Восемь розовых слонов

– Вам угрожают, Александр Петрович. Или втягивают в авантюрное предприятие.

– Угрожают НАМ, Дмитрий Сергеевич, – доктор иезуитски осклабился, – С некоторых пор, а точнее, почти четыре месяца, вы работаете на меня и живете в моем доме, ежедневно меня раздражая. Так что не уклоняйтесь от ответственности.

Замечательно! Я пружинисто встал, шагнул к бару за чистым стаканом. Не выпить было глупо. Малую часть моих выходок доктор научился терпеть. Содержимое бара недавно обновилось, меня приветствовал чарующий блеск наклеек и изгибы стеклянных емкостей. Ассортимент знающего свою цену человека: виски, скотч, джин, коньяк и банальная русская водка на всякий случай.

– Не тормозите – ворчал Краузе, – Удивлены? Не за горами конец света, а у нас еще столько не выпито. Хочу спросить, Дмитрий Сергеевич, вы никому не рассказывали о моих августовских клиентах? О том, что их именно девять… прошу прощения, уже восемь. Никогда не пересчитывал.

– Я тоже. Откуда мне знать, сколько человек ходило к вам в августе? Полагаю, стандартный набор: истерики, неврастеники, невротики, психотики… Должен огорчить, Александр Петрович, я никому об этом не говорил. Скажу больше – об этом никому не говорила и Тамара Михайловна. Она не в курсе ваших дел. Не впутывайте женщину. Позвольте встречный вопрос? В письме написано: «один из ваших пациентов уже скончался, он будет первым в нашей цепочке».

– Чушь, – фыркнул Краузе, – Фамилия господина была… м-м, назовем его господином Безымянным. Вы сталкивались с ним в начале месяца. Он не афишировал свои появления, человек скромный. Трудился в одной из структур Совета Федерации. Спокойный, уравновешенный, относительно порядочный тип. У господина Безымянного был неоперабельный рак поджелудочной железы в терминальной стадии, о чем знали все родные и он сам. Практически до конца он занимался делами, семьей, приезжал на сеансы к психоаналитику, отлично держался – шутил, обещал родиться заново – в другом месте и в другое время. Шутил, что психоанализ – попытка мозга получить удовольствие, предназначенное для другого органа. Он просто угас – в кругу родных. Фигура была не знаковая, во всех новостях не сообщали… Если меня хотят убедить, что господин Безымянный умер насильственной смертью – пусть даже не пытаются.

Я плеснул себе скотч, вернулся в кресло. Благородный напиток имел сухой, жестковатый вкус. Куда приятнее было его просто нюхать. В процессе сушки зерен для шотландского виски используют торф, придающий продукту дымный аромат. Психоаналитик угрюмо за мной наблюдал. Кажется, я догадывался, почему он задерживал мою зарплату.

– Кобзарю не сообщили?

– Еще чего, – вспыхнул Краузе, – Кто-то строчит безответственные писульки, и с каждой бумажкой я должен бегать в полицию?

– Но вас зацепило…

– Да, меня зацепило! Сам не знаю, почему…

– Давайте думать. Исходим из худшего – это не шутка. Кому вы насолили? Но только то, о чем я не знаю.

Краузе погрузился в задумчивость, а мне вдруг стало неуютно. Письмо анонима, показавшееся глупой шуткой, всерьез обеспокоило. Писал человек с неустойчивой психикой – и не важно, шутил ли он. Из криминальных дел доктора Краузе за последние месяцы я бы выделил два. Анализ человека, обвиненного в серии жестоких убийств в подмосковном Раменском – доктор Краузе блестяще вскрыл черепную коробку страдающего провалами памяти маньяка и выудил информацию о местонахождении четырех изнасилованных и расчлененных девушек. Доктору аплодировало стоя все полицейское управление. Причину обморочных приступов у душегуба он отыскал в раннем детстве. Тот однажды переходил дорогу и лишился чувств – когда, стоя на разделительной полосе между потоками транспорта, чуть не попал под сбившуюся с курса машину. Причиной обморока стал пронзительный звуковой сигнал. Водитель справился с управление и, к сожалению, не задавил будущего маньяка, но дальнейшую судьбу ему определил. Развилась болезненная чувствительность к звукам, он впадал в бешенство от малейших несозвучий, резких шумов, от определенного тембра голоса. Принудительная терапия Краузе ослабила психическое напряжение и освободила зажатую в тиски память. Второй анализ был еще изящнее. Кража в художественной галерее. Ни одной улики, зато избыток подозрительных лиц, которые ничего не видели и не слышали. Краузе работал с ними неделю, выявил двух сотрудниц галереи, показавшихся ему подозрительными, и одного охранника, скрывшего свое прошлое промышленного альпиниста. Последний был умен, страдал бессонницей и навязчивой страстью к пересчитыванию предметов. Помимо этого, в детстве он попал в тяжелую аварию, остался цел, в отличие от других, вследствие чего возомнил себя предназначенным для высокой цкли. С этим ощущением и жил. Злодеяние было исполнено идеально. Злоумышленник повествовал на сеансах о своих сновидениях, в которых беспрестанно куда-то падал – то со скалы, то с крыши, то на ровном месте. Причем не врал, поскольку знал, что у следствия нет улик. Анализ сновидений позволил предположить: цель «героя» – избежать решения жизненных проблем – то есть разом решить все проблемы! Он раскис, когда психоаналитик начал «распускать» его, словно свитер… Шедевры вернули, виновные отправились на заслуженный отдых. Месть маньяка исключалась: злодей получил пожизненный срок, родные от него открестились. Второй случай даже рассматривать не хотелось – не тот масштаб, чтобы чинить изощренное отмщение. Но оставались прошлые дела, о которых я не знал, неясности в биографии Краузе; имелась законспирированная любовница, муж которой трудился заместителем министра… неважно, какого министерства. И почему я решил, что это месть?

– Не хотите ничего добавить к вышесказанному, Александр Петрович? – вкрадчиво спросил я.

Он смотрел на меня так, словно это я написал бумажку и теперь должен за все ответить.

– Хорошо, подскажу, – нарывался я, – Неделю назад я был свидетелем появления в этом доме двух немногословных мужчин в штатском. Вы подобострастно с ними раскланялись и препроводили в гостиную, где имели беседу. Потом вы проводили их до двери, а когда они ушли, сделали такое лицо, словно конец света уже завтра, и кинулись мыть руки. А потом стали таким же молчаливым, как моя покойная немая бабушка. Да, история взаимоотношений психоанализа со спецслужбами сложна, противоречива, исполнена белыми пятнами, но… Интересные вещи случаются в нашей стране. Некоторыми аналитическими сообществами руководят работники силовых ведомств. Спецслужбы проявляют интерес, поскольку ваша профессия – бескрайний простор для творчества. Психоанализ ценили многие сомнительные фигуры, в том числе, Троцкий – вынашивая идею формирования человека нового типа. Непонятно, как большевики пришли к такой мысли – с помощью психоанализа перековать массовую психологию. В общем, не прокомментируете?

– Нет, – буркнул доктор.

– Для кого старался? – всплеснул я руками, – Выпутывайтесь сами, Александр Петрович. Будете тонуть – зовите. А я пошел спать. Театральная жизнь – она такая обременительная…

– Сидите, куда вы собрались? – встрепенулся Краузе, – Вы прекрасно понимаете, что беседа с господами из ФСБ носила конфиденциальный характер. Эти люди не имеют отношения к письму. Господа серьезные. Числятся в инспекторском управлении Контрольной службы ФСБ…

– Это что, – ввернул я, – У меня был знакомый, работавший в Управлении специальных регистраций Службы организационно-кадровой работы ФСБ. Держу пари, в недрах уважаемой структуры существует отдел, занимающийся сочинением названий…

Краузе кашлянул. Я замолчал.

– Контрольная служба проводит финансовые проверки внутри ведомства, следит за моральным обликом сотрудников и ловит чекистов-оборотней. Но речь в разговоре шла о моих текущих клиентах… – доктор задумался – имеет ли право этот самонадеянный наемный работник озвучивать мысли работодателя?

– Секретничайте, сколько хотите, – пожал я плечами, – Пусть это будет вашей маленькой тайной. Но связь напрашивается, согласитесь. Итак, спрошу о ваших планах. Искать злодея, покуда злодей не нашел вас? Поступим по принципу: на анонимные письма не реагируем? Смею предположить, что вы сегодня не уснете. Предлагаю побегать за зверем – в компании доброго шотландского виски. Расскажите о своих клиентах. Аноним не ошибся? Их действительно восемь?

– Да, их восемь, – Краузе закряхтел и начал вытаскивать из недр зеркального столика мятые блокноты, – Было девять, но господин Безымянный, к сожалению, скончался… Обычно я веду порядка двенадцати – пятнадцати пациентов, но август – время отпусков, да и месяц несчастливый… – доктор Краузе меланхолично вздохнул. На личном фронте, похоже, было не все ладно. У возлюбленной, которую он мог скрывать от кого угодно, только не от меня, начиналось осеннее обострение. Доводила себя и любовника – сценами плача, отсутствием позитивной перспективы, жалостью к своей нелегкой женской доле. С женщинами такое случается – причем со всеми.

– Рядовой набор, – тягостно гнул Краузе, – Кому-то эта публика покажется странной, для меня – рутина. Первая – субтильная, стеснительная девушка Рита двадцати восьми лет. Вегетарианка – не питается, видите ли, мясом трупа. Есть диплом, но предпочитает не работать. Полгода назад вышла замуж. Муж ее и привел. Страстно любят друг друга, но у девушки комплексы в постели. Стесняется своего обнаженного тела, зажата, не выносит любви при свете, и тому подобное. Это лечится, лишь бы не переусердствовать. Наивна, проста, не понимает, как можно говорить все, что приходит в голову, и не быть за это наказанной… Вот интересный типаж, – Краузе послюнявил палец и перевернул листок, – Женщине сорок лет, грубовата, вульгарна, крепко сбита, проблемы с юмором. Активная лесбиянка с экзотической фамилией Моретти. Мужчин не воспринимает категорически. Считает, что это нормально. Страдает сексуальной неудовлетворенностью…

– Лесбийская нимфомания? – удивился я, – Мужика ей надо – жесткого, брутального, ненасытного.

– Такого как вы, понимаю, – ухмыльнулся Краузе, – Того, кто пользуется успехом у московских лесбиянок. Каждые три месяца дама меняет партнерш, и такое положение дел гражданку категорически не устраивает. Ей хочется семьи, тепла и уюта, а не рыскать по городу и Интернету в поисках подходящей кандидатуры. Только не смейтесь, когда узнаете, где она работает.

– Весь внимание, – обрадовался я.