Восьмой ангел
Шрифт:
Борзогон кинулся к ним, как к близким родственникам, взрыдывая и прижимаясь дрожащим телом.
Бозо, услышав невероятный рассказ, ничуть не удивились, по крайней мере, вида не показали, помолчали и продолжили свою работу. И лишь один из них, самый старший, хлопнул по плечу Лади и сказал: «Видишь, как хорошо, что ты не совсем догон, а то бы тоже ушел…»
Потом было несколько вертолетных вылазок на Бандиагару. Буквально за два дня понаехала куча ученого народа со всего света, Макс не успевал здороваться с коллегами, которых видел раз в несколько лет… Слетелись тучи журналистов.
В сердце Бандиагары, к священному утесу они попали лишь вчера. До того над скалами бушевали нешуточные грозы, и близко не подпуская к сакральному месту.
Наверное, лучше б не попадали. Тогда и величественный каменный лоб, и наскальные панно, и островерхая хижина хогона — все жило бы в памяти, каким они его видели в последний раз.
Ни он, ни Моду поначалу не поняли, где оказались, решив, что вертолет сбился с курса. Но пилот плавно посадил машину и приглашающе открыл дверь: приехали!
Крестик на карте точно указывал на самую высокую точку Бандиагары — утес. Сюда вертолет и приземлился. Однако вокруг, насколько хватало обзора, простиралось ровное каменистое плато, без единой возвышенности. Кое-где громоздились кучи камней, но и они уже успели порасти редкой травой.
Ни хижины хогона, ни рисунков, ни пещеры, ни самого утеса.
Видно, догоны все прихватили с собой. Ясно, это походило на бред сумасшедших, но иного объяснения ни Моду, ни Макс не знали.
— И чего вы так сюда рвались? — недоуменно пнул камешек вертолетчик. — Таких каменных пустошей и в других местах навалом…
Тогда же, вернувшись в Мопти, друзья условились, что в ближайшее время постараются не говорить о произошедшем. Пусть улягутся эмоции. Пусть зарубцуются раны. Потом… У них еще будет время. Ведь они — живы.
— Макс, — почесал забинтованный лоб Моду, — а я ведь не один к тебе прилечу, со всей семьей! Примешь?
— Что, и Амаду привезешь? — изумился Барт. — Ему же и полугода еще нет!
— Всей семьей, — подтвердил малиец. — И с Амаду. Пусть привыкает к дальним странствиям. Должен же кто-то разгадать догонскую загадку! Почему не мой сын? Следующего, как и обещал, назову Максом. А вот ты своего назовешь Моду?
— Это надо будет у Ольги спросить, — расхохотался Барт.
Самолет все не выпускали. Моду пошел справиться у знакомых, когда вылет, а Макс, откинувшись на жестком стуле, уставился в маленький черно-белый телевизор, являющийся центром притяжения всех шатающихся без дела пассажиров.
Новости Си-Эн-Эн исправно ловились и здесь. Макс прислушался. Хоть узнать, что еще в мире происходит, а то они, как дикари с необитаемого острова…
Показали обломки какого-то самолета, диктор протараторил о какой-то катастрофе. И вдруг Барта хлестнуло по ушам: «Мурманск».
«Ненайденными остаются еще несколько тел и среди них — известная русская журналистка Ольга Славина». На экране появилось фото. Смеющаяся светловолосая девушка протягивала кому-то микрофон.
Оля.
Они жили долго и счастливо и умерли в один день. Это про них с Максом. Это они умерли в один день. Он — в своей Африке, она — на другом конце света — в Мурманске.
В один день. Только жили они недолго.
Это — нечестно! Нечестно! Нечестно!
Слезы снова потекли из глаз, обжигая виски, затекая за уши. Они теперь все время текли, слезы. Почти не останавливаясь.
— Ну-ну, деточка, — услышала Ольга добрый жалеющий голос, — не плачь. Сейчас мы тебе укольчик…
— Снова плачет? — спросил какой-то мужчина.
— Плачет, — согласилась женщина.
— Молчит?
— Молчит. Видно, что не спит, но глаз не открывает.
— Деточка, — присел кто-то к ней на кровать, — открой глаза. Ты же меня слышишь! Давай поговорим!
Зачем? Зачем открывать глаза, говорить, жить? Зачем уколы, уговоры, разговоры?
Она умерла. Неужели они это не понимают?
– Не делайте ей больше успокоительного, — приказал мужчина. — Попробуем другой способ.
— Маша, это Барт. — Голос в трубке был незнакомым и мертвым. — Я в Париже, завтра прилечу в Мурманск. Я все знаю.
— Максим, — Маша всхлипнула, — конечно, я встречу… Знаешь, может быть Оля… ты пока… — она заставила себя замолчать. — Жду.
Нет, пока не будет полной ясности, она не имеет права давать ему даже смутную надежду! Кто ее знает, эту экзальтированную кассиршу с вокзала! Прибежала сегодня чуть свет в редакцию, стала тыкать какой-то бумажкой, уверяя, что это автограф Оли. Будто Славина вовсе не улетела тем рейсом, а приехала на вокзал, и она, кассирша, продала ей билет без всякого паспорта…
— А почему вы раньше не пришли, — обомлела Маша, — ведь неделя прошла?
— Ездили с мужем на рыбалку, а там ни радио, ни телевизора, вчера вечером вернулись…
Но если Лелька уехала на поезде, она давным-давно должна была приехать в Питер. И отзвониться. Тем более, видя все это по телевизору… Нет, что-то тут не то.
Маша снова взяла в руки бумажку, оставленную кассиршей. Почерк Лелькин, без сомнения. И дата… Тот самый день… И откуда этой кассирше знать, что у Лельки в самом деле нет паспорта?
— Черт! Черт! — Маша сжала ладонями пылающие щеки. — Черт! А вдруг! — Она быстро набрала знакомый номер начальника вокзала. — Иван Николаевич, это Мария Логинова, здравствуйте…
Ольга слышала, как в палату заходила медсестра, чем-то тихонько звенела, потом погасила свет и вышла, прикрыв дверь. Славина весь день дожидалась этой минуты. Сейчас больница уснет, и можно будет сделать то, что задумала.
— Макс, — шепнула она, — подожди меня, я очень скоро!