Восемь миллионов способов умереть

Денек выдался прохладный и серый, собирался дождь. По улицам гулял сырой ветер, так и хлестал по лицу, словно хвост селедки, особенно когда попадаешь на сквозняки. Перед Колизеем какой-то мужчина, чертыхаясь, гнался за своей шляпой, и я чисто рефлекторно поднял руку и надвинул свою поглубже на голову.

Я уже почти дошел до своего банка, как вдруг сообразил, что не так уж много осталось у меня от аванса Ким, чтобы заниматься финансовыми операциями. И повернул к гостинице, где оплатил номер за полмесяца вперед. К этому времени у меня осталась лишь одна сотенная купюра, пришлось разменять и ее.

И чего это я, дурак, не взял сразу всю тысячу? Тут я вспомнил свои слова: деньги должны служить стимулом. Что ж, стимул у меня есть.

Почта не представляла собой ничего особенного — рекламные проспекты, письмо от моего конгрессмена. Читать было нечего.

От Чанса тоже ничего. Да я уж и не ждал, что он объявится.

Снова набрал номер для связи с ним и еще раз напомнил о себе — просто так, на всякий случай.

Потом вышел из гостиницы и проболтался полдня. Пару раз проехался в метро, но в основном передвигался пешком. Дождь все собирался и никак не мог пойти, а ветер стал еще резче, но сорвать с меня шляпу ему так и не удалось. Я навестил два полицейских участка, несколько кафе, с полдюжины баров. В кафе пил кофе, в барах — кока-колу, побеседовал с кое-какими людьми и кое-что записал в блокнот. Несколько раз звонил к себе в гостиницу, дежурному. Нет, я не надеялся, что Чанс откликнется, просто хотелось быть под рукой на тот случай, если вдруг позвонит Ким. Несколько раз я сам набирал ее номер, но попадал на автоответчик. Теперь все, кому не лень, обзавелись этими аппаратами, и скоро эти штуковины начнут переговариваться исключительно между собой. Ким я ничего не передал.

К концу дня заглянул в кинотеатр на Таймс-сквер. Там шли две картины с Клинтом Иствудом — в одной он играл лихого полицейского, который улаживает дела методом планомерного отстрела разнообразных негодяев. Публика почти сплошь состояла из типажей, за которыми он гонялся. Они радостно завывали всякий раз, когда Клинту удавалось всадить пулю в очередную жертву.

Я пообедал пловом со свининой и овощами в румыно-китайском ресторанчике на Восьмой авеню, снова позвонил в гостиницу, затем зашел в бар Армстронга выпить кофе. Ввязался в беседу у стойки и думал, что проторчу там весь вечер, но ровно в восемь тридцать спохватился, кое-как отвязался от своих собеседников и отправился через улицу, а затем — вниз по узким ступенькам, на собрание.

Сегодня выступала женщина, которая допивалась до полной отключки, когда муж был на работе, а дети — в школе. Как-то раз, вспоминала она, один из ребятишек обнаружил ее валяющейся на полу в кухне, но ей удалось убедить ребенка, что она занимается йогой...

Когда подошла моя очередь, я сказал:

— Я Мэтт. Сегодня я просто слушаю.

* * *

Заведение под названием «Келвин смол» расположено на углу Ленокс-авеню и Сто двадцать седьмой. Это узкое, длинное помещение; вдоль одной из стен тянется бар, а напротив выстроились в ряд столики. В дальнем конце, на возвышении, находилась площадка для джаз-банда, и, когда я вошел, там выступали два очень черных африканца с короткими стрижками, в очках в роговой оправе и костюмах от «Брукс энд бразерс». Они тихонько наигрывали какую-то джазовую мелодию — один, сидя за небольшим пианино, другой, проводя щеточками по цимбалам. Судя по внешности и издаваемым ими звукам, они являли собой половину квартета «Современный джаз».

Услышал я их еще с порога, потому что, едва успел переступить его, как все посетители тут же умолкли. Я оказался в этом заведении единственным белым мужчиной, и присутствующие не спускали с меня глаз. Там были какие-то белые женщины, сидевшие за столиком с неграми, потом еще две черные женщины за одним столиком и еще, должно быть, десятка два мужчин каких угодно, кроме моего, оттенков кожи.

Под их взглядами я прошел через все помещение в туалет. Перед зеркалом стоял высоченный, как игрок в бейсбол, парень и расчесывал распрямленные волосы. В воздухе витал аромат помады для волос, он смешивался с резким запахом марихуаны. Я вымыл руки и высушил их под сушкой в потоке горячего воздуха. Высокий продолжал причесываться.

Когда я вышел, все разговоры тут же снова смолкли. Я опять двинулся к двери, стараясь идти как можно медленнее и играя мышцами спины и плеч. Насчет музыкантов, не знаю, не уверен, но, похоже, все остальные присутствующие могли похвастаться не одним приводом в полицию. Сутенеры, наркоманы, игроки, осведомители... Словом, «сливки общества».

Внимание мое привлек человек, сидевший на пятом табурете от входа. Прошло, наверное, не меньше минуты, прежде чем я узнал его. Мы познакомились несколько лет назад, и тогда у него были прямые волосы. Теперь же он был завит в стиле афро. На нем был желто-зеленый костюм и туфли, сшитые из кожи какой-то рептилии, — возможно, принадлежавшей к исчезающему виду.

Я отвернулся, сделав вид, что не заметил его, и вышел на улицу. Прошел немного по Ленокс и остановился под уличным фонарем. Минуты через две-три в дверях появился он. Постоял секунду и вихляющей, разболтанной походкой направился ко мне.

— Привет, Мэттью! — сказал он и протянул руку для дружеского хлопка. — Как поживаешь, дружище?

Хлопка с моей стороны не последовало. Он оглядел меня с головы до пят, картинно выкатил глаза, покачал головой, сложил ладони вместе, потом, потерев их о брючины, уперся в узкие бедра.

— А ты, я смотрю, процветаешь. Ройял?

Он горделиво приосанился. Звали его Ройял [1] Уолдрон, и некогда я знавал чернокожего полицейского с пулеобразной головой, который был мастак придумывать ему разные клички — от Королевского Трона до Сиденья Унитаза, — и в конце концов стал называть его просто Какуном. Какун сказал:

— Так, помаленьку. Кое-что продаю, кое-что покупаю. Ну, ты понимаешь.

— Ага.

— "Не мешаешь жить друзьям, будешь сам и сыт, и пьян". Так говаривала моя матушка. А как ты оказался здесь, Мэттью?

1

Королевский (здесь и далее примечания переводчика).

— Ищу одного парня.

— Может, уже нашел? Ты ведь теперь не в полиции, нет?

— Нет. Вот уже несколько лет, как свалил.

— И хочешь что-то купить, да? Что хочешь и сколько можешь потратить?

— А чем ты торгуешь?

— Да всем помаленьку.

— Бизнес с колумбийцами по-прежнему процветает?

— Да пошли они! — сказал он и провел ладонью по брюкам. Наверняка в этих зеленых штанах у него был револьвер. Револьвер тут был почти у каждого посетителя «Келвин смол». — Этим колумбийцам палец в рот не клади, — замесил он. — Прямо подметки на ходу рвут. Может, ты дури зашел купить?

— Нет.

— Так чего тебе надо, приятель?

— Ищу одного сутенера.

— Черт, да ты только что видел там десятка два. Их тут у нас — что кукурузы в поле.

— Мне нужен сутенер по имени Чанс.

— Чанс...

— Ты его знаешь?

— Может, и знаю.

Я ждал. Мужчина в длинном плаще брел по тротуару, останавливаясь у каждой витрины. Он бы заглянул в них, но это было невозможно — во всех магазинах завели стальные шторы, типа тех, которыми закрывают вход в гараж. Но он все равно останавливался перед каждой лавкой и внимательно изучал эти шторы, словно в них таился какой-то особый, ведомый только ему смысл.

— Из тех, кто глазами покупает, — заметил Рой-ял.

Мимо проплыл сине-белый полицейский автомобиль, замедлил ход. Сидевшие в нем полицейские придирчиво оглядели нас, Ройял пожелал им доброй ночи. Я промолчал, они — тоже. Машина отъехала, и он заметил:

— Чанс сюда не часто заглядывает.

— А где его лучше искать?

— Трудно сказать. Может вынырнуть где угодно, но вообще он не из тех, кто любит шляться без дела.

— Да, мне говорили.

— А ты где искал?

Я побывал в кафе на Шестой авеню и Сорок пятой улице, в баре с пианино в Виллидже, в нескольких барах на Сороковой. Ройял выслушал все это и задумчиво кивнул.