Воскрешение Малороссии

Украинский советский историк Владимир Голобуцкий описывал захват Зализняком Умани так, словно речь шла, как минимум, о взятии Суворовым Измаила:

«Повстанці пішли на штурм. О сьомій годині вечора, коли їхні лави наблизилися до кріпосних валів, на стінах почалася шалена стрілянина з гармат і рушниць. Повстанці мусили відступити, залишивши на місці декілька вбитих.

Проте перша невдача не похитнула їх. Знову і знову протягом цілої ночі штурмували фортецю. Вранці наступного дня гайдамаки вступили до міста».

Ночной штурм, пылающий город — красиво! Но документы не подтверждают этого масштабного батального полотна, намалеванного официозным советским мифотворцем, как принято по научному именовать брехунов: Ликаких «гармат» в Умани не было! Была только ОДНА ЕДИНСТВЕННАЯ «гармата». Да и та почти без ядер. Как писал Владимир Антонович, польский губернатор Умани Младанович даже был вынужден «отправить доверенных лиц в Бендеры для закупки у турецкого паши пороха и ядер, в которых чувствовался недостаток».

Да и сам Зализняк на допросе скромно вспоминал: «Как скоро в местечко Умны вошли, то хотя по нас и было из ОДНОЙ прежде пушки, а потом из мелкого ружья выстрел, однако нам никакого урону, кроме одного человека, не вчинено». Не известно даже, был ли убит этот единственный подстреленный гайдамака! Возможно, только ранен. О героическом же «многочасовом» ночном штурме, который он якобы совершил, реальный Зализняк, в отличие от Голобуцкого, писавшего после него через двести лет, дабы разукрасить до невозможных пределов размах «классовой» борьбы на Украине, тоже ничего не знает.

В Умань сбежалась шляхта и евреи со всей округи. Защищаться это воинство почти не умело. А единственный боеспособный отряд — надворная казачья милиция, навербованная из православных крестьян, в полном составе под командой сотника Ивана Гонты перешел на сторону Зализняка

К тому же в городе не хватало питьевой воды. Владимир Антонович, описавший Уманскую трагедию, по воспоминаниям уцелевших очевидцев с польско-еврейской стороны, приводит очень прозаические, но правдоподобные факты: «Запасы пороху и картечи истощились; при том в городе не было воды, колодезь, начатый за несколько дней назад, на глубине 30 сажень, наткнулся на скалу; осажденные должны были утолять жажду медом, вивневкою и вином, от которых хмелели и увеличивали беспорядок; сверх того, ночью из города сбежали все солдаты, гарнизона, экономические слуги [3] и арестанты»...

3

Экономические слуги – дворовые люди, служившие в панских экономиях.

Потеряв надежду удержать Умань, губернатор Младанович решил с гайдамаками договориться.

Младанович подговорил купцов-евреев отправить Гонте и Зализняку в подарок несколько возов с дорогими тканями, чтобы

задобрить их. Гайдамацкие батьки приняли эту «взятку», но переговоры отложили до утра. «На следующий день Гонта, — пишет Антонович, — привязав белый платок к копью, подъехал к воротам и предложил возобновить переговоры об условиях сдачи; он требовал, чтобы Младанович вышел к нему лично».

Губернатор в сопровождении мещан с хлебом и солью выбрался из городских ворот и отправился в поле. Но тут среди обожавших плюрализм поляков началась неуместная дискуссия. Одни шляхтичи утверждали, что Младанович не имеет права сдавать город. Другие — им возражали. Наступил такой бардак, что губернатор плюнул на всех и со словами: «Помышляйте же сами о себе, а я предаю себя Господу!» пошел в Костел молиться.

Через не закрытые вовремя ворота в Умань хлынула толпа гайдамаков, не слушая даже своих предводителей, и устроила резню. Как вспоминал на допросе Зализняк: «Поляков, жидов, а при том и тех, кои и во услужении конфедератов были веры греческой, поколото немалое число, а сколко, заподленно знать не могу, однако думаю не менее, как всех мужеска и женска, даже до сущих младенцев, тысячи две человек ... и при том пограблено денег тысячи сто Рублев... Между показанным побитым _нами народом, губернатор с женою убит, а о прочих: как ксензах, попах и протчих полскаго шляхетства ведать не могу, потому что я не здешняго места жител».

Кого мог, спасал лично Гонта. В поэме Шевченко «Гайдамаки», напичканной выдумками, этот сотник убивает двух своих сыновей, отданных матерью на воспитание католикам. В реальности ничего подобного произойти не могло. У Гонты было четверо дочерей и только один сын. в дни осады Умани все они находились в его родном селе Росошки. к тому же женат сотник был на православной женщине. Это была обычная семья усердная в родной вере. На православном храме в Ро-сошках долго сохранялась надпись: «Церковь сия збудована коштом сотника Ивана Гонты и всей громады». А в Воздвиженской церкви местечка Володарки в числе ктиторов был записан Гонта вместе с женой.

В Дни бунта Ивану Гонте пришлось совершить сложный выбор. Потоцкий всегда относился к нему с симпатией и даже подарил в полное владение его родное село — те самые Росошки. Сотник отличался импозантной внешностью и превосходно говорил и писал по-польски. Как вспоминал сын убитого губернатора Павел Младанович, «воспитание его было такого, что и теперь его можно было бы счесть за шляхтича». (Между прочим, в допросных листах за неграмотного Зализняка по-польски расписался именно Гонта!) Но голос крови и веры пересилил. «Своими» для Ивана были все-таки православные гайдамаки, а не католики-шляхтичи и еврейские купцы.

Жестокая ирония заключалась в том, что и Гонту, и Зализняка поймали именно русские войска, которые пришли на помощь своему польскому союзнику — королю Станиславу Понятовскому. Но во время казни Гонта вел себя достойнее любого дворянина и даже завещал вырезанную из его спины полосу кожи одному шляхтичу, попросившему «в наследство» дорогой пояс сотника.

Казнь Гонты должна была продолжаться две недели. В течении первых десяти дней, по решению польского .правосудия,.- ему предписывалось вырезать по «пасу» кожи, на одиннадцатый день — отрубить ноги. На двенадцатый — руки. На тринадцатый — вырвать сердце. И только на четырнадцатый — обезглавить. Выдержать эту процедуру так и не смогли. Польский гетман Бра-ницкий приказал отрубить Гонте голову на третий день, а все остальное проделать на трупе. Череп сотника многие годы красовался на воротах городка Могилев-По-дольский. Кожа с него облезла, вороны выклевали глаза, а потом он попросту куда-то исчез. Как многое исчезает в этом подлунном мире. И только в допросных листах двух гайдамаков-побратимов сохранился каллиграфический автограф по-польски: «К sim owiktom wmijsto nazywajemoho poikownyka Maksyma Iwelowaho syna Zalizniaka za neumiknym gramoty po ikmo prozenyiu w miksteczo Umac sotnik Iwan sotnyko Honta podpisaisa» «Под этими ответами вместо назвавшегося полковником Максима Ивеловаго сына Зализняка по его просьбе как незнающего грамоты в местечке Умань сотник Гонта подписался».

Глава 20. Преступление и наказание по-староукраински

Много пишут ныне о судебном беспределе. Но уверяю вас: при Мазепах и Полуботках в казачьей державе со справедливостью было не лучше!

Гуси спасли Рим, а Запорожскую Сечь — картежник. Недаром колода карт красуется на переднем плане картины Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». На Рождество 1675 года войско турецкдх янычар проникло по льду на Сечь и вырезало часовых. Казаки мирно спали. И только в одном курене компания картежников продолжала игру. Именно они засекли врагов и открыли бешеную стрельбу, разбудившую другие курени. Через окошки-бойницы запорожцы косили турок сотнями — ни одна пуля не пропадала даром на узких улочках, где не было спасения. Утром трупы захватчиков опустили в проруби на Днепре, скормив рыбам.

Но не всегда карты приводили к хеппи-энду. Чаще всего страсть к азартной игре оборачивалась внезапной утратой имущества и утомительными судебными процессами. В историческом романе Зинаиды Тулуб «Людоловы» так теряет свой хутор полковник Горленко. Множество подобных трагедий сохранили и старинные акты. Карточные шулера подпаивали незадачливых гуляк и вовлекали их в опасную игру, оставляя в прямом смысле без штанов.

Один такой случай произошел в сотенном местечке Насташка возле Белой Церкви в 1672 году. В город пришел на постой отряд сердюков (наемных пехотинцев) гетмана Дорошенко. Один из них по прозвищу Ильяш предложил в корчме сыграть в карты или кости местному шляхтичу Василию Троцкому. Тот был в дымину пьян и сразу согласился. Игра продолжалась, пока кто-то не сбегал за женой Троцкого. Та утащила мужа домой. Но утром к НИМ явился Ильяш и заявил, что Троцкий должен ему ровно тысячу злотых, проигранных ночью.