Восьмая тайна моря

— Здравствуй, Панна. И чего тебе не спится? Говорят, утренний сон — девичий сон.

— Я не так молода, чтобы спать по утрам.

Он посмотрел на нее. В босоножках, ситцевом платье. В глазах веселые огоньки.

— Все такая же. ежистая. Пора бы подумать о себе.

— Успеется! — она поставила чемоданчик на плащ палатку и заглянула в котелок. — О-о! Пища богов! Алексей Васильевич, милый, подогрейте, а я пойду выкупаюсь.

Еремин рассмеялся, — столько было непосредственности в ее просьбе. Он принялся разжигать тлеющий костер.

Панна скинула платье и оказалась в купальнике из черной шерсти плотной вязки. Натянув на голову белую резиновую шапочку, она зашагала вдоль берега упругим шагом спортсменки. Вот она разбежалась и прыгнула в воду. Поплыла. Баттерфляй. Красивый стиль. Руки с силой вырывались из плотной воды, проносились по воздуху и плашмя падали в воду — не руки, а крылья бабочки. Гибкое тело стремительно поднималось и опускалось, искрились брызги, и это усиливало сходство с огромной яркокрылой тропической бабочкой, летящей над водой. Чтобы лететь вот так, легко и красиво, требовались огромное напряжение, большая физическая сила, выносливость и очень сложное, отточенное мастерство.

Еремин улыбнулся. В тридцатых годах он увлекался водным спортом и не раз пробовал плавать баттерфляем — стиль только что начал входить в моду. Десять — пятнадцать метров он еще порхал над поверхностью бассейна, а потом начинал задыхаться, широко, судорожно раскрывал рот, руки отказывались работать…

Какой полет! Еремин не отрывал глаз от Панны. Она отплыла более чем на пятьдесят метров и, по-видимому, вовсе не устала. Руки ее все так же легко и красиво порхали над бухтой, тело стремительно вырывалось из воды… Панна ровными взмахами плыла к берегу.

— Не знаю, что происходит с ней, — пробормотал Еремин, снял котелок с костра и повесил чайник.

— Я, кажется, задремал, — сказал Лобачев, приподнимаясь. — Что такое? Панна? Откуда вы взялись, сударыня? Мамы нет, чтобы отшлепать тебя. Ты же простудишься!

Панна выбежала из воды и бросилась отцу на шею.

— Ну будет, дочка, будет.

Она уселась рядом и вытянула загорелые ноги.

— Вот возьму и выйду замуж.

Лобачев беспомощно развел руками:

— Алексей, что она говорит?.. Ты послушай только. Дитя…

— Николай Николаевич, она уже не ребенок… Уха остынет, Панна Николаевна.

— Дочка, кто же твой жених? — спросил Лобачев.

— Грузчик, тять, грузчик, — не оборачиваясь, сказала она.

— И то слава богу, хоть не ресторанный шаркун.

«Неужели Щербаков?» — подумал Еремин.

— Вот пошли времена, — вздохнул Лобачев. — Ты понимаешь, Алексей, что творится на белом свете? Извольте: «Я выхожу замуж». Эх, дочка, дочка…

— Папа, а что плохого я сделала?

— Все, дочка. Все у тебя получается не по-человечески.

— Я не лучше и не хуже других. Дух времени такой…

— Нет, дочка, ты ошибаешься. Дух времени…

— Отец, я все это понимаю. Дух времени — традиции отцов, целина, электроника, первые космонавты… Ты же не раз говорил, что я умница. Так скажи мне, разве не врываются угрозой нашему духу времени американские атомные грибы над Тихим океаном? Почему вы забываете об этом? Почему, Алексей Васильевич?

— Хорошо, Панна. Но какой же вывод ты делаешь из этого?

Панна молчала.

— Может быть, такой: живи, пока живется? Ты, Панна, заблудилась в трех соснах. Мы знаем об атомном грибе, поэтому и ведем свое трудовое наступление с таким размахом. И не только трудовое… Не надо зарываться в тину мещанства. «Живи, пока живется» — какая подлость! Философийка мещанина, убивающая все святое и светлое в душе человека… А паниковать не будем, нет!

— Как все ясно вам, Алексей Васильевич, — сказала Панна.

— Всем это ясно, Панна, всему нашему народу. Возьми-ка ложку, уха остынет.

Лобачев и Еремин стали собираться домой. Панна съела уху и вымыла котелок.

— А к жениху, Панна, присмотрись. Поспешишь — людей насмешишь, — сказал Лобачев и закинул рюкзак аа плечо. — Пошли, Алексей.

В десять утра полковник Еремин был у себя в кабинете.

Воскресный город шумел за окном. После дождя он выглядел чистым и нарядным.

Еремин подошел к столу и положил руку на телефонную трубку. Усмехнулся. Времена Шерлока Холмса давно миновали, но то, что он сейчас собирается делать, как раз было в духе прославленного сыщика. Еремин хотел убедить себя в том, что звонить не надо, и не мог. Такое бывало с ним и раньше. Самое лучшее средство избавиться от навязчивой мысли — сразу же все выяснить и забыть.

Еремин набрал номер.

— Кирилл Иванович? Здравствуйте, Еремин говорит. Люди на взморье двинулись, а ты корпишь на работе. Нехорошо, дорогой. Ясно, ясно… Я с работы звоню. Что поделаешь, служба такая… Слушай, у тебя имеются личные дела работников рыбокомбинатов? Номенклатура главка? Директора. Главные инженеры. Еще кто? Главные технологи, главные механики… Понятно. Холостов у вас есть? Проверь, пожалуйста. Я подожду у телефона. — Не отпуская трубки, Еремин закурил. — Есть? Холостов Александр Федорович? Главный механик рыбокомбината на острове Туманов? Так я сейчас зайду в главк…

Глава пятая ВОСЬМАЯ ТАЙНА МОРЯ

Парыгин и Мика Савельев молча смотрели в окно. Берег был усеян серыми обкатанными камнями. Океанская волна обнимала их и тут же со звоном отскакивала назад. Игра продолжалась бесконечно долго. Только в безветренные дни, что случалось редко, волна утихала, и на острове наступала тишина.

Каланы любили безветренную погоду. Вон, лежа на спине, дремлет под северным солнцем старый калан. Рядом матка с детенышем. Одинокий калан усиленно массирует самого себя. Сначала грудь, потом живот. Остановился. Почесал затылок и снова принялся растирать грудь. А почему сердится матка? Ага, детеныш скатился в воду. Пригнув голову к груди, она вытащила его за загривок и отшлепала как следует. Каланенок жалобно запищал.

— Так тебе и надо, несмышленыш, — засмеялся Парыгин.

— Его совсем другой человега, — невозмутимо сказал сторож заповедника, любопытный и наивный, как ребенок, старый алеут Мика Савельев.

Он рассказал одну романтическую легенду. Жили когда-то на острове юноша и девушка, прекрасная, как утреннее солнце. Они любили друг друга. Но однажды на остров во главе многочисленного, хорошо вооруженного отряда явился хитрый и жестокий чужеземец. Алчный огонь вспыхнул в его глазах, когда он увидел прекрасную островитянку. Влюбленным некуда было бежать. Родное племя не могло их защитить. Тогда юноша и девушка поднялись на высокую скалу, обнялись и кинулись в море. В воде они превратились в каланов.

— Его кончай умывать и пойди на охоту, — Мика кивнул на зверя, лежащего на камне.

Действительно, калан поднялся и, волоча по земле длинное неуклюжее туловище, тяжело двинулся к воде. Казалось, что он болен, разбит параличом, но стоило ему войти в воду, как зверь сразу же преобразился. Свободные, уверенные движения. Изумительная ловкость и поворотливость. Вот он исчез под водой, вынырнул, принял вертикальное положение, осмотрелся вокруг и поплыл, совершая быстрые волнообразные движения туловищем.