Восемь миллионов способов умереть
Шрифт:
Я медленно поднялся и посмотрел на револьвер, который все еще судорожно сжимал в руке. Слава Богу, я из него не выстрелил! Я мог бы попасть в них, убить их...
Бог его знает, что я мог еще натворить!
Да, я хотел убить их, думал, что они преследуют меня, что они убийцы.
Но я оказался неспособным на это. И даже если бы это была не пустая бутылка из-под виски, а бомба или пистолет, как мне сперва показалось, все равно даже тогда я не смог бы заставить себя спустить курок. И они убили бы меня, и я бы остался лежать на асфальте, сжимая револьвер в безжизненной руке.
Господи
Я сунул бесполезный револьвер в карман. Вытянул руку и с удивлением отметил, что она не дрожит. Как ни странно, но даже внутренней дрожи не было. И я, хоть убей, не мог понять, почему.
Подошел и осмотрел разбитую бутылку — хотел убедиться, что это действительно была пустая бутылка, а не какой-нибудь «коктейль Молотова», не взорвавшийся по непонятной причине. Но ни лужицы на асфальте, ни запаха керосина не было. Лишь слабо попахивало виски, и, взглянув на обрывок этикетки, прилипший к осколку, я увидел, что то был «Дж. энд Би».
Еще один осколок сверкнул в свете уличного фонаря изумрудно-зеленым огоньком.
Я наклонился и поднял этот маленький кубик стекла. Положил его на ладонь и разглядывал, точно цыганка магический кристалл. И вдруг вспомнил стихи Донны, записку Санни и свою собственную оговорку.
И зашагал по улице, с трудом сдерживаясь, чтобы не побежать.
Глава 27
— Господи, мне бы побриться! — сказал Деркин. Бросил окурок в остатки кофе и провел ладонью по щетинистой щеке. — Побриться. Принять душ. И выпить. Причем необязательно именно в такой последовательности. Я напустил своих ребят на твоего маленького колумбийца. Октавио Игнасио Кальдерон Ла Барра. Имя длиннее, чем он сам. Проверил морги. У них на полках такового не имеется. Во всяком случае, пока.
Он выдвинул верхний ящик стола, достал зеркальце для бритья в металлической оправе и электробритву на батарейках. Прислонил зеркальце к пустой кофейной чашке и начал бриться. Сквозь урчание электробритвы до меня доносились его слова:
— Ни единого упоминания о ее кольце я в деле не нашел.
— Можно я взгляну?
— Да ради Бога!
Я молча перелистывал страницы, заранее зная, что о кольце там не будет ни слова. Затем взялся за фотографии места преступления. Старался смотреть только на ее руки. Просмотрел все снимки и ни на одном не увидел того кольца.
Сказал об этом Деркину. Тот выключил электробритву, потянулся к снимкам, быстро и внимательно просмотрел.
— Ну, на некоторых даже рук не разглядеть, — заметил он. — Ладно... Вот на этой руке кольца точно нет. Это какая у нас, левая?.. Никакого кольца на левой. Так, дайте-ка еще раз посмотрим вон тот снимочек... О'кей. И на этой тоже нет. Черт, это же опять левая! А этот вообще нечеткий. Ага, вот оно... вот тут точно правая, и опять никакого кольца... — Собрав снимки, он тасовал их, точно колоду карт. — Кольца нет, — сказал он. — И о чем это нам говорит?
— Но на ней было кольцо, когда мы встречались! Я его дважды видел.
— И что?
— И оно исчезло. В квартире его нет. В шкатулке для драгоценностей лежит одно кольцо, но это совсем другое, простенькое. Не то, что я видел на ней.
— Может,
память подводит?Я покачал головой.
— То колечко без камня. Ведь перед тем, как зайти сюда, я еще раз специально съездил и проверил. Ничего общего. Простое гладкое кольцо, на таком обычно гравируют надписи. А тогда на ней было совсем другое. Дешевое она бы ни за что не надела с норковым манто. Да и к такому шикарному красно-коричневому маникюру оно бы не подошло.
Не один я придерживался такого мнения. После озарения при виде осколка стекла я прямиком помчался на квартиру Ким и оттуда позвонил Донне Кэмпион.
— Это Мэтт Скаддер, — сказал я. — Знаю, что поздно, но хотел задать вам один вопрос. Относительно вашего стихотворения.
Она удивилась:
— Какого стихотворения?
— Ну, ваших стихов о Ким. Вы же сами подарили мне листок.
— Ах, ну да! Погодите минутку, ладно? Я еще не совсем проснулась.
— Еще раз простите за поздний звонок, но...
— Ничего страшного. Так что там за строчки?
— "Разбросай бутылки с вином у ног ее... Пусть зелень стекла сверкает у нее на пальцах"...
— "Сверкает" — это не то слово.
— Но ваш листок лежит передо мной, и там...
— Я прекрасно помню, что там написано, — сказала она. — Но это плохо. Надо переделать. Так мне, во всяком случае, кажется. И что же вас заинтересовало в этих строчках?
— Откуда взялось это зеленое стекло?
— Ну, из осколков бутылки.
— Зеленое бутылочное стекло на пальцах! Что вы этим хотели сказать?
— О, — протянула она, — теперь я поняла! Ее кольцо...
— У нее было кольцо с зеленым камнем, да?
— Да. Правильно.
— И давно оно у нее?
— Не знаю... — На секунду она задумалась. — Первый раз я увидела его незадолго до того, как было написано стихотворение.
— Вы уверены?
— Ну, по крайней мере именно тогда впервые обратила на него внимание. Кстати, это кольцо и было причиной вдохновения. Этот контраст синевы ее глаз и зеленого блеска камня. Но затем я почему-то опустила синеву, забыла про нее, когда села писать.
Она еще долго объясняла мне что-то. Но я так и не понял, о чем она говорила.
Донна не помнила, когда именно это было. А сколько обычно времени занимает работа над стихотворением? Она написала его за месяц до убийства Ким? Или, может быть, за два?
— Трудно сказать, — ответила она. — Когда я пишу, то забываю о времени. И не связываю такие понятия, как «время» и «событие».
— Итак, кольцо с зеленым камнем...
— Теперь я отчетливо представляю его.
— Вам известно, откуда оно у нее? Кто подарил ей это кольцо?
— Ничего об этом не знаю, — вздохнула она. — Возможно...
— Да?
— Возможно, она разбила бутылку с вином?
Деркину я сказал:
— Приятельница Ким написала стихотворение, где упоминается кольцо. И потом еще предсмертная записка Санни Хендрикс, — я достал блокнот, раскрыл его. И процитировал: — «Нет иного способа соскочить с этой карусели. Она выбрала медное кольцо, и палец у нее позеленел. Никто не купит мне изумруды».
Он взял у меня блокнот.