Воспоминание о Вальсе
Шрифт:
– Приехали, сэр.
…он выходит из поезда, оглядывается, не понимает, это Честер, нет, не Честер, или Честер, и в то же время не Честер, вот этого дома не было, а особняк Фишеров совсем обветшал, и маленькие улочки вымостили камнем…
«– А ты вырастешь, на мне женишься?
«– Еще как женюсь!
«– А не врешь?
«– Еще чего, буду я врать…
Не думать, не думать, не вспоминать… он хочет просочиться гостиницу, не успевает, видит в конце улицы дом с пустыми глазницами окон, холодеет – будь он проклят, если не видел этот дом раньше…
– Скажите… кто живет в этом доме?
Оторопевший
– Э-э-э… никто.
Он показывает прохожему соверен:
– Там никто не живет, – повторяет прохожий.
Он смотрит на прохожего, добавляет еще полсоверена.
– Туда нельзя идти, – добавляет прохожий.
– А что такое?
Убийство сюжета
…после долгих безрезультатных поисков чего-то по-настоящему оригинального, я, наконец, решил отправиться подальше от столичной суеты на лоно природы – я присмотрел себе уютный дом на окраине небольшой деревушки – не дом, а настоящий замок с башенками, коваными воротами и винтовой лестницей. Я надеялся хоть здесь, наедине с подступающей осенью, найти подходящие сюжеты. В первый же день по приезду в дом мне попалось два сюжета в старой лампаде – но они уже засохли от времени. Еще один сюжет лежал на пожелтевших страницах раскрытой книги, но он тоже был мертв.
Ближе к вечеру я решил прогуляться по окрестностям а заодно поискать интересную историю: ожидания меня не обманули, вскоре в чаще леса передо мной показался сюжет, достаточно свежий. Я вскинул ружье, но моя добыча пропала, будто её и не было вовсе. Солнце скрылось за холмами, стало быстро темнеть, потянуло холодком, и я поспешил к дому. По дороге назад мне пару раз виделось что-то в зарослях, похожее на сюжеты и фабулы, но возможно, это были просто птицы.
Добравшись домой, я принялся приводить в порядок доставшийся мне дом, и даже потихоньку поалел, что не нанял прислугу. Впрочем, хлопоты в доме помогли мне согреться, а к тому времени, когда я привел в порядок гостиную внизу и спальню на втором этаже, пламя камина согрело дом.
Он появился, когда я заканчивал уборка в большом зале, и решил снять со стены две выцветшие от времени картины, на которых уже невозможно было ничего разобрать. Тогда-то он и ворвался в дом, выхватил у меня из рук одну из картин, прижал к себе другую и закричал отчаянным голосом:
– Нет! Нет! Не трогайте! Отдайте… отдайте мне!
Я пожал плечами и бормотнул что-то вроде – забирайте, только потом посмотрел на вбежавшего. Мне показалось, я брежу – потому что передо мной стоял сюжет, чуть сгорбленный, потрепанный, в уютном твидовом сюртуке.
– Вам… вам же они не нужны? – спросил сюжет.
– Нет.
– Тогда… вы позволите?
– Конечно, конечно, берите.
Сюжет бережно прижал к себе картины, на которых чуть виднелись очертания людей, обошел гостиную, оглядывая интерьер, наконец, устроился за фортепьяно и взял несколько аккордов. Я ждал – сам не знаю, чего. Пальцы сюжета заметались по клавишам, он начал играть Лунную Сонату, и, как показалось мне, играть довольно неплохо – но тут же с силой ударил по фортепьяно и начал колотить инструмент. Я хотел одернуть его – но сюжет сам успокоился, наткнувшись на мой изумленный взгляд.
– Я… я пойду, – сказал
сюжет, прижимая к себе картины и тоскливо глядя на промозглую осень за окном.Меня покоробило.
– Что вы… оставайтесь, прошу вас…
Я хотел открыть сюжету комнату для гостей, но мой визитер облюбовал себе маленькую детскую под самой крышей, забрался в кровать и даже взял с собой плюшевый месяц, заявив, что это Мистер Мун. Там же на стене детской сюжет повесил портреты и прошептал – спокойной ночи, маменька, спокойной ночи, папенька – и снова встретился с мной взглядом.
– Вы… вы жили в этом доме? – спохватился я.
– Совершенно верно, – ответил он и тут же спохватился, – а на зватрак будут сырники со сливовым джемом? А у нас обычно подавали сырники со сливовым джемом…
Меня осенила догадка:
– Так значит… теперь у меня есть сюжет!
– Верно, – кивнул сюжет и многозначительно посмотрел на ружье, которое я оставил у стены.
По спине пробежал холодок.
– Нет… я не смогу вас убить…
– Но тогда у вас не будет сюжета.
– Не будет… – согласился я.
– А вы… а вы… – сюжет многозначительно поднял палец, – а вы придумайте что-нибудь про мою семью… ну, там проблемы какие-нибудь будут… тайны какие-нибудь… интриги…
Меня передернуло.
– Нет, – ответил я, – я не хочу, чтобы с вашей семьей что-то случилось.
– Тогда у вас не будет сюжета, – повторил сюжет.
– Не будет, – сказал я.
Осенний дождь стучал в окна, ветер трепал ветви, плясало пламя в очаге, время точило когти о старые балясины и отскакивало, когда я подходил ближе.
Вот и все. И больше в этой истории ничего не случится, никаких загадок, никаких интриг, тайн, никто никого не убьет – потому что я так и не поймал сюжет…
Неправильное время
Сегодня утром часы показывают правильное время.
Это плохо.
Потому что Чима.
Эш смотрит на часы, думает – Чима. Чима в седьмой палате, сжимает руку Эш и улыбается, говорит:
– Всё хорошо.
Эш делает вид, что верит ему, говорит:
– Всё хорошо.
До полудня часы показывают правильное время. За это время уезжают девушка из восьмой палаты и двое детей из одиннадцатой. Почему двое детей, спрашивают люди, детей-то почему, спрашивают люди. И сами же разводят руками, ну а что делать, все мы…
Часы показывают полдвенадцатого, подходит поезд, девушка садится, дети в поезд садятся, бабушка детей говорит девушке, вы уж как-нибудь присмотрите за ними, девушка кивает, да обязательно, обнимает детей, мальчика и девочку, а сейчас мы с вами в Африку поедем, а там попугаи…
Эш смотрит на часы.
Боится.
Чима говорит:
Всё будет хорошо.
После полудня часы наконец-то сходят с ума, перескакивают куда-то назад, назад на тридцать лет, и вот уже Чима и Эш идут гулять в саду, Чима хочет поцеловать Эш, Эш не дается.
Ближе к вечеру часы ненадолго приходят в себя, показывают половину девятого – в седьмой палате женщина рыдает в голос, у неё сын в аварию попал. Часы перескакивают на полдня назад, сын в аварию не попадает.
В полночь приходит поезд, к нему выходят два старика из десятой палаты, прощаются с близкими.