Воспитанница любви

Вера билась и стонала, силясь вынырнуть из мутной бурной реки. Чьи-то ласковые заботливые руки подхватили ее, и вот она уже парит в облаках, которые нежно касаются ее щек, скользят упоительным шелком по шее, груди…

Тут ее сердце встрепенулось и забилось, как птица в силках. Это не сон! Не открывая глаз, она чувствовала, как чьи-то нежные влажные губы, едва касаясь, ласкают ее кожу, а тело, освобожденное от сорочки, отзывается, звенит легкой дрожью. Чьи-то мягкие прохладные кудри приятно щекочут грудь.

– Боже милосердный, – прошептал коварный соблазнитель, и Вера с блаженством узнала голос Андрея Вольского.

«Так и должно быть, все правильно», – отозвалось глубоко внутри ее замутненного сознания.

– Ангел мой, – страстно шептал охрипшим голосом Вольский.

Он не спешил, желая отодвинуть последнее чувственное исступление и дать Вере возможность разделить это мгновение. Он был ласков и осторожен, бережно прикасался к затаенным уголкам ее тела. Вера обезумела. Она хватала ртом воздух, будто искала дыхания его целительных уст. Искала и находила, невольно отмечая мягкость и сладость этих искусных губ. Они целовались вечность, но не пресыщались, чувствуя все большую жажду. Все самые обольстительные грезы и мечтания Веры воплотились наконец. Она ничего не боялась, хотя некоторые открытия вполне могли испугать ее прежнюю. Разумность, мудрость, естественность совершающегося дали юной любовнице бесстрашие.

– Что ты со мной делаешь? – стонал Вольский. – Не спеши, любовь моя, у нас все впереди…

Тогда Вера принималась исследовать тело любимого, нежно лаская, любуясь его мужским совершенством и силой. Все в нем, казалось, было создано только для Веры.

– Сжалься, – шептал в безумии Андрей, – я погибаю…

И ей тоже казалось, что сердце не выдержит, разорвется от переполняющих его чувств, но страстная волна накрыла ее с головой и унесла наконец к невыносимому блаженству, в котором терялась боль первого соития.

Вера с испугом смотрела на бездвижное тело возлюбленного. «Что, если он и впрямь умер?» Она трепетно склонилась к груди Андрея и услышала сильные толчки живого и страстного сердца. Наведавшись за ширму, где стоял кувшин с водой, девушка вернулась к нагому, обессиленному Андрею и прикрыла его простыней.

– Святые угодники! – пробормотал Вольский, не открывая глаз. – Неужто такое бывает со смертными? Или я уже там, в блаженной стране?

Вера стыдливо улыбнулась.

– Верно, совестно быть такой счастливой? – спросила она себя вслух.

– Совестно быть несчастным, – лениво проговорил Вольский. – Уж я это знаю не понаслышке.

– Мне страшно! – Вера опять приникла к груди Вольского, на которой блестел нательный крестик.

– Чего же, ангел мой?

– Что все это сон. Я скоро проснусь, и ты исчезнешь…

– Обычно исчезаешь ты, ускользаешь незаметно, оставляя меня умирать от одиночества.

– Прости, теперь никогда, никогда…

Вольский наконец открыл глаза, и столько в них было нежности, страсти и любви, что у Веры захватило дух и к горлу подступили слезы.

– Веришь ли, мой ангел, приехал отвоевывать у матушки Варварино, чтобы жениться на тебе наконец, а тут такие дела творятся. Видит Бог, не ожидал… Матушка мне все рассказала.

Вольский ласково потрепал затылок Веры. Она вновь приникла к нему, словно страшилась, что их разлучат.

– Дай, думаю, запру тебя в Варварине, чтобы опять от меня не сбежала.

– А как же Алена? – вскинулась вдруг княжна.

– Ну, в Алене теперь нужды не будет, – небрежно заметил ее будущий супруг.

– Да, разумеется… – растерянно пролепетала Вера.

Вольский вопросительно глянул на нее и громко расхохотался:

– Ты что думаешь, Вера? Полно, это фантазии. Послушай. Когда я поселился в Варварине, то был все равно что больной. От меня прятали ружья, веревки. Вот Алена и ходила за мной, как за недужным младенцем. Это у нее в привычку вошло, больно всех перепугал я тогда. До деревни дошли кое-какие слухи. Они полагали, что это матушка довела меня до душевного расстройства.

Вере сделалось весело, так весело, что хотелось прыгать, смеяться, дурачиться. Андрей ласково смотрел на раскрасневшуюся невесту.

– Я не чаял, – вдруг тихо сказал он, – что смогу опять любить… Благодарю тебя, Господи.

Вера в умилении припала к его губам, и снова повторилось сладкое безумие. Уснули они на рассвете и не видели, как выглянуло терпкое августовское солнце и высушило влагу. На Тверской бульвар вышли няньки с детьми, дамы с собачками и без собачек усаживались на скамейках, угощались мороженым и конфетами, и все прибывали новые гуляющие.

Дуня несколько раз подходила к дверям Вериной спальни и прислушивалась с загадочным видом. Все было тихо. Наконец Вера проснулась. Еще не открыв глаза, она вспомнила все, и сердце вновь забилось, и румянец выступил на сонном личике. С неизъяснимым блаженством юная княжна полюбовалась на крепко спящего Андрея. «Пусть спит. Он, верно, умаялся в дороге».

Накинув воздушный пеньюар, Вера подошла к окну и раздвинула портьеры. Все тело ее звенело и пело, даже сладкая боль в нем была приятна и напоминала о счастливейшей из ночей. В дверь тихо поскреблись. Вера оглянулась на кровать, где в безмятежном, здоровом сне раскинулся ее будущий супруг, и выглянула в коридор. Возле двери топталась Дуня. Она лукаво оглядела госпожу, отчего та невольно заалелась.

– Что тебе, Дуня?

– Там спрашивают вас. Мужик какой-то.

– Что за мужик? Зачем?

– Купцом сказывается.

«Этого недоставало!» – испугалась Вера и невольно оглянулась на дверь.

– Что ему надобно?

– Просит вас позвать, сказывает, дело к вам.

– Проведи его в гостиную, я скоро буду.

Она тихо прокралась в комнату, где спал ее возлюбленный, невольно восхитилась его красотой и вновь ощутила невероятный прилив счастья. Однако чтобы счастье сие не омрачилось, следовало поскорее спровадить этого нахального гостя. Путаясь в юбках и шнурках, юная княжна наспех оделась и полетела в гостиную.

В ноги ей чуть не с порога бухнулся светло-русый бородач в русском платье. Дуня с любопытством глазела в щель двери, но Вера порскнула, и ее вмиг смело оттуда.

– Матушка, Вера Федоровна! Не побрезгуйте, примите к празднику.

– Егор Власьевич, немедленно встаньте! – приказала Вера.

Она никак не могла понять, что Прошкин сует ей в руки.

Он поднялся наконец, а Вера невольно открыла шкатулку и ахнула: перед ней сияла огнями чудесная бриллиантовая диадема. Та самая, что пропала с Бурковским.