Восхитительный куш
Шрифт:
— Иван! Иван, да что с тобой творится? — вывел его из раздумий встревоженный голос князя Сергея Всеволожского.
Майор рассеянно оглянулся вокруг, тряхнул головой, отгоняя навязчивые воспоминания.
Здесь, в Раздумьино, все было как встарь, без изменений. Печка с голубыми изразцами наполняла кабинет теплом, тускло поблескивали золотым тиснением корешки книг, пахло кожей и табаком, такими любезными и привычными сердцу мужчины запахами. Иван еще раз тряхнул головой и виновато взглянул в глаза князя Сергея:
— Прости, у нашей Пелагеи свои затеи.
— Ты где? — с легкой обидой в голосе спросил Всеволожский. — Здесь или еще
— Я готов.
Дверь кабинета скрипнула, и в проеме показалась девушка лет восемнадцати, небольшого росточка, с чудными, чуть раскосыми, миндалевидными глазами и копной густых темных волос.
— А, вот вы где? Совещаетесь?
Это и была проблема, из-за которой Тауберг сегодня проделал верхом сорок верст. Счастье, что это была не его проблема, а князя Всеволожского. Девушку звали Полина Сеславина, приходилась она дальней родственницей Всеволожским и проживала в Казани, но после разрушительного пожара в начале сентября, превратившего город в руины, князь Сергей взял ее в опеку и привез в Москву. С этого момента и началась череда загадочных событий. Трижды кто-то пытался лишить Полину жизни, и только милосердие Божие не дало злодейским планам осуществиться. К сегодняшнему дню ситуация еще больше накалилась, и требовалось предпринять решительные меры, чтобы вывести преступника на чистую воду. Поэтому князь Всеволожский и обратился к помощи Тауберга.
— Я могу войти? Надеюсь, вы понимаете, что в вопросе о моей жизни и смерти у меня, по крайней мере, имеется хотя бы совещательный голос, — произнесла Полина, решительно направившись к креслам.
Сергей беспомощно глянул на Тауберга. Но Иван только пожал плечами. Он уже третий день только и делал, что выяснял отношения с упрямицей, которую ему подсунул то ли черт, то ли дружок Волховской, то ли выжига Голицын. А спорить с женщиной всегда себе дороже.
Совещание началось. Разоблачение преступника решено было осуществить по возвращении в Москву на бале-маскараде, который давала матушка князя Сергея в честь помолвки сына и Полины. И Таубергу отводилась в этом весьма значительная роль.
7
Рыцарские латы в спальню Тауберга, служившую ему теперь и кабинетом, Пашка втащил с превеликим трудом. Иван еще спал, когда камердинер, громыхая железом, ввалился в комнату, Тауберг в это самое время смотрел страшный сон: огромный кованый сундук тащили, впрягшись веером, лупоглазые болонки. Внутри сундука, в крайнем смятении и рассеянности, сидел он сам, время от времени с силой упираясь головой в крышку.
— Пашка! — позвал он и открыл глаза.
— Туточки я, — склонилась над ним взъерошенная голова камердинера. — Приснилось что, ваше высокоблагородие?
— Тьфу ты, черт, — буркнул Тауберг, отстраняясь от низко склоненного над ним рябого лица Пашки. К тому же изо рта его исходило такое крепчайшее луковое амбре, что в пору было зарыдать и облиться слезами. — Ты чего тут притащил мне? — спросил Иван, поворотясь к Пашке спиной и набрасывая на себя шлафрок.
— Чево велели, то и притащил, — радостно сообщил Пашка.
— Ты, голубчик, отвечай, коли тебя спрашивают, — одернул камердинера Тауберг. — А, маскарадный костюм!
— Так точно. Вчерась вы велели мне съездить сегодня поутру к господину мастеру и забрать этот панцирь. Я съездил и, как изволите видеть, привез.
— Ну, благодарствуй,
коли привез, — уже мягче сказал Тауберг. — Ладно, давай мерить будем.Одевались доспехи долго. Иван Федорович при сем процессе успел не единожды пожалеть, что на бал-маскарад, затеянный Всеволожским, он избрал именно этот костюм. Наконец было надето последнее: рыцарский шлем с цветастыми перьями на макушке и покрытые металлической чешуей перчатки. Шумно выдохнув в решетку забрала, Тауберг глухо спросил:
— Ну, как?
— Как статуй, ваше высокоблагородие, — восторженно ответил Пашка.
Не удовлетворенный таким ответом, Иван Федорович подошел к трюмо, но оно показало лишь какую-то железную морду с клювом, смахивающим на птичий. Иван же хотел увидеть себя в полный рост. Посему он решил пройти до гостиной, где висело огромное зеркало, а заодно и пообжиться в таком костюме.
Конечно, двигаться в нем было не очень ловко. Особенно спускаться со ступеней мансарды. Зато это была хорошая практика — в доме Всеволожских на Пречистенке ступеней было предостаточно.
Посмотревшись в зеркало гостиной и оставшись в принципе довольным, Тауберг подошел к окну. Вспомнился вдруг давешний разговор с княгиней, ее лучистые глаза, игривый золотистый локон.
— …здесь я тоже намерена всё поменять, — услышал Тауберг голос Александры Аркадьевны и замер. — Мебеля ну совершенно никуда не годятся.
— Вы правы, мадам, — раздался глухой бас титаниды, — все поменять к псам собачьим…
— Ну вот, к примеру, эти рыцарские доспехи, к чему они тут, в гостиной? — подошла к застывшему Таубергу княгиня и постучала кулачком по панцирю. — Им самое место в прихожей.
— И то, — трубно поддакнула барыне девка Ненилла. — Дать этому статую в руки поднос, и пущай держит. Для визитных карточек.
— А ведь верно, — поддержала свою конфидентку княгиня и легонько пнула Тауберга по железной ноге. — Пусть стоит в передней, как страж дома и встречает гостей.
— Так давайте, барыня, я сей час его и снесу к дверям, — предложила титанида.
Недолго думая, она наклонила Тауберга и устроила под мышку.
— Может, еще чего унесть? — спросила она, махнув свободной рукой. — Чтобы два раза не ходить?
— Я полагаю, тебе достаточно и одного железного истукана, — усмехнулась Голицына.
Ненилла в ответ хмыкнула и потащила «истукана» к выходу. И тут случился incidentis, коий едва не лишил титаниду речи. Как только старшая горничная сделала шаг к двери гостиной, статуй у нее под мышкой вдруг дернул железной ногой и глухо, но вполне внятно произнес:
— Оставьте меня!
— А-а-а, батюшки святы! — громоподобно вскрикнула Ненилла и с силой бросила говорящие доспехи на пол.
Громко бряцнув, статуй упал на спину и задвигал одновременно руками и ногами, пытаясь встать. Он был похож на огромного жука, лежащего кверху брюхом и тщетно сучившего лапами в надежде перевернуться хотя бы на бок.
— Что же это деется, а?! — пробормотала сомлевшая Ненилла и с недоумением посмотрела на барыню. То, что творилось с княгиней, вначале испугало ее. Голицына буквально сотрясалась всем телом, не в силах произнести ни слова.
— Барыня, да вас, никак, лихоманка бьет! — воскликнула Ненилла.
— Нет, не ли-хо-ман-ка, — по частям выдавила из себя княгиня. — Э-то дру-го-е…
Она подошла к барахтающемуся на полу рыцарю и подняла забрало, стараясь серьезно смотреть в его растерянные поголубевшие глаза: