Восхождение, или Жизнь Шаляпина

— Федор Иванович! А ведь Сусанин-то не из бояр!

Репетиция прекратилась. Все участники застыли в ожидании…

— Иван Сусанин был простым костромским крестьянином. Вот и играйте Сусанина таким, каким он был, простым, скромным, уверенным в себе, — сказал подошедший к сцене Мамонтов. — Он же живой человек, живет обычными крестьянскими заботами, выдает замуж дочь, разговаривает с ее женихом, готовится к свадьбе, самому важному моменту для отца. Он не хочет ударить лицом в грязь перед своими односельчанами… Играйте проще, пусть ваш герой будет обычным, нормальным человеком. А придет пора, и он станет героем, совершит свой великий подвиг… Подумайте над этим. Не показывайте его сразу героем. Это нужно только в финале оперы. Глинка говорил, что в опере должно быть все правдиво, как в жизни…

Федор подошел к рампе и внимательно слушал этого плотного, сильного человека с большими горящими глазами.

Мамонтов ушел, а Федор Шаляпин долго еще размышлял над его словами. Ему и до этого было ясно, что Иван Сусанин не из бояр, что он простой мужик. Но как сделать, чтобы в жизнь его на сцене поверили, а значит, поверили и в его подвиг? Как показать, что и ему жизнь дорога, но нет ничего дороже Родины, которую топчут ее враги…

Шаляпин вышел из театра, задумчиво зашагал к себе домой, на Ковалиху. Всюду висели афиши, возвещавшие о начале спектаклей в городском театре. Шаляпин подошел к одной из них.

НОВЫЙ ГОРОДСКОЙ ТЕАТР

Открытие 14 мая 1896 года

Парадный спектакль

I

Народный гимн

II

Торжественная кантата

Музыка Н. С. Короткова. Исполнит вся оперная труппа

III

Жизнь за царя

Опера в 4 д. с эпилогом М. И. Глинки

Участвующие: г-жи Нума-Соколова, Кутузова;

г.г. Сикачинский, Карелин, Шаляпин и Никитин

Во втором акте участвует балетная труппа под управлением г-на Цампели.

И Шаляпин вспомнил, как появилась в театре балетная труппа во главе с господином Цампели… Живая, шумная толпа ворвалась с узлами и чемоданами в театр. Любой шум привлекал Шаляпина, а приезд итальянцев, о которых он столько слышал, тем более. Он сразу оказался в центре этой кричащей толпы и стал так же, как и они, громко кричать, размахивать руками и хохотать. Они не понимали по-русски, а он еще ни одного слова не знал по-итальянски. «Как они отличаются от нас, — думал Шаляпин, — их жесты, движения — все так резко отличается от того, что я видел, все так ново для меня… Удивительно живые люди…»

Шаляпин жестами объяснил им, что он хочет помочь найти квартиры. И красочная толпа во главе с Федором Шаляпиным долго бродила по городу в поисках подходящих квартир, они лазали на чердаки, спускались в подвалы, чаще всего хватались за головы, явно выражая недовольство предложенным. Федора все это забавляло, и он от души вместе с ними хохотал, вместе с ними поднимался в квартиры, вместе с ними хватался за голову, делал страшно недовольное лицо, вызывая тем самым ответный смех веселых итальянок.

Итальянки понравились ему своей непосредственностью, открытым нравом, и ему казалось, что они сродни ему по своему характеру и темпераменту. Но почему-то чаще всего он оказывался рядом с одной балериной, которая сразу покорила его своими огромными черными глазами. Вся она была такая хрупкая, нежная, беспомощная, что именно ей хотелось больше всего помочь…

«Как же ее имя? Что-то легкое, воздушное… А, Иола Торнаги…»

Шаляпин шел по улицам, где всюду спешно закапчивали подготовку к открытию выставки. Дворники подметали, маляры докрашивали, каменщики доделывали административные здания, железнодорожники опробовали только что проложенные трамвайные пути… Повсюду была видна огромная работа, проделанная именно к выставке. И это не случайно. Русские капиталисты решили блеснуть своим размахом, своей способностью строить, производить, торговать, добывать. И не только этим русский капитал хотел удивить весь мир: сюда, в Нижний Новгород, приглашены самые выдающиеся художники, писатели, артисты… Повсюду висят афиши, возвещающие о концертах симфонического оркестра под управлением Н. Главача, певческой капеллы Д. Славянского, Я. Кубелика, Л. Буткевича, С. Кусевицкого, сказительницы Ирины Федосовой. Будет выступать цирк братьев Никитиных, опереточные труппы, хоры цыган… Словом, чем богата была Россия, все должно было так или иначе присутствовать в эти дни на Всероссийской промышленной выставке.

Шаляпин решительно подозвал лихача и приказал ему ехать в сторону выставки. Последние приготовления закапчивались и там.

Особым цветом резко выделялся павильон Крайнего Севера, около которого стояла большая толпа зевак. Шаляпин подошел и увидел сердитого человека, что-то быстро говорившего толпе:

— Чего тут смотреть… Разве я так бы сделал-то?.. Сколько дач я построил, одно загляденье… У меня дело паркетное, тонкое, а тут все топором… А как дело дошло до покраски, тут у меня и руки отвалились. Верите ли, краску целый день составляли, и вот составили — прямо дым. Какая тут красота? Хотел хоть кантик пошире сделать, чтоб покрасивше было. И сделал. «Нельзя, — говорит тот вон, с бородой-то, что внутрях павильона сидит и всем командует тут. — Переделывай». И пришлось переделывать. Найдет же таких чудаков Савва Иванович… Прямо ушел бы… Только из уважения к Савве Ивановичу делаешь. И чё тут смотреть-то? Чудно… Канаты, бочки, одно сырье… Человека привез с собой, так рыбу прямо живую жрет. Ведь достал же эдакова!

Шаляпин протиснулся сквозь толпу поближе к говорившему.

— А что же тебе не нравится-то здесь? — решил он подзадорить мастера.

— А то, что построил сарай и сам этому не рад. Вот что… Я уж уговаривал Савву Ивановича… Давайте, говорю, я вам павильончик отделаю петушками, потом бы на дачу переделали, чего добру-то пропадать, поставили бы где-нибудь… Вон посмотрите вокруг, любо-дорого, мавританские арки и купола, готические вышки, все не по-нашенски, не по-простому, а со всякими кривулинками-загогулинками… Вот это я понимаю! А тут строили так, как в жизни. И строили по проекту какого-то Коровина… Вот и получился какой-то коровий сарай…

Подрядчик, услышав смешок в толпе, довольный, ушел осматривать отделку других объектов, а Шаляпин решительно шагнул в павильон.

Все здесь было просторно и сурово. У входа — грубые бочки с рыбой. На стенах развешаны невыделанные меха белых медведей, кожи тюленей, шерстяные рубашки поморов, морские канаты, снасти, шкуры белуг, челюсти кита…

Кто-то вешал шкуру в дальнем конце павильона. В центре павильона Шаляпин увидел презабавную картину: рядом с оцинкованным ящиком, из которого выглядывала милейшая морда тюленя, стоял коренной житель Севера и смачно закусывал живой рыбешкой после большого глотка водки.

Шаляпин подождал, пока он спрячет водку в бездонный карман своей меховой куртки, и только тогда громко произнес:

— Можно посмотреть?

— Смотри, — ответил благодушно настроенный житель Севера.

Шаляпин подошел поближе, с любопытством разглядывая тюленя, который далеко высунулся из этого огромного чана в ожидании очередной плотвички, но при виде чужого резко опрокинулся через голову, окатив поднявшейся от всплеска волной не успевшего отскочить Шаляпина.

— Это же черт знает что такое! — Раздосадованный Шаляпин вытирал лицо, обрызганное водой.

В это время из глубины павильона вышел молодой человек с мушкетерской бородкой, с которым на днях Шаляпин виделся на обеде у госпожи Винтер.

— А-а, это вы, художник Коровин, который заставляет подрядчика по целым дням подбирать краски, чтобы покрасить этот обыкновенный сарай?

— А вы — Шаляпин, который так весело потешал всех нас на обеде у госпожи Винтер? Какими судьбами вас занесло к нам?

— Что же это у вас делается? А? Едят живую рыбу! Что это такое у вас? — Шаляпин показал на тюленя. — Какая замечательная зверюга! А этот кто? Откуда взялся? — И он показал на северянина.