Воскресший гарнизон

— Но, господин бригаденфюрер, в последнее время здесь немало сделано, — начал было смягчать его оценки Удо Вольраб.

— Здесь? В последнее время? Вы о чем это, адъютант?

— О том, что лагерь значительно расширился. Построены бараки для рабочих и охраны. А главное, начала действовать «Лаборатория призраков» — вот что по-настоящему должно заинтересовать фюрера.

— Да, лаборатория начала действовать? И что?!

— Мы провели исследования.

— Да, мы провели их! И что?! — еще более возбужденно отреагировал фон Риттер. — Вас спрашивают, идиоты!

— Нам уже известны секреты зомбирования. У нас появились специалисты, способные создавать этих недочеловеков.

— Унтерштурмфюрер Крайз. Когда вы утверждали, что мир — это всего лишь непогребенный скотомогильник, вы что имели в виду? — остановился комендант напротив изуродованного гиганта, однако смотрел все же на носки его огромных, давно нечищеных сапог.

Офицеры удивленно уставились на коменданта. Ни один из них не мог уловить связи между тем, о чем он только что вел речь, и утверждением Фризского Чудовища.

— В этой формуле заключена суть моего жизненного кредо. Мир — это всего лишь непогребенный скотомогильник, по которому следует пройти, не скрывая своего презрения и брезгливости.

— Только так и должен проходить по нему фюрер. Только так. Поэтому стоит ли посвящать его во все таинства умерщвления и воскрешения кандидатов в зомби? Не лучше ли увлечь его походом в Черный Каньон, где он сразу же обретет благословение Высших Сил, а значит, и душевное равновесие?

— Душевное равновесие, — тотчас же ответил Фризское Чудовище, — фюрер обретет, только лично исследовав, как именно создаются воины будущего, воины уже Четвертого рейха. Сейчас его интересует только это. А значит, его знакомство с «Регенвурмлагерем» лучше всего начинать с самого богоугодного нашего заведения — зомби-морга, которым ведает унтерштурм-апостол Устке.

Услышав это, «унтерштурм-апостол» и все присутствовавшие иронично улыбнулись. Не так уж часто в речи Фризского Чудовища проявлялись хоть какие-то проблески юмора. Сам унтерштурмфюрер СС доктор Устке тоже кисловато ухмыльнулся. В отличие от других офицеров, он прекрасно знал, что на самом деле юмор этот прорезается у начальника «Лаборатории призраков» значительно чаще, вот только становится он все более мрачным.

— И в котором полуумерщвленные русские томятся в ожидании своего полувоскрешения, — поддержал он идею шефа. — Это страшносудное видение способно было впечатлить даже Скорцени.

— Если только его вообще способно что-либо впечатлить, — усомнился адъютант Удо Вольраб. — И вообще, я думаю, что после инспекционной поездки Скорцени визиты всех других высоких особ нам уже не страшны.

— Не слишком ли смело, гауптштурмфюрер? — едва слышно проговорил Устке.

— Когда речь заходит о Скорцени, смелостью следует считать даже его нерешительность.

— Я не о Скорцени, — с дрожью в голосе уточнил Устке. — О фюрере.

— По-настоящему о фюрере теперь только тогда и говорят, когда речь идет об Отто Скорцени, — назидательно просветил его адъютант коменданта.

— Вот только знает ли об этом сам фюрер? — усомнился Устке, воспользовавшись тем, что фон Риттер никак не реагирует на их словесную дуэль.

Ни для кого из офицеров лагеря не было секретом, что хранитель зомби-морга панически боялся начальства, точнее сказать, всякого нового офицера СС, гестапо или СД, который объявлялся в «Реген-вурмлагере». Первой его реакцией на такое появление всегда было стремление спрятаться и ни за что не показываться. Причем комплекс этот развился у унтерштурмфюрера не на пустом месте.

И при вступлении в Черный орден СС, и накануне присвоения ему чина офицера СС, Устке проходил жесточайшую проверку «на арийскую наследственность» и всегда поражал «специалистов по арийской крови» чистотой этой самой... крови. Ее исключительной арийской голубизной. И в самом деле, его родословная по материнской и отцовской линиям отчетливо прослеживалась вплоть до конца XV века, и во всех звеньях и поколениях ее передавалась исключительно германская и исключительно аристократическая «генетика».

Один из профессоров секретного гиммлеровского «Института чистоты расы» даже воскликнул: «Вряд ли в Германии отыщется еще один род с таким шлейфом документального подтверждения арийской чистоты этнической и аристократической родословной, как у графа Устке! И вряд ли найдется такой офицер гестапо, который, взглянув на лицо чистокровного арийца Устке, поверит хотя бы одной записи в этой родословной. Ибо это лицо местечкового еврея со всеми признаками физического и интеллектуального вырождения».

На вопрос: «Почему так произошло?», конечно, не смог бы ответить теперь даже Господь Бог. Но это было настолько очевидным, что любой гестаповец, любой офицер СС, с которым графу Устке приходилось сталкиваться на улице или в пивной Берлина, инстинктивно хватался за кобуру пистолета. Его столько раз задерживало гестапо и ему столько раз приходилось доказывать свою принадлежность к одному из аристократических арийских родов, чей далекий предок еще в 1495 году был возведен даже в княжеское достоинство Римской империи германской нации, что теперь у него выработался рефлекс ужаса при виде всякого «свежего» черного мундира. Вдруг и он начнет срывать с себя кобуру?!

Фон Риттер знал об этих страхах Устке не понаслышке. Однажды тот сам признался ему в этой гестапофобии и сам же объяснил ее происхождение. Причем сделал это сразу же, как только фон Риттер сменил на посту коменданта штандартенфюрера Овербека. Рассказал все как есть, показал документ, выданный «Институтом чистоты расы», и нотариально заверенную копию фамильной родословной. Это стало упреждающим ударом. Ему невыносимо было думать, что «свежий черный мундир» теперь будет восседать в кабинете коменданта и проницательно всматриваться в черты его лица всякий раз, когда начальник «Лаборатории призраков» предстанет пред его очами,

— Понимаю, теперь, когда штандартенфюрер оказался не у дел, защитника вы ищете в лице своего нового начальника.

Вместо того, чтобы сразу же подтвердить эту банальную догадку, граф Устке — сын графа, внук маркграфа и правнук штадт-графа [35] — с дрожью в коленках присматривался к откровенно монголоидному лицу барона фон Риттера. И только когда тот понял, что именно так заинтересовало начальника «Лаборатории призраков» и завсегдатая подвалов гестапо, Устке наконец изрек фразу, которая навсегда установила барьер между ним и комендантом.

35

«Маркграфами» в Германии назывались владельцы крупных административных пограничных округов, наделенные на территории округа неограниченной военно-административной властью. По своему титулярному положению маркграф располагался между графом и герцогом. «Штадтграфами» становились владельцы нескольких округов, укрепленных замков или крепостей. Владелец одного такого замка-бурга назывался «бургграфом», а владелец нескольких становился «штадтграфом». Кроме военно-административной власти, в старину штадтграфы были наделены также судебной властью.