Воспламеняющая

Он вновь повернулся к Вики.

– Как дела?

– Нормально.

Подошел Уэнлесс. Встал между ними, посмотрел сначала на Вики, потом на Энди.

– Вы чувствуете легкую боль, да? – Он говорил без акцента, даже без какого-либо местного выговора, но строил предложения не совсем обычно, и у Энди возникло подозрение, что английский язык для него неродной.

– Давление, – ответила Вики. – Небольшое давление.

– Да? Это пройдет. – Уэнлесс доброжелательно улыбнулся Энди. В белом халате он казался жутко высоким, а его очки выглядели очень маленькими.

– Когда мы начнем уменьшаться? – спросил Энди.

Уэнлесс продолжал улыбаться.

– Вы чувствуете, что сейчас начнете уменьшаться?

– Уменьша-а-а-а-аться, – протянул Энди и глупо улыбнулся. С ним что-то происходило. Господи, он ловил кайф. Он улетал.

– Все будет хорошо, – пообещал Уэнлесс и улыбнулся еще шире. После чего ушел. Всадник, проезжай [8] , одурманенно подумал Энди. Посмотрел на Вики. Какими блестящими стали ее волосы. По какой-то дурацкой причине они напомнили ему медные провода в обмотке новенького мотора… генератора… альтернатора… бла-бла-блатора…

8

Последняя строка стихотворения Уильяма Батлера Йейтса (1865–1939) «В тени Бен-Балбена». Выбита на его надгробии.

Он громко рассмеялся.

Сдержанно улыбаясь, словно разделяя шутку, аспирант пережал трубку, впрыснул в вену Энди еще толику содержимого шприца и отошел. Теперь Энди запросто смотрел на трубку, спускавшуюся от бутыли. Его это больше не тревожило. Я – сосна, подумал он. Посмотрите на мои прекрасные иголки. И опять рассмеялся.

Вики улыбалась ему. Господи, такая красивая. Он хотел сказать ей, какая она красавица, как ее волосы сверкают медным огнем.

– Спасибо, – ответила она. – Какой милый комплимент.

Она это сказала? Или ему почудилось?

– Думаю, я пролетел с дистиллированной водой, Вики. – Он цеплялся за остатки сознания.

– Я тоже, – безмятежно ответила она.

– Приятно, да?

– Приятно, – мечтательно согласилась она.

Где-то кто-то плакал. Истерически рыдал. Звук нарастал и падал забавными циклами. Прошла, казалось, вечность, прежде чем Энди повернул голову, чтобы посмотреть, что происходит. Выглядело занятным. Все стало занятным. Все словно пребывало в медленном движении. Как в покадровой съемке, если цитировать авангардного кинокритика кампуса. Он постоянно так писал в своей колонке. «Антониони отчасти достигает удивительного эффекта своих фильмов благодаря использованию покадровки». Какое любопытное, действительно умное слово: в нем слышался шорох змеи, выползающей из холодильника… покадровка.

Несколько аспиранток и аспирантов покадрово бежали к одной из кушеток, стоявшей около доски аудитории 70. Лежавший на этой кушетке парень, похоже, что-то делал со своими глазами. Да, он определенно что-то делал со своими глазами: вцепился в них и пытался вырвать из головы. Пальцы скрючились, кисти напоминали птичьи лапы с когтями, и кровь хлестала из глазниц. Хлестала в покадровой съемке. Игла выскакивала из вены в покадровой съемке. Уэнлесс бежал в покадровой съемке. Глаза парня на кушетке теперь выглядели как расплющенные яйца-пашот, хладнокровно отметил Энди. Да, именно так.

Потом белые халаты собрались вокруг кушетки, и он перестал видеть парня. Прямо за кушеткой на стене висел учебный плакат, изображавший основные отделы человеческого мозга. Какое-то время Энди внимательно изучал плакат. «Очень интер-р-р-ресно», – как говаривал Арти Джонсон в «Поводе для смеха».

Окровавленная рука взметнулась среди белых халатов, рука утопающего. Пальцы покрывала слизь, с них свисали кусочки плоти. Рука ударила по плакату, оставив на нем кровавое пятно в форме большой запятой. Плакат с дребезжащим чавканьем начал наматываться на валик.

Кушетку подняли (белые халаты не позволяли увидеть парня, который вырвал себе глаза) и вынесли из комнаты.

Спустя несколько минут (часов? дней? лет?) один из аспирантов подошел к кушетке Энди, проверил капельницу, потом добавил еще немного «Лота шесть» в мозг Энди.

– Как самочувствие, парень? – спросил аспирант, но, разумеется, он вовсе не был аспирантом, не был и студентом; никто из них не учился в колледже. Во-первых, выглядел этот тип лет на тридцать пять, слишком старый для аспиранта. А во-вторых, он работал на Контору. Энди вдруг обнаружил, что знает это. Абсурд, конечно, но он знал. И звали этого мужчину…

Энди напрягся и нашел имя. Мужчину звали Ральф Бакстер.

Он улыбнулся. Ральф Бакстер. Легко и просто.

– Я чувствую себя нормально, – ответил Энди. – А что с тем парнем?

– С каким парнем, Энди?

– Тем, который вырвал себе глаза, – безмятежно ответил Энди.

Ральф Бакстер улыбнулся и похлопал Энди по руке.

– Зрительные галлюцинации, да?

– Вовсе нет, – подала голос Вики. – Я тоже это видела.

– Вы думаете, что видели, – ответил аспирант, который не был аспирантом. – У вас одна и та же галлюцинация. Парень, лежавший у доски, выдал мышечную реакцию. Что-то вроде судорог. Никаких вырванных глаз. Никакой крови.

Он собрался уходить.

– Друг мой, невозможно увидеть общую зрительную галлюцинацию без предварительного обсуждения. – Энди чувствовал себя невероятно умным. Его логика выглядела безупречной, бесспорной. Он держал старину Ральфа Бакстера за яйца.

Ральф улыбнулся, нисколько не утратив присутствия духа.

– С этим препаратом все возможно, – ответил он. – Я скоро, идет?

– Конечно, Ральф, – согласился Энди.

Ральф остановился, вернулся к кушетке, на которой лежал Энди. Вернулся в покадровой съемке. Задумчиво посмотрел на Энди. Тот улыбнулся в ответ широкой, глупой, обдолбанной улыбкой. Я тебя снова подловил, старина Ральф. Опять ухватил за яйца. И тут на него выплеснулся ушат информации о Ральфе Бакстере, прорва всякого и разного: ему тридцать пять, в Конторе он шесть лет, до этого два года в ФБР, он…

За свою карьеру убил четверых, троих мужчин и одну женщину. После смерти изнасиловал ее. Независимый журналист, работала на агентство Ассошиэйтед Пресс и узнала…

Данный момент получился скомканным. Однако значения это не имело. Внезапно Энди понял, что не хочет этого знать. Улыбка увяла. Ральф Бакстер все смотрел на него, и Энди потащило в черную паранойю, которую он помнил по двум прошлым улетам с ЛСД… только еще более глубокую и пугающую. Он понятия не имел, каким образом столько узнал о Ральфе Бакстере – и как ему стали известны имя и фамилия мнимого аспиранта, – но ужасно боялся, что, расскажи он все это Бакстеру, его наверняка вынесут из аудитории 70 «Джейсон-Гирней-холла» так же быстро, как и парня, вырвавшего себе глаза. А может, это действительно была галлюцинация? Странное происшествие теперь казалось совершенно нереальным.

Ральф все смотрел на Энди. Постепенно губы Ральфа растягивались в улыбке.

– Видишь? – мягко сказал он. – С «Лотом шесть» случается всякое.

Он ушел. Энди облегченно выдохнул. Взглянул на Вики, и она смотрела на него, в широко раскрытых глазах читался испуг. Она слышит мои эмоции, подумал Энди. Как по радио. Так что сдерживайся. Помни, что она улетела, чем бы это дерьмо ни было!

Он улыбнулся Вики, и через мгновение она нерешительно улыбнулась в ответ. Спросила, что не так. Он ответил, что не знает, может, и ничего.