Воспитанница любви

Наконец певица исчерпала свой репертуар и освободила место для Евгения. Юноша прочитал несколько стихотворений и поспешил укрыться среди зрителей. Его место занял какой-то молодой офицер. Он просто спел под гитару «Черную шаль», а после модный романс «Черный цвет, мрачный цвет». И хотя княгиня кривила лицо и бормотала что-то про дурной тон, Вере пришлись по сердцу именно эти незатейливые пьесы. Она заметила, что и Вольский бросил шалить и беспокоить окружающих. Теперь он слушал, чуть усмехаясь и трепля по обычаю мочку уха. Выступал еще какой-то немец-фокусник, и на этом концертная программа завершилась. Одни ринулись к чайному столу, другие составили партию в вист – словом, разошлись по кружкам. Только теперь Вольский заметил Веру и подошел к ней.

– Позвольте поздравить вас с выздоровлением, – не совсем уверенно произнес он.

Вера холодно ответила:

– Благодарствую.

– Сердитесь?

Девушка могла поклясться, что в его голосе звучали нотки раскаяния.

– Отчего же, Андрей Аркадьевич? Нам, кажется, нечего делить. Да и что я вам? – К горлу подступили слезы, и последнюю фразу Вера едва прошептала.

Вольский вдруг взял ее руку и прижал к губам, вызывая недоумение окружающих. Не отпуская руки, он долго смотрел Вере в глаза, пока девушка, придя в себя, не высвободилась. На них с любопытством поглядывали и шептались, а Браницкая, проходя мимо чайного стола, что-то сказала Вольскому сквозь зубы.

– Вы меня много обяжете, если оставите в покое, – пряча глаза, проговорила Вера.

С несвойственной ему потерянностью Вольский спросил:

– Хорошо, но что мне сделать, чтобы вы больше не дулись?

Чтобы как-то от него отделаться и не привлекать внимание окружающих, Вера попросила:

– Устройте мне отдельную встречу с Евгением.

Вольский поднял брови:

– Зачем?

Вера брякнула первое, что пришло ей в голову:

– Мне нужно вернуть ему книгу Гофмана.

Андрей усмехнулся:

– И только?

Бедная воспитанница оглядела публику, в ожидании чая наблюдавшую всю эту сцену, и в отчаянии воскликнула:

– Да уйдите же, вы мне мешаете! – И она принялась разливать чай.

Вольский же прямиком направился к Евгению, который вел оживленную беседу с какими-то важными господами. Вольский что-то произнес, и весь кружок обернулся в сторону Веры, а Евгений кивнул ей с улыбкой. Вера готова была провалиться сквозь землю. Андрей готовился сообщить девушке о выполненном поручении, но тут ретивого посланца перехватила Браницкая. Забыв об открытом самоваре, Вера наблюдала, как та, прикрывая гнев любезной улыбкой, отчитывала Вольского. Горячий чай вылился из чашки на тонкое блюдечко. Вера обожглась и ахнула, чем вызвала сострадание вездесущего Алексеева. Тот едва оторвался от карт ради чая и бросился к воспитаннице:

– Подуть! Подуть! – и тут же исполнил.

– Ах, оставьте! – брезгливо отдернулась Вера и, задев чашку, опрокинула ее на светлые панталоны Алексеева.

Чиновник взвился от боли, Вера от ужаса закрыла лицо руками, Вольский громко захохотал. Возмездие явилось в облике княгини. Глаза ее метали молнии, но она владела собой. Холодно улыбнувшись, Браницкая произнесла:

– Веринька, проводи господина Алексеева к Малаше, она приложит мазь на ожог.

Девушке ничего не оставалось делать, как подчиниться. Всю дорогу Алексеев ворчал, сожалея о безнадежно испорченных панталонах. Вера не слушала его, думая о своем. Только когда в темном коридорчике Иван Иванович попытался приобнять ее за талию, она довольно сильно оттолкнула его и быстро прошла вперед. Чуткое ухо девушки уловило бормотание Алексеева:

– Ну, ничего, ничего. Я дождусь. Я не тороплюсь.

Когда она вернулась в гостиную, передав несносного Алексеева на попечение Малаши, гости уже разъезжались. Постепенно гостиная опустела, остались только свои, завсегдатаи кружка княгини. Вольский разместился в кресле с бокалом вина и распустил галстук. Евгений наигрывал что-то на фортепьяно и поглядывал в сторону Браницкой, которая кокетничала с молодым офицером, певшим давеча романсы. Чаю больше никто не желал, кроме вернувшегося Алексеева, и Вера могла отлучиться в свою комнату за альбомом. Когда она вернулась, Евгений хлопнул крышкой рояля и подошел к ней:

– Андрей передал мне вашу просьбу. Я и сам желал с вами поговорить, да все недосуг было. А теперь я уезжаю. Присядем подальше, у окна, чтобы нам не мешали.

Они отошли в дальний угол гостиной и сели на софу. Собственно, Вера не знала, о чем именно она хочет говорить с юным поэтом. Для начала она попросила вписать в альбом что-нибудь своего, а сама молча следила за его руками. Ей было жаль прощаться с Евгением, как с братом, как с родным или давно близким человеком. Если бы Евгений попросил помощи, она отдала бы последнее. Еще Веру мучили дурные предчувствия, каким-то образом связанные с Петербургом. Поэтому девушка молча смотрела на юного поэта, и во взгляде ее неожиданно читались и любовь, и скорбь, и почти материнская жалость. Евгений долго писал, а после, отдавая альбом, спросил с теплой улыбкой:

– Разве это все?

– Н-нет, – смущенно ответила Вера.

Ей непременно надо было разъяснить поступки Вольского, иначе эта боль, заставившая Веру слечь в постель, так и не покинет ее. Она беспомощно оглянулась в сторону Вольского и встретилась с его внимательным взглядом.

– Вы не должны строго судить, – будто читая ее мысли, произнес Евгений. – Поверьте, Андрей – добрый, благородный человек, но…

– Его развратило общество? – невесело смеясь, дополнила Вера.

– И да и нет. – Евгений запустил пальцы в чудесные темные волосы. – Люди, подобные ему, то есть имеющие в жизни все, кроме одного – цели, сейчас не редкость. Знаете, что говорит Баратынский о нашем поколении? Эгоизм – наше законное божество, ибо мы свергнули прежних кумиров и не уверовали в новых.

– Мне кажется, вы вовсе не такой, – тихо сказала Вера.

– Меня спасает поэзия, – улыбнулся Евгений. – Андрей часто шутит, что он завидует мне: я могу себя выразить, я знаю вдохновение, высокие помыслы.

– Ах, он еще и завистник! – возмутилась Вера.

Евгений покачал головой:

– Это не зависть. Это тоска невысказанной души. Господь не дал Андрею творческого дара, или он еще не распознал его в себе. В этом его беда. Вольский ищет, но ему трудно, он на грани падения.

Вера снова встрепенулась:

– Он давно уже пал! Вы добрый человек, многое ему прощаете и не хотите видеть, как низко он пал!

Евгений удивленно смотрел на нее.

– Вы несправедливы к Андрею. Для Вольского существуют Божий закон и законы чести. Ни то ни другое он не преступил ни разу, иначе он не был бы моим другом.

– Да он предавал вас неоднократно! – воскликнула Вера невольно и тут же раскаялась.

Голос поэта обрел твердость.

– Вы ошибаетесь. О предательстве не может быть и речи.

Девушка жалко пролепетала:

– Но Вольский и Браницкая…

Евгений не дал ей договорить, взяв за руку и крепко сжав ее.

– Не продолжайте. Не уподобляйтесь салонным сплетникам, в Москве им несть числа. Андрей нуждается в вашем внимании, ему необходимо ваше участие… Я знаю причину вашей болезни, он рассказал мне в раскаянии.

Вера покраснела до слез. Затронутая тема волновала ее, но это было так больно и стыдно! Евгений продолжал:

– Я хорошо знаю Вольского, и мне кажется, что именно вы могли бы помочь ему и удержать от падения. Ему нужна как воздух ваша… доброта.