Восхождение Запада. История человеческого сообщества

Но пророки провозглашали справедливость и милосердие Бога, а не только его силу, мотивируя его вмешательство в дела людей желанием защитить праведного и наказать творящего зло. Такое совмещение всесилия и абсолютной праведности привело к логической кульминации стремление к религиозному универсализму и этическому индивидуализму, очевидные в других религиях Среднего Востока в тот же период. Но другие народы, связанные традиционным признанием множественности богов, не могли принять монотеизм без отказа от своего религиозного наследия. Религиозные мыслители Израиля и Иудеи имели здесь преимущество — тот факт, что Яхве всегда был ревнивым Богом, непримиримым антагонистом местных культов плодородия и требовал исключительного почитания, сделал переход к радикальному монотеизму очень легким. Лишь незначительное переосмысление национально-религиозного прошлого потребовалось для того, чтобы Израиль и Иудея были вольны полностью включиться в совершенствование монотеистических идей, уже наполнявших Средний Восток. Древнееврейские пророки VIII в. до н. э. использовали эту стратегическую возможность полностью.

Логика действительно требовала монотеизма. Ни Яхве, ни другое божество или божества не могли просто сохранять местное главенство в век, когда судьба наций и народов зависела от действий далекой Ассирии и Египта. Вряд ли древнееврейские пророки могли бы отстаивать свои взгляды на всесилие Бога так отчетливо и выразительно, если бы не эти политические условия. Но хотя время наложило свою печать на развитие древнееврейской религии, форма выражения пророчеств в словах и страсть, с которой они были выражены, зависели от индивидуального человеческого опыта в контексте еврейского национального прошлого.

Взаимодействие между религией и политическим развитием ясно проиллюстрировали несколько важных стадий, через которые прошел рождающийся иудаизм. Политическая катастрофа произошла в 721 г. до н. э., когда ассирийцы захватили царство Израиля и отправили многие знатные семейства в изгнание. Под влиянием такого явного исполнения пророчества во все еще сохранившемся Иудейском царстве возникла группа религиозных реформаторов. Приблизительно столетие спустя эти реформаторы приобрели силу и влияние, когда царь Иосия (638-609 гг. до н. э.) провел энергичную кампанию по очищению религии Яхве и искоренил следы всех других культов. Реформаторы сконцентрировали культ Яхве в Иерусалимском храме и возложили выполнение обрядов на жрецов, что сообразовывалось с лучшими прецедентами древней и неиспорченной религии. Данные усилия требовали сбора и кодификации всех доступных религиозных записей, и, возможно, именно благодаря этому последующие поколения имеют Книги Второзакония и фиксацию большей части Старого Завета в его нынешнем виде [266] .

266

Интересно отметить, что это энергичное исследование старых религиозных записей, их систематизация и сохранение точно соответствуют во времени с наиполнейшим выражением архаизма в Египте и Месопотамии. См. W.F. Albright, From Stone Age to Christianity pp.241-44.

РАЗВИТИЕ МОНОТЕИЗМА 

Но вопреки реформам, отраженным во Второзаконии, Иудея разделила судьбу Израиля. Царь Иосия едва был способен сохранить свою независимость, и сразу после его смерти царство признало власть Вавилонии. Затем после мятежей, частично вдохновленных пророками, обещавшими божественную помощь, царь Навуходоносор захватил и разрушил Иерусалим и переселил большую часть городских жителей в Вавилон.

Неспособность Яхве предотвратить бедствие поставила наследников пророческих традиций перед лицом нового и устрашающего вызова. Реформы на основе Второзакония явно оказались недостаточны, чтобы предотвратить Божий гнев. Чего же еще требовал Бог? Каков в действительности его план? Чтобы религия Яхве не исчезла, предстояло найти убедительные ответы. Нельзя ждать от человека веры в Бога, который так необъяснимо покинул его именно тогда, когда в нем более всего нуждались.

Во время этого кризиса пороки Иезекииль и второй Исайя, находившиеся в вавилонском плену, смело выступили с оправданием действий Бога по отношению к человеку. Иезекииль требовал еще большей покорности Богу и предсказывал восстановление объединенного царства Израиля и Иудеи как последующую награду. Падение Иерусалима он связывал с сохранением язычества даже после реформ царя Иосии и наметил еще более строгие нормы поведения для царя будущего. Второй Исайя, чья выразительная поэзия была создана во времена Кира Великого, увидел в победе персов над Вавилоном верный знак того, что близок день, когда грехи Израиля будут прощены и слава Бога станет очевидной для всех народов. По его мнению, страдания евреев были не просто наказанием за их непослушание, но частью грандиозного Божественного плана — когда очищенный и раскаявшийся Израиль будет восстановлен во славе, истинная религия и справедливое правление будут установлены везде. Вместо маленького и гонимого народа, презираемого более счастливыми народами, сыны Израиля займут надлежащее им по праву место, станут светом для язычников и установят справедливость во всех концах земли [267] .

267

Исайя, 42:1-9; 49:1-13.

Конечно, такие несбыточные надежды никогда не были воплощены в жизнь, но Иезекииль и второй Исайя внесли новый эмоциональный тон в иудаизм. Пророчество в более ранние времена носило характер обвинения, и день Яхве неясно вырисовывался впереди как срок ужасного приговора. Теперь была надежда — всегда далекая, но никогда не забываемая, — что придет день, когда после драматического очищения человечество действительно станет свидетелем установления Царства Божия на земле. Веруя в такое будущее, легче было переживать тяжелые испытания и разочарования. Как это ни парадоксально, действительно набожный человек мог испытывать наслаждение от страданий — пропорционально возрастанию жестокости бедствий настоящего день конечного восстановления справедливости казался еще более неизбежным.

Такая эсхатологическая надежда была вполне совместима со сложностью правил ритуальной чистоты. В условиях мегаполиса Вавилона такие правила были очень полезны психологически, чтобы сохранить образ жизни маленькой однородной общины. В результате обряды общины изгнанников позволяли ее членам сохранять свое самосознание и особый этос в самом сердце Вавилона. Более того, когда Кир сломил имперскую мощь Вавилона и евреи слабым ручейком стали возвращаться в Иерусалим, ритуальные предписания, разработанные Иезекиилем и другими, стали готовым планом для новой общественной жизни.

Возвращающиеся изгнанники сперва связывали свои надежды на восстановление Царства Давида с неким якобы потомком царского рода, но это движение вскоре пришло в противоречие с персидской властью и было подавлено. Впоследствии храм стал средоточием и единственным объединяющим фактором для борьбы и требований еврейской общины в Палестине. Но община возвратившихся изгнанников расцвела только тогда, когда Неемия (ок. 444 г. до н. э.) и Эзра (ок. 397 г. до н. э.) реорганизовали культ Яхве в Иерусалиме. И все же этот частичный успех мало сочетался с обширными ожиданиями, основывавшимися на дне Яхве, и надежда на его приход оставалась очень сильной, готовой ярко вспыхнуть восстанием против чужеземной власти, как только появится кандидат на роль Мессии — помазанника Божьего.

Необходимо отметить и два других аспекта работы как Иезекииля, так и второго Исайи. Иезекииль, как никто из его предшественников, придавал особое значение личному отношению к Богу, что, без сомнения, явилось ответом на ослабление общинной солидарности изгнанников, растворившихся среди больших городов Вавилонии. Эта индивидуализация религиозной ответственности и ритуала несла в себе зародыш будущего, как и второй аспект — акцент Исайи на отеческой любви Бога и его терпении, с которым он относится к идущим против его воли. Образ строгого судьи и яростного ревнивого Бога ранних пророчеств был дополнен более доброжелательной концепцией божества, которая поглотила более старые концепции логически несовместимым, но психологически более убедительным образом.

Так к 500 г. до н. э. религия Яхве испытала трансформацию, обогатившую ее и позволившую в дальнейшем стать мировой религией. Иудаизм не был более племенным культом, как в дни Моисея, но Закон и доктрина требовали универсальной законности, признания того, что все противники иудаизма заблуждаются. Более того, из-за острой необходимости, возникшей во время изгнания, культ Яхве выжил даже без своего средоточия -Иерусалимского храма — и без определенного территориального местонахождения. Где бы ни собирались верующие, они могли молиться, петь псалмы и читать Святое Письмо, сохранившее доктрины и надежды еврейской религии живыми в умах и сердцах ее последователей. Иудаизм продолжал прочно опираться на концепцию избранного народа, объединенного в Боге особым обращением в веру, которое отделило его от всех других и создало коллективную и корпоративную основу развития веры в то, что Бог персонально следит за моральными и ритуальными действиями каждого.

Универсализм и индивидуализм в религии были приспособлены к национальной основе, унаследованной от более примитивной эпохи. В результате человек получил возможность серьезно менять образ жизни и культуру, но оставаться верным религии своих отцов. И хотя языческие обряды были запрещены благочестием, широкое рассеяние в более поздние времена неотвратимо привело евреев к имитации всех видов местных обычаев.

Но такая ассимиляция больше не заключала в себе отступничества. Религия стала отдельным элементом в общем культурном комплексе, и евреи могли сохранять свою веру в то время, как большинство других элементов этого комплекса приобретали окраску того общества, в котором они оказались.