Воскрешение
Шрифт:
— Ты тоже мой самый лучший друг, — проговорил Джим, сглатывая комок в горле.
На заднем плане послышалось, как Тэмми что-то прокричала. Джим скривился от звука ее голоса.
— Маме нужен телефон, так что нам придется попрощаться. Позвонишь на следующей неделе?
— Обещаю, зуб даю.
— Люблю тебя больше Человека-паука.
— Люблю тебя больше Годзиллы, — ответил Джим, подхватив знакомую игру, которую они придумали еще тогда, когда Дэнни только научился разговаривать.
— Люблю тебя больше бесконечности, — сказал Дэнни, выиграв в этой игре в тысячный раз.
—
Затем раздался щелчок и в трубке послышались гудки. Таков был последний раз, когда Джим общался с сыном.
Джим сквозь слезы смотрел на улыбающегося с фотографии мальчика. Его не было рядом с ним все это время. Его не было рядом, когда сын каждый вечер укладывался спать, устраивал эпичные битвы между фигурками из «Звездных войн» и «Людей Икс», играл в мяч на заднем дворе, учился ездить на велосипеде.
Его не было рядом, чтобы его спасти.
Джим закрыл глаза.
Кэрри рыла землю и вне себя от голода звала его.
Палец напрягся.
Зазвонил мобильный.
Джим встрепенулся, уронил пистолет на кровать. Телефон зазвонил еще раз. Зеленый цифровой индикатор зловеще мерцал в мягком свете фонаря.
Джим не двигался. Он не мог сглотнуть, не мог дышать. Ощущение было такое, будто его ударили в грудь и одновременно зарядили ногой в пах. Охваченный ужасом, он попытался пошевелить руками, но обнаружил, что те буквально застыли.
Третий звонок... четвертый... Он тронулся рассудком, ну разумеется. Как еще это объяснить? Мир был мертв. Да, электричество еще работало, а спутники продолжали молчаливо и печально наблюдать за останками разрушенной цивилизации, но сам мир был мертв. Не могло быть ни единого шанса, чтобы кто-то позвонил ему сейчас сюда, под землю, под руины Льюисберга.
После пятого звонка у него из горла вырвался стон.
Сбрасывая с себя эмоциональное оцепенение, Джим вскочил на ноги. Телефон снова настойчиво зазвенел. Он протянул к трубке дрожащую руку.
«Не бери! Это Кэрри или кто-то... такой же. А то и похуже. Возьмешь — они прорвутся и тогда…»
Звонок оборвался. Повисла оглушительная тишина.
Дисплей моргнул. Телефон пикнул.
Кто-то оставил сообщение. Ну мать вашу!
Он схватил трубку так, словно держал живую гремучую змею. Поднес ее к уху и включил автоответчик.
— У вас одно новое сообщение, — произнес механический женский голос. Эти равнодушные интонации показались самым дивным звуком из всех, что ему когда-либо доводилось слышать. — Чтобы его прослушать, нажмите один. Чтобы стереть, нажмите решетку. Если вам требуется помощь, наберите ноль и с вами свяжется оператор.
Он нажал на кнопку и услышал далекий механический шум.
— Суббота, первое сентября, двадцать один час, — сообщила ему запись.
Джим выдохнул воздух, который, сам того не заметив, удерживал в груди. А потом услышал другой голос:
— Папочка…
Джим ахнул, пульс у него подскочил. Комната снова начала вращаться.
— Папочка, мне страшно. Я на чердаке. Я…
Голос Дэнни прервали помехи, а потом он вернулся, совсем тоненький и испуганный.
— Я помнил твой номер, но не мог
настроить телефон Рика. Мамочка долго спала, но потом проснулась и настроила его мне. А сейчас она опять спит. Она спит с тех пор, как… с тех пор, как они добрались до Рика.Джим закрыл глаза, земля уходила у него из-под ног.
Колени подогнулись и он рухнул на пол.
— Мне страшно, папочка. Я знаю, нам нельзя уходить с чердака, но мамочке плохо, и я не знаю, как ей помочь. Я слышу, что они на улице. Иногда они проходят мимо, а иногда, похоже, пытаются прорваться внутрь. И мне кажется, Рик тоже там. — Дэнни плакал и Джим стонал вместе с ним. — Папочка, ты обещал, что позвонишь! Мне страшно, и я не знаю, что делать…
Опять послышались помехи, и Джим выставил перед собой руку, чтобы не растянуться на полу, уткнувшись лицом вниз.
— …и я люблю тебя больше Человека-паука, больше Пикачу, больше Майкла Джордана, больше бесконечности, папочка. Я люблю тебя больше бесконечности!
Телефон умолк у него в руке, батарея израсходовала последнюю искру жизни.
В ночи над бункером завыла Кэрри.
Он не знал точно, сколько времени провел сидя на полу, пока мольбы Дэнни отражались эхом у него в голове. Наконец силы вернулись к его онемевшим конечностям и он сумел подняться на ноги.
— Я люблю тебя, Дэнни, — пробормотал он. — Люблю больше бесконечности.
От душевной боли не осталось и следа — ее сменила решимость. Джим схватил перископ и вгляделся в темноту. Ничего не было видно, только неровная серебристая полоса света, отбрасываемая луной. А потом на него злобно уставился запавший, многократно увеличенный глаз. Джим отскочил от окуляра, поняв, что зомби тоже смотрит в перископ. Затем заставил себя взглянуть еще раз, и зомби, очень медленно, ушел прочь.
Труп Кэрри стоял, залитый лунным светом, сияя гнилостными пятнами. Ее живот ужасно раздулся — беременность никуда не делась — и его уже не могли скрыть лохмотья шелкового халата, в котором ее похоронил Джим. Истрепанные клочья шелковой ткани развевались на ветру, обнажая ее посеревшую кожу.
Он вспомнил вечер, когда она сказала ему, что беременна. Кэрри лежала тогда рядом, и их тела остывали после любви. Его голова лежала у нее на животе, щека прижималась к ее теплому, мягкому телу. Ему вспомнилось то непередаваемое ощущение, возникающее в миг, стоило им лишь соприкоснуться. Вспомнился ее запах и крошечные, едва различимые волоски на животе, что мягко колыхались, когда он на них дышал. Внутри нее рос их ребенок.
А что копошилось внутри нее сейчас — Джиму не хотелось и думать.
Он повернул перископ на сто восемьдесят градусов. Жизнь после смерти оказалась милостива к их пожилому соседу, мистеру Томпсону. Его бледное лицо хоть и имело оттенок овсянки, выглядело все равно ярче, чем то, что было у него прежде. Онемевшие суставы, мучившие старика при жизни, были видны и сейчас, когда он держал в руках лопату, только теперь его гниющие, изуродованные артритом пальцы вряд ли болели. Когда мистер Томпсон поднял лопату и воткнул ее в землю, из рваной кожи, текстурой напоминающей пергамент, показались костяшки.