Восемь минут тревоги (сборник)

Первый же, кого Хаятолла спросил о своем дяде, отмахнулся на бегу: не знаю. Хаятолла подходил к людям, называл дядино имя и недоумевал, почему в ответ ему лишь пожимали плечами. У них в кишлаке все знали всё и про всех. Странно… Может, дядя тут работал недавно и его еще не успели узнать?

— Постой, мальчик, постой, — вдруг окликнули его. — Как, ты говоришь, зовут твоего дядю? Кажется, я припоминаю… Это не с ним случилось несчастье? Нет, не знаешь? А ну-ка, пойдем.

Замирая от нехороших предчувствий, Хаятолла поднялся по каменной лестнице на второй этаж и оказался в большой комнате, где на крашеных стенах висели во множестве какие-то картинки и ласково, нежно жужжа и обдувая лицо, крутился голубой вентилятор на толстой ноге — совсем такой, как у муллы в его родном кишлаке. Усталый светловолосый человек в рубашке с короткими рукавами и галстуке вышел к мальчику, положил ему на плечо горячую руку.

— Да, брат, с твоим дядей случилось несчастье. У него никого из родни не оказалось и мы не знали, кому об этом сообщить. Он попал под машину, такая трагедия… А тебе сейчас лучше пойти в провинциальный комитет ДОМА [5] . Там помогут. Обязательно помогут. Людочка, проводите, пожалуйста, мальчика в комитет ДОМА. Он приезжий, города, конечно, не знает, как бы не заблудился.

Людочка хотела было взять его за руку, но Хаятолла, не позволяя женщине командовать собой, сердито вырвался, засопел.

5

ДОМА — Демократическая организация молодежи Афганистана.

— Ну, не обижайся, дружок, не дыши, как ежик. Ничего худого я тебе не сделаю, — сказала девушка, старательно и не всегда понятно выговаривая слова. — Я ведь хотела, как лучше, поверь…

Они пришли в дом, окна которого вместо обычных ставней были закрыты от солнца связанными в щиты пучками высохшей верблюжьей колючки. Лестницы тут были деревянными и скрипели под ногами так же, как дома, в кишлаке, скрипят старые ворота, когда их раскачивает злой ветер «охир заман», на языке дари означавший «конец света».

— Рафик Олим, мы к вам. — Людочка подталкивала впереди себя немного упирающегося, опустившего голову мальчика.

— Милости прошу. Чаю?

Олим смотрел на новенькие, отражающие свет калоши Хаятоллы, надетые им еще перед входом в Департамент, и улыбался.

— Откуда такой пахлавон? А? Откуда ты, богатырь? И чей?

Олим оказался не столь уж высоким и грозным, как оказалось вначале, и понравился Хаятолле сразу, и мальчик, сам не зная почему, доверился ему.

— У меня… гостинец дядин украли, — высказал он первое, что лежало на сердце и томило грудь. — Теперь отец скажет: «Растяпа! Ничего тебе доверить нельзя».

— Это скверно, когда воруют… — Олим тронул аккуратные, наверняка не колючие усики. — Совсем скверно.

Хаятолла зачарованно уставился на рифленую рукоять оружия, выглядывавшего из кобуры на поясе Олима.

— Калибр семь и шестьдесят две? — спросил он, безбоязненно дотрагиваясь пальцами до потертого металла.

— Он самый. Разбираешься.

Польщенный, Хаятолла хмыкнул: еще бы! Пуштуны с детства привычны к оружию, что тут удивительного?

— Так что за дело привело тебя к нам, пахлавон? А, Людочка?

Девушка близко наклонилась к Олиму, зашептала ему на ухо, и пока она говорила, Олим хмурился все больше.

— Понятно, понятно, — кивнул он девушке и отпустил ее, повернулся к маленькому гостю.

— Ну что, будем знакомиться? Меня, как ты слышал, зовут Олим.

— Хаятолла. — Мальчик шагнул ближе, чтобы пожать протянутую руку, сделал шаг и оступился. Он нагнулся, чтобы поправить слетевшую с ноги немного великоватую калошу, и тут из-под светло-зеленой его рубашки выскользнул амулет, закачался на тонком шнурке.

— Талисман? — Олим кивнул на темно-вишневый сердолик. — Можно посмотреть?

Сосредоточенно он разглядывал резное изображение змеи, вставшей на хвост.

— Большая художественная ценность. Древняя штуковина. Ты береги ее.

Мальчик запихал амулет под рубашку.

Неслышно, будто из-под земли, в комнате появился солдат-охранник, поставил поднос с термосом и двумя прозрачными чашками, блюдечком, полным сладостей.

— Пей, не стесняйся. — Олим налил гостю чаю, с удовольствием сам отхлебнул лимонного цвета обжигающий напиток. — Что же ты теперь намереваешься делать?

— Пойду к дяде.

— Это невозможно. Дяди у тебя больше нет.

Хаятолла отодвинул от себя чашку.

— Все равно я отыщу его дом и буду ждать, когда за мной приедет отец.

— Ты грамотный?

— Умею и считать, и писать. Показать?

— Не надо, я верю. А чем ты думаешь здесь заняться? Ну, пока за тобой не приедет отец? Хочешь, я отведу тебя в пионерский лагерь?

Хаятолла насторожился, слегка отодвинулся к двери.

— А что это такое?

— Ну, лагерь, где отдыхают и веселятся пионеры. Где они читают книжки, устраивают игры, смотрят телевизор.

— Телевизор? — Задумавшись, Хаятолла как бы пробовал на вкус новое слово, прежде неведомое, незнакомое.

— Тебе сколько лет? Одиннадцать? И ты никогда еще не видел, даже не знаешь, что такое телевизор?

Мальчик опустил голову, недоумевая, в чем он мог провиниться, что мог сказать или сделать не так.

— Ты не обращай внимания на мои слова. Это я так. Свет — и тот еще есть далеко не во всех кишлаках, а что уж говорить о телевизоре. До него еще далеко. Но такое время настанет. Непременно настанет. Я в это верю. Знаешь, пойдем-ка сейчас со мной…

Они миновали улицу уже заметно опустевшую к близкому полуденному часу, когда все живое спешит укрыться в тени, подошли к обнесенному дувалом саду, возле которого на самом пекле жарились одетые в полную форму солдаты с автоматами наперевес.

— Зачем они здесь? — спросил Хаятолла, поневоле прижимаясь к ноге своего провожатого.

— Они охраняют детей. Это и есть пионерский лагерь. В прошлом году на него налетели бандиты. Вот с тех пор лагерь и охраняется. Ну что, войдем?

Солдаты отдали Олиму честь, а старшая пионервожатая проводила гостей в сумрачную, прохладную глубину здания.

— О, рафик Зарин! Салам алейкум. Примете вот этого богатыря? Ему совершенно некуда деться. Вот и договорились. А ты, Хаятолла, знай: это начальник лагеря. Он тебя и с ребятами познакомит, и телевизор покажет, и вообще не позволит скучать. А меня, извини, торопят дела. В случае чего, как меня найти, помнишь. Будь здоров!

Хаятолла не сразу отошел от Олима, но Зарин ждал у распахнутых ворот, где взрослые попрощались, и мальчик шагнул следом за начальником лагеря.

Но Олим еще раз окликнул его: