Воскресный день у бассейна в Кигали
Шрифт:
Он будет писать для тех, кто захочет читать, говорить с теми, кто будет его слушать, пусть даже в пол уха, и точка, Стучаться в двери посольств и дипмиссий он больше не станет, никаких обличительных обращений к нынешним властям и правосудию. Все это лишь бесполезная суета, которая, возможно, успокаивала его совесть, но подвергала опасности то единственное государство, которое он еще способен был спасти: двух его женщин.
В дверь постучали в тот момент, когда Жантий, улыбаясь, сказала ему:
– А ты напишешь о любви, чтобы я узнала побольше…
– О любви я знаю не больше твоего.
Молодой человек, обливающийся потом в своем синем костюме, накрахмаленной рубашке и старомодном нейлоновом галстуке, скорее всего, был новичком в этом цирке под названием Кигали и наверняка канадцем, которого перед отправкой в командировку в Руанду не предупредили, что здесь жарко. Жан Ламарр извинялся за причиненное беспокойство. Он пытался дозвониться, но было занято. Ему нужна помощь Валькура, причем срочно. Жан Ламарр носил очки в черной оправе, которые были слишком тяжелы для его маленькой головы
«Это ваша дочь?» - не удержавшись, спросил Жан Ламарр, слыша сотрясающие стены крики, которые были слышны даже внизу и беспокоили беззаботных посетителей бассейна, лениво рассекающих водную гладь. «Да, это моя дочь… А это моя жена Жантий». Жантий чуть не упала в обморок, услышав, что она жена Валькура и теперь они все одна семья.
– Я получил вызов из морга БЦК. Я не знаю, что такое БЦК. Меня попросили явиться на опознание тела канадского гражданина, некоего монаха Франсуа Кардинала, которого, по словам полиции, убили грабители. Я прошу вас пойти со мной на опознание. В жандармерии, куда я звонил, сказали, что вы его хорошо знали.
Нет, Валькур знал Кардинала не так уж хорошо, но вполне достаточно, чтобы опознать его тело. «Кстати, БЦК - это Больничный центр Кигали». Скрепя сердце Валькуру пришлось покинуть единственную страну, которую он поклялся спасти. Хотя только накануне он решил, что больше не будет вмешиваться в судьбы Руанды. Кроха принялась вопить пуще прежнего. «Ей обязательно надо дать имя», - уходя, подумал Валькур. Жантий держала ее на руках, толком не зная, что делать - так внезапно она стала супругой и матерью, хотя всего лишь раз занималась любовью с мужем, а отца своей дочери Вообще видела каких-то несколько минут. Она, зала ребенку свою крепкую и острую грудь в надежде, что появится хоть капля какой-нибудь жидкости, Детей здесь кормят грудью до двух-трех лет. Губы и режущиеся зубы крохи мгновенно узнали сосок. Плач сразу же прекратился. Но, к великому разочарованию малышки, грудь не дала ни капли молока, зато, к великому удовольствию Жантий, доселе не знавшей подобных ласк, соски ее стали твердыми, о чем она не преминула рассказать Валькуру, когда тот вернулся. Наверняка тело хранило и другие секреты, тонкости которых Жантий пока не знала, ведь их никто еще не исследовал с той тщательностью, с какой кроха теребила ее соски. Ребенок оставил бесполезную грудь и снова принялся кричат. Жантий открыла баночку пюре для младенцев, но ребенок недовольно поморщился. Малышка признавала только грудь матери. Жантий пошла к Агате. Среди ее девушек уж точно найдутся кормящие, или в крайнем случае кто-нибудь одолжит ей бутылочку. В парикмахерском салоне все девушки, у которых молока было с избытком, наперебой вызывались в добровольцы. Чтобы никого не обидеть, Жантий предложила кормить по очереди, и это предложение было встречено с огромным энтузиазмом, аплодисментами и радостными криками. А по ночам в дело пойдет бутылочка.
Для молодого дипломата это было первое назначение. Сегодня он собирался присмотреть дом для себя и своей беременной жены, которая была на седьмом месяце, и непредвиденный визит в морг нисколько его не радовал.
– Вот что значит, месье, быть дипломатом в Руанде и не играть в гольф. Скорей учитесь играть в гольф. Иначе вам не отделаться от подобных поручений. После морга последуют похороны, первый камень в основание дома, который разрушат еще до того, как закончат строить, урок французского в школе, реконструкцию которой оплатила Канада, и плюс ко всему разглагольствования вокруг бассейна, чтобы ваши руандийские друзья могли понять, какую финансовую ниточку канадского клубка субсидий вы держите в своих руках.
– Вы представляете дружественную Канаде страну в слишком мрачных тонах.
– Когда страна небольшая, месье Ламарр, друзей не выбирают.
– Узнаю характерный цинизм журналистов, специалистов по странам третьего мира.
Они шли вдоль красной кирпичной стены сквозь лагерь переселенцев, в котором люди жили целыми семьями, расположившись как попало. Рядом в мелких лавчонках торговали продуктами, мылом и спекулировали лекарствами. Они прошли мимо трех скорбных процессий, несущих на импровизированных носилках своих больных родственников.
«Нет, господин Ламарр, скорой помощи здесь нет, разве что для военных и белых, но белые не лечатся в БЦК. Они улетают первым же самолетом. Умерший же всегда может подождать, особенно если его тело позволяет кому-то познавать жизнь». Работая над фильмом о СПИДе, Валькур неоднократно здесь снимал, был знаком почти со всем медперсоналом и санитарами, знал больницу как свои пять пальцев. «Морг в последнем корпусе. А по дороге я покажу вам эти владения, познакомлю с Руандой изнутри».
Слева от ворот, охраняемых десятком беззаботных солдат, в тени эвкалиптов медленно, но верно разваливалось небольшое бунгало с грязно-желтыми стенами. «Добро пожаловать в неотложку». Три кровати с грязными простынями, портрет президента в центре на стене, пятна крови на
бетонном полу, полная лохань мочи и бинты. В дальнем углу на кровати истошно кричал молодой мужчина, раненный мачете. В другом углу сидела старая женщина, сморщенная, как кожура старого апельсина, рядом с ней маленький мальчик, заткнувший ручонками уши. Чего они ждали? Может, что молодой человек надорвется от крика и умрет. Валькур повел Ламарра в смежную комнату. За столом, заваленным бинтами, склянками и пепельницами, потягивали кофе санитары и санитарки. Поди разберись, почему носилки, на которых стоял кофе-автомат, служили им буфетом. «Чашечку эспрессо, мсье Бернар? Мы ждем дежурного врача, у него деловой завтрак с замминистра здравоохранения. Обсуждается вопрос о его переводе в министерство». Ламарр прошептал с некоторой долей брезгливости, что, может"стоит дать обезболивающее молодому человеку. Валькур взял его под руку. «Наша следующая остановка - центральная аптека Больничного центра Кигали».В слабо освещенной каморке, где по полу бегали крысы размером с бобра, придвинув стулья поближе друг к другу, сидели три женщины и в полном безмолвии сосредоточенно вышивали. Заметив Валькура, женщины отвлеклись от своего занятия. «Кто к нам пожаловал!
– сказала Жозефина, заведующая центральной аптекой.
– Демонстрируете нашу убогость?» В полумраке десятки этажерок, на три четверти совершенно пустые, напоминали огромную клетку. С тех пор как Валькур в последний раз приходил сюда, ничего не изменилось. Антибиотики так и не появились. Очередная поставка ожидалась только через месяц. Остатки аспирина раздали три дня назад. Зато из одной щедрой страны донора привезли огромное количество противогрибковой мази, но здесь никто не ходил в больницу из-за кожных заболеваний. Осталось чуть-чуть морфина и море сиропа от кашля, а еще микстура, с которой толком не знали что делать: она называлась «Геритол» и, кажется, помогала от каких-то старческих болячек. «Но вы же знаете, господин Бернар, что пожилых здесь немного, да и те сидят по домам». Поэтому, не зная наверняка, что делать с этим сиропом, его выдавали всякому, кто приходил за лекарствами.
– Хотите сфотографировать на память?
Ламарр сжимал вспотевшей рукой допотопный «Поляроид», корпус которого украшали флаг Канады и инвентаризационный номер. Для отчета в посольство ему нужно было сфотографировать тело Франсуа Кардинала.
– Избавлю. вас от похода в родильное отделение - там слишком шумно, но по дороге в морг нам придется пройти мимо нескольких палат патологии внутренних болезней. Это так зачаровывает.
Больничный центр Кигали - это порядка трех десятков невысоких корпусов, между которыми зеленеют газоны и тянутся серые асфальтовые дорожки. Не будь людей в белых халатах, с озабоченно торопливым видом таскающих одни носилки за другими, что со стороны напоминало вереницу вагонов адского поезда, можно было подумать, что находишься в лагере беженцев. Повсюду, куда падала тень, будь то крохотный клочок земли или газон, взрослые кашеварили, дети играли, молодые люди поглядывали на девушек. Старики спали, кто на циновке, кто на большом куске картона, прикрыв голову полотенцем или старой хлопковой тряпкой.
– Господин Ламарр, курс номер 101 структурного урегулирования. Вы наверняка слышали, что это самое урегулирование будто бы помогло многим бедным странам оздоровить общественные расходы и в какой-то мере способствовало появлению этой больницы, которая в глазах канадца, каковым вы являетесь, выглядит весьма экстравагантно. Некий господин из Вашингтона сказал руандийскому правительству, что оно слишком много тратит на коммунальный сектор, что его долг слишком велик, что ему помогут погасить его при условии, что…
Ламарр прервал его.
– Господин Валькур, я проходил стажировку в Международном валютном фонде. Избавьте меня от вашей левацкой демагогии. Именно так нам удалось оздоровить состояние государственных финансов многих африканских стран.
– Конечно. Когда рассуждаешь об этом в вашингтонском бюро или рисуешь экспонометрические кривые на компьютере, все выглядит вполне логично. А вот в больнице все пошло прахом. Как только с больных стали требовать деньги за прием, половина местных сразу же перестала обращаться к врачам и вернулась к ведунам. Так здесь называют ведьм и шарлатанов. Стоимость лекарств растет, поскольку это импортный товар, а структурное урегулирование обесценивает местную валюту. Вот так аптеки и превращаются в салоны вышивальщиц. Как следствие, сокращают штат. Заставляют платить за питание, лекарства, бинты и иже с ними. Вот почему все эти люди ходят бродят по больнице и вокруг нее. В кафешках продают еду для больных, торгуют просроченными лекарствами, чудодейственными порошками и туалетными принадлежностями, и везде вокруг вас семьи, которые слишком бедны, чтобы все это покупать, поэтому они обживаются здесь, готовят для своих больных, моют их, заботятся, поддерживают. Больница структурного урегулирования - место, где нужно платить за собственную смерть… Ведь в том состоянии, в каком они сюда поступают, выздоровление сродни чуду или случайности. Может, вы хотите, чтобы я вам рассказал о школе структурного урегулирования?.. Нет? Я настаиваю. Во время пребывания в Кот-д'Ивуаре я обнаружил, что с тех пор, как ввели плату за обучение в лицее, все больше и больше девушек стали приторговывать своим телом, а поскольку жители Берега Слоновой Кости, как все порядочные африканцы, испытывают ужас перед презервативом, выброс свежатинки на этот рынок только подхлестнул распространение СПИДа в крупных городах страны. Не правда ли, я со своими рассказами похож на гида, который хочет поближе познакомить приезжего с достопримечательностями страны? Я не циник, месье, я прекрасно знаю свою страну и потому говорю, что выданные вам министерством путеводители и карты - это документы, не имеющие Ничего общего с реальным положением дел. Пойдете! Нас ждет отделение внутренних болезней, царство медленного разложения и превращения человека в склизкого червя, бьющегося в предсмертных конвульсиях.