Воскрешение на Ресуррекшн-роу

Доминик пришел в ужас.

— Но я же не могу рассказывать им о таких вещах! Они… — И тут он сам понял, что именно сказал.

— Да, — согласился Карлайл. — Они почувствуют отвращение и оскорбятся. Джентльмен не должен смущать других столь неприятной темой. Думаю, на днях я испортил вам ленч. Теперь вы не получаете такого удовольствия от жареного гуся, когда думаете о чем-нибудь таком, не так ли? И тем не менее далеко ли, по вашему мнению, от Гэдстоун-парк до Семи Циферблатов? — Они завернули за угол и в дальнем конце улицы увидели кеб. Карлайл ускорил шаг, и Доминику пришлось чуть ли не бежать, чтобы не отставать от него. — Но уж если мне приходится обхаживать этого бесчувственного Сент-Джермина, то и вы, наверное, сможете пережить несколько неприятных минут с Флитвудом, не правда ли?

Доминик провел ужасный вечер, и когда он проснулся на следующее утро, было ничуть не лучше. Он велел слуге хорошенько вычистить одежду, в которой был вчера, а если запах останется, отдать кому угодно. Однако от картинок, стоявших перед его мысленным взором, было не избавиться таким простым способом. В душе он ненавидел Карлайла за то, что тот вынудил его увидеть то, о чем он бы предпочел не знать. Конечно, Доминик всегда знал в теории, что существует бедность, но никогда не видел ее по-настоящему. Ведь на улице не всматриваешься в лица бедняков — равно как не замечаешь фонарные столбы и ограды. Человек слишком занят собственными делами, чтобы думать о них.

Но еще хуже, чем картинки, был вкус во рту. Стойкий запах бедности никуда не делся, и, все, что ел Доминик, имело неприятный привкус. А может быть, то было чувство вины?

Он еще раньше договорился отвезти Алисию, которой нужно было съездить по какому-то делу, и велел заранее подать экипаж. Доминик заехал за ней в четверть одиннадцатого, и она сидела наготове и ждала его — хотя, конечно, и виду не подала. Она воображала, что он ничего не заметит, вероятно, забыв, что Доминик уже был женат и имел представление о маленьких женских хитростях.

Алисия, одетая во все черное, сегодня была особенно хороша: белокурые волосы блестели, нежная кожа была ослепительно белой. Она вся сияла безукоризненной чистотой. Невозможно было сравнивать ее с той женщиной из работного дома.

Алисия что-то говорила ему, но он не слушал.

— Доминик? — повторила она. — Вам нехорошо?

Ему хотелось поделиться с кем-то вчерашними впечатлениями, так как он не мог думать ни о чем другом.

— Вчера я встретил вашего друга Карлайла, — резко произнес он.

Удивленная его тоном, она спросила:

— Сомерсета? Как у него дела?

— Мы вместе откушали в клубе, а потом он заманил меня в самое ужасное место, какое мне приходилось видеть! Я никогда не мог вообразить ничего подобного…

— Мне жаль. — Алисия обеспокоенно взглянула на Доминика. — Вы не пострадали? Уверены, что хорошо себя чувствуете? Я легко могу отменить этот визит — ничего срочного.

— Нет, я не пострадал! — Его голос звучал сердито, он перестал владеть собой, в душе кипели смятение и гнев. Доминику хотелось, чтобы кто-то все объяснил. А еще лучше было бы оставаться в неведении — так легче жилось.

Алисия явно ничего не понимала. Она никогда в жизни не видела работный дом. Ей не разрешали читать газеты, и она никогда не имела дело с деньгами. Домоправительница вела записи расходов, а муж оплачивал ее счета. Единственные лишения, с которыми она столкнулась, — это когда отец урезал ей деньги «на булавки», потерпев неудачу с вкладами.

Доминик хотел объяснить, что именно он видел и какие чувства испытывал. Однако об этом можно было рассказать только некрасивыми словами. Да и как описать вещи, которые Алисия ни за что не смогла бы вообразить? Сдавшись, он погрузился в молчание.

После того, как визит был закончен, он отвез Алисию в Гэдстоун-парк. Затем, чувствуя себя несчастным, отослал экипаж и целый час сидел у себя дома, глядя на огонь в камине. Наконец он встал и приказал снова подать экипаж.

Шарлотта выкинула из головы всю эту историю с трупами. У нее было слишком много собственных забот, чтобы интересоваться делами, которые вел Питт. А опознание трупа человека, который, насколько ей было известно, умер от естественных причин, ее не беспокоило. А тут еще Джемайма упала в лужу, и нужно было полностью ее переодеть. Поэтому прибавилось стирки, к тому же Шарлотта не любила гладить.

Она удивилась, когда позвонили в дверь, так как никого не ждала. Люди редко заходят в середине дня: у всех есть свои обязанности, и в это время обычно стряпают. Но еще больше она удивилась, увидев на пороге Доминика.

— Мне можно войти? — спросил он, прежде чем она успела заговорить.

Шарлотта шире распахнула дверь.

— Да, конечно. Что случилось? Вы выглядите… — Она хотела сказать «несчастным», но решила, что «нездоровым» будет тактичнее.

Он прошел в холл, и Шарлотта, закрыв дверь, снова повела его на кухню. Джемайма играла в кубики в своем манеже в углу. Доминик присел на деревянный стул у стола. В комнате было тепло, приятно пахло вымытым деревом. С сушилки под потолком свисали простыни, и он с любопытством посмотрел на веревку и шкивы, с помощью которых сушилку поднимали и опускали. На плите нагревался утюг.

— Я оторвал вас от дел, — сказал Доминик, не двигаясь.

— Нет, не оторвали. — Улыбнувшись, Шарлотта взяла утюг и продолжила гладить. — Что случилось?

Доминику стало досадно, что по его лицу сразу все видно. Однако так хотелось, чтобы его успокоили, что было не до обид.

— Вчера некто по фамилии Карлайл показал мне работный дом, где-то в Семи Циферблатах. Там было человек пятьдесят-шестьдесят, все в одной комнате. Они распарывали и перешивали старую одежду. Даже дети. Это мерзко!

Шарлотта вспомнила, как рассердилась, когда Питт впервые рассказал ей о трущобах. Она тогда жила на Кейтер-стрит и считала, что очень хорошо осведомлена о жизни, потому что просматривает газеты. Шарлотта была потрясена и разгневана, что не знала об этих неприглядных сторонах жизни раньше. Но особенно она рассердилась на Питта, потому что он-то знал обо всем этом всегда и впустил в ее мир людское горе.

Шарлотте нечем было утешить Доминика. Она продолжала гладить рубашку.

— Да, мерзко, — подтвердила она. — Но зачем он повез вас туда, этот мистер Карлайл?

— Потому что он хочет, чтобы я поговорил с моим другом из палаты лордов и попытался на него повлиять: нужно его присутствие на заседании, когда будет обсуждаться билль Сент-Джермина.

Шарлотта вспомнила, о чем рассказывала тетушка Веспасия, и сразу же все поняла.

— И вы собираетесь это сделать?

— Ради бога, Шарлотта! — воскликнул Доминик с раздражением. — Как же можно подойти к человеку, которого знаешь в основном по скачкам, и сказать ему: «Между прочим, мне бы хотелось, чтобы вы присутствовали в палате лордов, когда будет обсуждаться билль Сент-Джермина, потому что работные дома ужасны, а детям нужно образование. Нужен закон о поддержке и образовании детей бедняков в Лондоне, так что будьте славным парнем и уговорите всех ваших друзей проголосовать за него!» Это же невозможно! Я просто не могу это сделать!