Воскресший гарнизон
Шрифт:
Чуть в стороне от них, у двери, ожидали окончания этой беседы Скорцени, фон Тирбах и Родль. Освещенные светом старинной люстры, доставленной в лагерь, очевидно, из какого-то разграбленного польского аристократического поместья, лица их оставались сосредоточенными и невозмутимыми.
Особенно пристально следил за поведением лжефюрера обер-диверсант рейха. Это был взгляд режиссера, впервые доверившего главную и очень сложную роль актеру, которого уже успели выставить из трех предыдущих театров за исключительную бездарность.
Возможно, сейчас обер-диверсанта как раз и настораживало то, что подопечный пока что ни разу не дал ему повода для разочарования.
Так вот, сейчас, в эти минуты, Скорцени вынужден был сказать себе: «Зомбарт — опасен. Слишком опасен. Прежде всего своей амбициозностью. Человек, которого длительное время все его окружение пытается воспринимать в облике фюрера, неминуемо задастся вопросом: «А кто тут на самом деле Имперская Тень: я или фюрер? Кто достоин быть фюрером, а кто двойником?».
Однако осознав всю ту опасность, которая могла исходить от Великого Зомби, «самый страшный человек Европы» не готов был слишком резко настраиваться против него, как следовало бы настраиваться на потенциального врага. Наоборот, Скорцени вдруг поймал себя на том, что на имперско-сакраментальный вопрос: «Так кто все же достоин быть фюрером, а кто двойником?» однозначно ответить не готов. Точнее, ответить так, чтобы не обидеть того, истинного фюрера, который теперь, в сравнении с Зомбартом, этим Великим Зомби, казался уже не столь...истинным.
Да, сейчас уже обер-диверсант рейха не сомневался: Зомбарт и в самом деле способен так войти в роль, что вполне может быть использован группой каких-нибудь генералов-заговорщиков. Даже трудно себе представить, как развивались бы события, если бы у участников июльского заговора против фюрера оказался под руками двойник фюрера Зомбарт.
Ведь как в то время складывалась ситуация? На фюрера было совершено покушение. Фромм, Ольбрихт, Бек, Штауффенберг и другие участники «Операции “Валькирия”» [47] всеми доступными средствами убеждали командующих армейских групп и других генералов в том, что фюрер погиб. Однако на самом деле он выжил. И только потому, что он выжил, заговорщики не сумели, точнее, не решились захватить власть в стране. Но ведь возможен был иной вариант развития событий.
47
Речь идет о заговоре, в результате которого 20 июля 1944 года было осуществлено неудавшееся покушение на фюрера, исполнителем коего являлся граф полковник фон Штауффенберг.
Что, например, было бы, — увлекся Скорцени сочинением этого странного сценария, — если бы в стане генералов-заговорщиков оказался лжефюрер Зомбарт? Что помешало бы им объявить фюрера, пребывавшего в далекой от Берлина ставке, двойником, а людей, «прикрывавшихся» им, врагами рейха? В то же время, что помешало бы Имперской Тени издавать приказы и распоряжения, которые штаб заговорщиков выдавал бы за волю фюрера?
Сидя в своем гнезде, в штабе армии резерва, заговорщики могли сколько угодно прикрываться лжефюрером, доказывая, что на самом деле это они — радетели отечества, спасшие фюрера от покушавшихся заговорщиков. Сами же заговорщики окопались в ставке фюрера «Вольфшанце» и прикрываются именем некоего двойника.
А поскольку на стороне генералов
Ольбрихта и Бека уже были несколько фельдмаршалов и командование берлинского гарнизона почти в полном составе, то «вольфшанцкие заговорщики» недолго продержались бы в своей Восточной Пруссии.31
Кофе и вино были допиты. В течение еще нескольких минут Жерницки выслушивала ответы майора, но они были такими же отвлеченными, как и ее вопросы. Она вновь и вновь пыталась заставить Кароля вспомнить что-либо такое, что позволило бы возродить в памяти образ Ореста, понять, каким он стал, в каких взглядах и каких чертах характера могут проявиться изменения, порожденные войной и пленом.
С особым вниманием выслушав пересказ майором его беседы с Орестом, она попросила пока что не пытаться выходить на связь ни с ним, ни со Штубером.
— Я сама попытаюсь связаться с бароном. И, возможно, с его помощью проникну в подземелья «Регенвурмлагеря». До сих пор у меня не было никаких оснований добиваться пропуска в этот подземный «СС-ад». Теперь его тоже нет, но появился офицер из гарнизона.
— Это уже зацепка, — признал Чеславский, поднимаясь и давая понять, что ему пора уходить.
— Кстати, вы так и не вспомнили, какую должность занимает барон в этом гарнизоне.
— Даже не уверен, что он состоит в нем, — пожал плечами Чеславский. — Возможно, барон и не служит там, а всего лишь побывал с какой-то инспекционной поездкой. По поручению, скажем, Скорцени.
— В любом случае до моего сигнала не пытайтесь связывать ни с ним, ни с Гордашем.
— Вы уже просили меня об этом, — сухо напомнил Кароль, понимая, что в операции «Дождевой червь» его решительно отодвигают в сторону.
— Я попробую сама выйти на Штубера, напомнив о наших одесских встречах.
— Очевидно, ему будет что вспомнить, — проворчал майор. И обер-лейтенант вдруг почувствовала, что настроение его резко изменилось.
Сначала ей показалось, что Кароль ревнует к ее Штуберу, хотя, казалось бы, с какой стати. Что на него подействовало упоминание об одесских встречах со штурмбанфюрером. Но, уже прощаясь у той самой часовенки, у которой они встречались, Чеслав-ский вдруг иронично поинтересовался:
— Так что, больше мои услуги английской разведке не понадобятся?
— Почему? Вы ведь не впервые оказываете ей услуги. Будут еще какие-то задания.
Мимо проехал крытый грузовик с эсэсовцами. Солдаты, сидевшие в заднем ряду, внимательно посмотрели на стоявшую чуть в сторонке от Кароля женщину, но чопорно проигнорировали её: ни одного слова с их губ не сорвалось, ни одной улыбки не проявилось. По эмблеме на дверце кабины Софи определила, что это были эсэсовцы из дивизии «Мертвая голова» и направлялись они на восток, возможно, в сторону Вислы, по которой пока еще проходила линия фронта.
— До сих пор я ни разу не выходил на английских агентов напрямую, — вернулся к их разговору Чеславский, когда грузовик скрылся за поворотом. — Служил в военной разведке Армии Крайовой, а значит, польскому правительству в изгнании.
— Так что изменилось? С каких это пор прямое сотрудничество с английской разведкой стало считаться у вас, поляков в изгнании, предательством? И потом, каким-то же образом наши люди вышли на вашего связника.
— Не в этом дело. Давайте будем откровенными. До встречи с вами я тем и представлял ценность для английской и любой другой союзной разведки, что имел хоть какой-то доступ к тайнам «Регенвурмлагеря». Теперь же вы меня попросту оттесните.