассказа Иннокентий встал и попытался выйти, но путь ему преградил Борис. Анциферов бочком пробрался в дальний угол и оттуда слушал Олейникова.

Когда записка дошла до Евы, она смотрела на нее очень долго. Так, словно не умела читать и разбирала текст по буквам.

– Вернусь – по-го-во-рим, – по слогам произнесла она. – Поговорим.

Взгляд широко раскрытых глаз стал отсутствующим.

– Ева? – вопросительно позвал Матвей.

Она не отреагировала.

– Ева! – Борис дотронулся до ее плеча.

Ее словно ударило током. Она дернулась, записка выпала из рук.

– Так Марка убили, – прошептала Ева и глубоко, прерывисто вздохнула, как человек, которому не хватает воздуха. – Убили? Точно?

– Да, – сказал Матвей. – Мне очень жаль, Ева.

– Тебе – жаль? – недоверчиво повторила она. – Жаль?!

Она вскочила, как будто собиралась бежать куда-то. Взгляд исступленно перебегал с одного лица на другое и, наконец, остановился на Маше.

– Его убили, правда? – умоляюще спросила Ева и протянула к ней руки. – Они меня не обманывают?

Маша покачала головой.

– Нет, не обманывают. Мне тоже очень жаль.

Ева уронила руки, запрокинула голову и громко расхохоталась. Звонкий смех разнесся по комнате, эхом отразился от стен. Ева тряслась от смеха, пока он не перешел в рыдания с икотой. Борис схватил женщину за плечи и силком усадил на стул.

Ева билась в истерике, уронив голову на руки.

– Жаль! – невнятно выкрикивала она. – Господи, что вы знаете?! Вы… жить с мыслью… что покончил!.. И все эти взгляды, будто это я его! Десять лет… сыну боялась говорить… Думала, будет обвинять меня, как и все вы! Как и все вы!

– Лена, воды, – тихо сказала Марфа.

Лена Коровкина бросилась на кухню и вернулась со стаканом. Борис выхватил его у нее из рук и попытался напоить Еву. Зубы ее стучали о стекло, выбивая мелкую дробь, стакан в руке ходил ходуном.

– Господи… – рыдала Ева. – Не сам… не сам!

С нежностью, поразившей Машу, Борис обнял женщину за плечи и заставил сделать несколько глотков.

– Вот так… – приговаривал он. – Потихоньку, потихоньку…

Вода текла по подбородку, по халату Евы. Лицо ее покраснело и чудовищно распухло, волосы налипли на лоб.

Ярошкевич осторожно убрал мешающую прядь. Остальные молча смотрели на них, не пытаясь помочь, понимая, что любое вмешательство будет лишним.

– Ничего, ничего… Все хорошо, – ласково сказал Борис. – Уже все.