Воскресные охотники

— А что бреденекъ-бы закинуть? Вишь, рыба то какъ играетъ! — сказалъ студентъ.

— Рыбешка это играетъ, а не рыба. Мелюзга… — презрительно отвчалъ Миней. — Крупная рыба теперь вся въ глубину ушла, по омуткамъ сидитъ, а здсь теперь мелко, все равно ничего не словимъ.

— А авось что-нибудь да словимъ?

— Рыбешку словимъ, а изъ-за нея не стоитъ мараться. Вода тепла. Какой теперь ловъ! И въ омуткахъ-то на удочку даже окунь не клюетъ. А ужъ окунь — дуракъ-мужикъ. Вотъ послзавтра, Богъ дастъ, Илья Пророкъ холодную стрлу въ рку пуститъ и вода начнетъ становиться холодне, такъ ловъ начнется. Посл Перваго Спаса харіусъ пойдетъ, посл Второго Спаса судакъ изъ ровненькихъ, а посл Успеньева дня и матерый судакъ покажется — вотъ тогда и половимъ. На Андріана и Наталью ряпуха пойдетъ.

— Ждать-то долго. Жди еще до того времени! — съ неудовольствіемъ сказалъ студентъ.

— Потерпите, сударь. Теперь и настоящіе рыбаки терпятъ, которые ужъ черезъ рыбу хлбъ промышляютъ. Настоящій ловъ здсь только весной да осенью, а теперь межеумокъ. Вотъ разв что въ омуткахъ кому потху тшить, тамъ окуня дурака-мужика съ двицей-плотицей еще можно выловить.

— Такъ подемъ сейчасъ въ омутокъ.

Миней улыбнулся.

— Экій вы прыткій! Такъ у васъ сейчасъ ужъ и загорлось. Нельзя мн на ночь глядя хать. Первое дло, я караульный, сейчасъ нужно въ доску бить, чтобъ озорникамъ доказательство, что не сплю, а второе дло, завтра на зар за грибами пойду. Теперь грибной интересъ, сами знаете. Вотъ за грибами завтра пойдемте.

— А это въ которомъ часу?

— Да часа въ четыре утречкомъ, какъ свтъ.

— Ну-у-у! Я въ то время спать буду, куда эдакую рань!

— Раннимъ-то утромъ по рос только грибы и собирать. Солнышко встанетъ, золотомъ освтитъ, тутъ грибъ и начнетъ изъ земли лзть. Меленькихъ можно пособрать. Вы видали-ли, когда солнце-то восходитъ? Поди не видали? Вотъ и посмотрите. Восторгъ одинъ, Господи благослови! На травкахъ и на листикахъ капельки сидятъ, а изъ-за нихъ вдругъ грибъ…

Студентъ посмотрлъ на него пристально и произнесъ:

— Да ты, Миней, посмотрю я на тебя, большой любитель природы.

— Я-съ? Страсти Божіи… Какъ-же мн это не любить-то, коли я промежъ всего этого родился! — со вздохомъ далъ онъ отвтъ и покрутилъ головой. — Такъ пойдемъ за грибами-то?

— Нтъ, ужъ лучше я посплю.

Студентъ вынулъ портсигаръ, закурилъ папиросу и другую папиросу предложилъ Минею. Тотъ отстранилъ отъ себя папиросу и сказалъ:

— Нтъ-съ, сегодня не буду баловаться, да и васъ попрошу не курить около меня. Отойдите малость въ сторонку.

— Что такъ? Вдь ты куришь, — удивился студентъ.

— Курю, но завтра передъ обдомъ пчелъ похожать надо.

— То есть какъ похожать? Что это такое похожать?

— А медъ подрзать. Послзавтра Ильинъ день, лто стояло жаркое, такъ пора ужъ.

— Да вдь, кажется, передъ Преображеньемъ медъ изъ ульевъ вынимаютъ?

— На Второго Спаса? Такъ точно-съ, но это, когда лто средственное, а нон лто жаркое и давно много ужъ наготовлено. Пораньше лучше. Ко Второму-то Спасу пчелы новаго меду наберутъ и будетъ это имъ запасъ на зиму. Теперь огурецъ цвтетъ, блый клеверъ кашку далъ, подтравокъ посл покоса зацвлъ. Не курите, сударь, около меня, нехорошо, пчела этого не любитъ и жалить начнетъ.

— Да разв передъ вынутіемъ меда не курятъ табаку? — спросилъ студентъ, отходя въ сторону.

— Съ заката солнца надо бросить, коли кто завтра похожать сбирается, такое ужъ обнаковеніе. Пчела запаху не любитъ. Она и пота не любитъ. Изъ-за чего-же я сегодня и баню-то топилъ? Выпарился, вымылся. Видите, и рубаху, и порты чистыя одлъ. Вотъ ужъ и луку я сегодня за ужиномъ не лъ. Не любитъ она луку. Водки тоже не любитъ. Пчела — она божья. Она чистоту любитъ и соблюдаетъ. Какъ ей можно лукъ, табакъ и водку! Ни Господи! Грязнаго человка тоже не любитъ. Будь чистъ, какъ восковая свчка — вотъ я и очищаюсь. Помылся. Сегодня меня воздушкомъ пообдуетъ, завтра я въ лсу росой лицо и руки помою — и приступлю къ пчеламъ.

— Принеси завтра медку-то сотоваго мн. Я куплю.

— Завтра? Что вы, сударь. Да разв можно сотовый новый медъ раньше благословенія кушать? Ни въ жизнь. Большой грхъ. Похожать раньше Спаса не грхъ, а вотъ безъ благословенія церковнаго сть его — страшный грхъ. Вотъ я завтра пчелъ похожаю, медъ выну и до Преображеньева дня его въ ледникъ запру, чтобъ ужъ не дотрогиваться до него, а въ Преображеньевъ день снесемъ чуточку въ церковь, тамъ его освятятъ и ужъ тогда сть можно сколько угодно. Посл Преображеньева дня принесу вамъ чашечку, кушайте на здоровье, а ужъ насчетъ завтрашняго дня увольте. Зачмъ я буду грхъ на душу брать! Я человкъ старый.

— Ну, хорошо, хорошо. Посл Преображеньева дня… Я буду ждать, — сказалъ студентъ.

Миней звнулъ въ руку.

— Охо-хо-хо-хо! Время-то какъ у насъ летитъ! пробормоталъ онъ. — Илья Пророкъ посл-завтра, а тамъ не успешь глазомъ моргнуть, какъ Марія Магдалина придетъ, а за ней Прасковея Пятница, а на другой день и батюшка Пантелей-Цлитель. Грхи! Живемъ, живемъ и все къ смерти ближе. Прощайте, сударь, — прибавилъ онъ, поднимаясь съ скамейки. — Пойду побью въ доску, потомъ прикурну на часикъ въ караулк, а тамъ опять вставать и бить. Ну, да еще ночи-то покуда не ахти какія темныя! Озорникъ еще покуда таится, нахальства своего не показываетъ, а вотъ ужо къ Александрову дню — вотъ когда онъ развернется. Такъ въ четыре-то часа утра со мной за грибами не пойдете? — еще разъ спросилъ онъ студента.

— Нтъ. Спать буду, — отвчалъ студентъ.

— Ну, спите. Христосъ съ вами. Кудрявыхъ сновидній вамъ желаю.

Миней приподнялъ картузъ и поплелся отъ скамейки.

VII.

— Клевъ на уду!

— Благодаримъ покорно. Вашимъ счастливымъ счастьемъ, авось, и попользуемся, — отвчалъ заводскій сторожъ Миней, помщающійся въ корм лодки, на половину вытянутой носомъ на низкій песчаный берегъ рки, и плетущій сть изъ гдовской нитки. Передъ нимъ на борт лодки лежали дв удочки, лесы которыхъ были опущены въ воду.

— Ловится-ли что-нибудь? — спросилъ молодой человкъ въ охотничьихъ сапогахъ, въ кожаной куртк и съ ружьемъ.

— Да какъ вамъ сказать… Теперь ужъ больше для прилику съ удочками сижу. Больше для того, чтобы два дла длать. Вотъ для мережки сть плету, ну, и удочки закинулъ. Съ Перваго Спаса въ нашихъ мстахъ насчетъ удочки — аминь, cъ Перваго Спаса рыба хитра становится. Ужъ на что головль дура-рыба, а и головль умнетъ. Бархатнаго червя, самаго веселаго на крючекъ сажаешь — и того не беретъ. Пощипать его пощиплетъ, а чтобъ съ азартомъ схватить — нтъ, этого нтъ. Даже ужъ такъ будемъ говорить, что Илья Пророкъ рыб умъ посылаетъ. Какъ посл громовой стрлы онъ холодный камень въ воду опуститъ, такъ рыба постепенно и начинаетъ все хуже и хуже ловиться на удочку, съ холодной воды она въ разсужденіе входитъ. Опять же будемъ такъ говорить, что и сыта она. Лещи икры наметали, рыбешка появилась, травы всякой подводной много, съ деревьевъ осыпь цвточная плыветъ, ракъ гнзда устроилъ и яицъ нанесъ — все это рыбья пища. Съ чего ей теперь бситься? Съ чего червя-то рвать?

— Стало быть, рыбная охота, по твоему, ужъ кончается? — спросилъ молодой человкъ.

— Какъ кончается! Нтъ. Осенью рыбная охота только что начинается, но на другой манеръ. Удочку въ сторону, и за другіе составы надо приниматься. На хитрости хитрости, на рыбій умъ человческій умъ. Рыба въ разсужденіе входитъ, а человкъ долженъ ее перехитрить. На то онъ человкъ. Вотъ сть для мережки плету. Мережки будемъ ставить. Супротивъ мережки рыбьяго ума меньше хватаетъ. Въ мережку и сытая рыба забредетъ, изъ любопытства носъ сунетъ, анъ выйти-то и трудно.