Восьмое Небо

– Неплохо, - сдержанно одобрил «Малефакс», - Далеко от реальности, но сейчас вам не нужна реальность. Вам нужна связь. Идите вперед. К сердцу «Барбатоса». Вы видите его?

Она видела. Это была сфера чистого света, лежащая где-то бесконечно далеко впереди. Так далеко, словно они с ней находились на разных концах огромного тысячемильного корабля.

– Восемнадцать футов и шесть дюймов, а?

– Расстояние здесь не имеет значения. Его здесь и нет. Но вашему телу там, в реальности, придется преодолеть его. А вам придется некоторое время быть для него штурманом.

Она шагнула, не задумываясь, как это сделала. Просто инстинктивно передвинула ногу, которой не ощущала. И вдруг обнаружила, что идет. А может, это состоящий из беспорядочного переплетения чар мир двинулся ей навстречу. Это было… странно. Это пугало и поражало одновременно. Но Ринриетта смогла сделать второй шаг. И, почти не заметив, третий.

– Все отлично, - заметил «Малефакс», - Вы движетесь. Медленно, но вполне целеустремленно. И выглядите так, словно опрокинули по кружке рома в каждом кабаке от Эмдена до Гангута.

– Во имя Розы, заткнись.

– Слушаюсь, прелестная капитанесса.

Она шла вперед. Постепенно она даже стала замечать контуры своего тела. И хоть они были фальшивые, как отражения звезд из никогда не существовавших созвездий, это помогало. Главное было – смотреть неотрывно вперед.

Она шла вперед, натыкаясь на острые углы из необоснованных теорий и спотыкаясь о выпирающее сочувствие незнакомцев. Ей приходилось перешагивать пропасти из непоколебимых предпочтений и продираться сквозь зазубренные россыпи решительной неотложности. Это был мир, созданный из осколков, обрывков и объедков – ее собственного рассудка, чар и окружающего мира. Страшное путешествие по миру, в котором нереальность была не элементом, а основной, сутью и первопричиной.

Сфера сделалась ближе. Ринриетта видела ее маслянистый блеск и ощущала источаемый ею запах фаршированной самодовольными снами рыбы. Сколько шагов ей потребуется, чтоб дойти? Она этого не знала. Даже если бы она смогла как-то перевести расстояние в мили, футы или дюймы, это бы все равно ничего ей не сказало. Но она знала, что сделает, как только доберется до нее. Возьмет – и изо всех сил треснет об палубу. Даже если та будет состоять из избитых мотивов вперемешку со вчерашним жарким.

– СТОЙ.

Мир пошел рябью, выстроенные с таким трудом стены несуществующего мостика едва не рассыпались под напором чего-то извне, несмотря на то, что в этом мире не было ни лицевой стороны, ни изнанки. Это не помешало Ринриетте ощутить, как хрупка и иллюзорна выстроенная ею конструкция. Как крохотная лодчонка, парящая в небесном океане, которую раздавит первый же порыв грозового шквала.

– Он почувствовал, - голос «Малефакса» зазвучал напряженно, царапая ей затылок, - Не думал, что это случится так рано. Его сила…

– ОСТАНОВИСЬ. ИНАЧЕ ТЫ НЕ УСПЕЕШЬ ДАЖЕ ПОЖАЛЕТЬ.

В мире, не знающем материальной формы, голос «Барбатоса» был не звуком, он был сочетанием всех самых ужасных и отвратительных вещей, которые только может вообразить человеческое сознание. Скрежетом пилы по костям, лязгом ржавого капкана, зазубринами на абордажном тесаке, хрипом умирающего, влажной землей на могиле, привкусом запекшейся крови на губах.

– Он пытается пробиться к вам, - Ринриетте показалось, что «Малефаксу» приходится прикладывать усилие, чтоб сохранять свое обычное самообладание, - Можете не беспокоиться, мы с «Аргестом» делаем все возможное, чтобы…

– СТОЙ.

Это даже не было болью, это было чем-то, что тысячекратно хуже, чем боль. Это было ощущением клеточного распада, когда все частицы ее тела застонали, теряя удерживающие их вместе связи. Наверно, так ощущает себя корабль, нырнувший в Марево, когда ядовитые чары растаскивают его на куски.

Это сбило ее с шага, но не заставило остановиться. Она тянула свое тело вперед, не обращая внимания на его стоны, на отчаянный крик миллионов его клеток. Светящаяся сфера была еще далеко и путь к ней постоянно усложнялся. Перед ней растягивались острые преграды сиюминутной скорби, сверху свисали крюкообразные меланхолии. Ей надо было не зацепиться, не позволить себя остановить.

– ЖАЛКОЕ НЕДОРАЗУМЕНИЕ. ТЫ ТЩИШЬСЯ ПОКАЗАТЬ СВОЮ СИЛУ, НО ВНУТРИ ТЫ ВОЕШЬ ОТ СТРАХА. ТЫ – ДАЖЕ НЕ НЕУДАЧА РОЗЫ, ТЫ – СЛИТЫЕ ЕЮ ОТХОДЫ НИКЧЕМНОГО ЭКСПЕРИМЕНТА.

Она начала тонуть. Отражению ее тела в магическом эфире не требовался воздух, но Ринриетта вдруг ощутила, как тысячи тупых лезвий скоблят ее легкие изнутри, заставляя тщетно открывать рот. Но каждый вдох впускал внутрь едкий ядовитый дым, отдающий жженой костью. Наверно, ей надо остановиться на полминуты, просто чтоб перевести дух. Даже не остановится, а просто идти немного медленнее…

Ринриетта шла вперед, захлебываясь едкими испарениями сумбурных догадок. Она не могла понять, становится ли сфера ближе, в какой-то момент она даже забыла, что такое сфера и почему так важно ее коснуться. Остался только слепой позыв – как у умирающей рыбы, последним рывком пытающейся подняться ввысь и хлебнуть воздуха.

– ТЫ ДУМАЕШЬ, ЧТО ДЕД ИСПЫТЫВАЛ ТЕБЯ, НО ЭТО НЕ ТАК. ОН ПРЕЗИРАЛ ТЕБЯ. ОН СЧИТАЛ ТЕБЯ НЕБЛАГОДАРНОЙ ДРЯНЬЮ, НЕ ДОСТОЙНОЙ СТУПИТЬ НА ПАЛУБУ КОРАБЛЯ. ЕСЛИ БЫ ОН НЕ БОЯЛСЯ ПОСЛЕДСТВИЙ, ТО ПРОСТО УТОПИЛ БЫ «АРГЕСТ» В МАРЕВЕ.

Ринриетту охватил холод. Но это был не тот холод, что впивается в тело на большой высоте и не тот, что превращает растянутый такелаж в сверкающие льдом гирлянды. Этот холод норовил стащить мясо с ее костей, полосуя тело тупыми когтями призрачных истин. Она чувствовала, как ломаются, точно тонкие спички, позвонки, как рвутся мышцы и сухожилия. Осколки льда хрустели на языке, разрезая его при каждом вдохе. Но она заставила себя смотреть только на сферу.

– ТЫ УБИЛА ДЯДЮШКУ КРУНЧА. ОН НИКОГДА НЕ ЛЮБИЛ ТЕБЯ. ТЫ НЕ БЫЛА ДЛЯ НЕГО КАПИТАНОМ, ВСЕГО ЛИШЬ БАЛЛАСТОМ НА ЕГО ШЕЕ, ЕГО ДОЛГОМ ПЕРЕД ДАВНО УМЕРШИМ ЧЕЛОВЕКОМ. ТЫ ИСПОЛЬЗОВАЛА ЕГО – И УБИЛА, КОГДА ОН ИСЧЕРПАЛ СВОЮ ПОЛЕЗНОСТЬ.

В пространстве перед ней вспыхнули миллионы справедливостей, обрушив на нее раскаленный поток света, выжигая глаза и испепеляя кожу. От этого жара текло все, поверхность под ногами превратилась в шипящие сантименты, пачкающие ступни черным пеплом детских условностей.

Сделать остановку. Передохнуть, чтоб двинуться с новыми силами. Одну секундочку, одну крохотную маленькую секундочку, Роза, молю…

– КИН НИКОГДА НЕ ЛЮБИЛА ТЕБЯ. ТЫ БЫЛА ДЛЯ НЕЕ ХОДЯЧЕЙ ПРИЧУДОЙ, СМЕШНОЙ НЕЛЕПОСТЬЮ, КОТОРОЙ МОЖНО БЫЛО ПОХВАСТАТЬСЯ ПЕРЕД ВЕЛИКОСВЕТСКИМИ ПОДРУГАМИ. ОНА ЗАБЫЛА ТЕБЯ ЧЕРЕЗ НЕДЕЛЮ ПОСЛЕ ТОГО, КАК ТЫ СБЕЖАЛА. ЗА ВСЕ ЭТИ СЕМЬ ЛЕТ ОНА ВСПОМИНАЛА ТЕБЯ ТОЛЬКО С ПРЕЗРЕНИЕМ. СВОИМ СТРАХОМ ТЫ НАВСЕГДА УНИЧТОЖИЛА ВСЕ ТО, ЧТО ВАС СВЯЗЫВАЛО.