Воспоминание об Алмазных горах

Шмаков в самом деле не спал: сквозь бессонное сознание строил план побега. Верил в свою счастливую звезду. Разумеется, знал и то, что в пещере никаких сокровищ нет. Было время, когда Савченко без гроша в кармане, голодный, как пес, бродил по Чахару, где его и подобрал Шмаков. Зачем? Он и сам не мог ответить зачем. Ностальгия… Кроме того, Савченко отличался недюжинной силой, и такой мог всегда пригодиться. Шмаков побаивался за свои награбленные ценности, доверился хорунжему, и тот сделался вроде бы охранником и доверенным лицом. Шмаков, когда они напивались, разыгрывал из себя искреннего друга, и простодушный Савченко верил ему. Доверие за доверие. Как-то, изнывая от безделья, зашли в китайский ресторанчик. Савченко попросил заказать ханшин и пельмени, побольше пельменей! Он все не мог оправиться от систематического недоедания, смотрел на своего покровителя преданно-собачьими глазами. Выпив свой ханшин и сильно охмелев, он стал нести какую-то околесицу. Мол, я самый: богатый человек из всех российских беженцев, богаче его, Шмакова, в миллион раз, а то и в сто миллионов раз! Шмаков спокойно пил подогретое сакэ и снисходительно улыбался. Заказал дружку еще порцию ханшина. Сам не переносил даже запаха этого вина, приготовленного из гаоляна. Но терпел. «Открою самый великий секрет! — орал Савченко на весь зал. — Куда, по-твоему, девал барон Унгерн свое золотишко?..» Шмаков вздрогнул, огляделся по сторонам: ресторан был пуст. И все-таки, памятуя, что стены имеют уши, корнет взял своего приятеля под руку и вывел из ресторана. На берегу озерца присели отдохнуть. Прикинув ситуацию пятилетней давности, Шмаков сказал наугад: «Золото барон припрятал в Монголии, перед самым концом». Савченко с изумлением уставился тогда на Шмакова и тихо вымолвил: «Откуда тебе все известно? Ты не можешь знать этого!» — «Почему же?» — «Потому что всех нас расстреляли! Вот почему! Один я выжил…» — «Ну а ты-то при чем здесь, господин миллионщик?» — «Я со своей командой припрятал сундуки с золотом в Монголии. Если б сейчас снарядить экспедицию в Хорго…» — «Поговорим об этом в другой раз, когда протрезвишься». «С тобой, машерчик, я никогда не протрезвлюсь, — пытался даже острить Савченко. — Тебя мне послал бог. Ты веришь в бога?» — «Я верю в свою счастливую звезду». — «Во-во! Она сейчас нам нужна больше всего. И твои капитальцы — на снаряжение экспедиции. Вывезем сокровища в Китай, уедем в Гонконг, а там — на все четыре стороны! Какая страна тебе больше всего нравится?» — Та, где можно жить без политики. Я поселился бы на побережье Средиземного моря или вроде того». — «Наши вкусы совпадают, хотя я дальше Харькова нигде не бывал. Поселимся вместе, будем ходить на рыбалку, а вокруг — ни одного китайца, сплошь европейцы… — Он дико захохотал и бормотал уже бессвязно: — Там такой камень, вроде лошадиной морды. Туда можно не соваться. Сокровенное местечко выше, выше…»

Перед самым походом в Монголию Савченко как-то потускнел: «Неспокойно у меня на душе. Если убьют — прорывайся один. Где искать, теперь знаешь. Я тебе век обязан: спас от голодной смерти. А если не суждено мне добраться до Хорго, то помоги моему отцу, подбрось золотишка: он в Харькове до сих пор живет. И еще: там, на берегу озера, есть каменные истуканы — один с головой, другой без головы. Так вот, возле безголового я вырыл яму и закопал там все оружие, какое вывез с острова. Даже «гочкис» есть. Авось пригодится!» Шмаков только подивился его предусмотрительности. Видел он днем это древнее кладбище и безголового истукана-воина. Доползти бы туда, раскопать оружие — и держись, Щетинкин! Ночью в тумане можно всех перестрелять… Может, не стоило уничтожать Савченко? Внутренний холодный голос твердил: «Большую добычу ни с кем не делят. Этот пьяница все равно рано или поздно проболтался бы… И его собутыльники стали бы охотиться за тобой». Логика жизни проста: не полагайся на друзей. Колчак полагался на людей, которых облагодетельствовал, и они предали его. Унгерн доверился какому-то монгольскому князьку, а князек выдал его Щетинкину. Не доверяйся ни богу, ни черту — верь в свою счастливую звезду, это и есть твое божество. Счастливая звезда светит тому, кто обладает хладнокровием в самых безнадежных ситуациях, наподобие той, в какой он очутился.

И еще Шмаков думал о буряте Кленцове. Какой он, к чертям, Кленцов! Морда азиатская, шире колеса, только поблескивают щелочки глаз. Оказался хитрее всех: удрал. Кто он? Зачем-то взял русскую фамилию, а сам небось какой-нибудь Арадно или Циден. Шмаков взял его как переводчика и проводника. Как оказалось, Кленцов прекрасно знал Монголию, не раз бывал в Хорго, в монастыре Шива-Ширэт. «На первых порах укроемся в монастыре, — посоветовал Кленцов. — Настоятель монастыря святейший Амгалан — мой хороший знакомый, будет рад гостям». И он почему-то хитро сощурился, так что глазки совсем исчезли. Он даже намекнул, что у этого святейшего Амгалана есть хорошая работа за высокую цену для Шмакова и для всей группы. Что это за работа, говорить не стал. «Я иногда делаю для него кое-что», — добавил он загадочно. Жизнь полна маленьких загадок. Кленцову легче раствориться в необъятных монгольских степях, он повсюду свой… Бурят наивно полагал, будто Шмаков и Савченко со своей группкой идут в Западную Монголию на соединение с бандами, действующими там. Разубеждать его не стали, Савченко даже придумал себе брата Остапа, который-де находится на границе с Тувой, в одной из белых банд.

Ночь прошла спокойно. В сером свете занимающегося дня сотрудники ГВО во главе с Чимидом и Щетинкиным начали подъем к «конской голове». Дорогу преграждали огромные глыбы, на кустах тамариска висели зеленые и серые змеи. Отсюда хорошо был виден остров Чандмани, лагерь экспедиции, мраморные изваяния древних воинов. Вход в пещеру зарос кустарником, в отверстие первым шагнул Шмаков. Замыкали шествие Чимид и Щетинкин. Запрыгали в темноте лучи электрических фонарей. Пещера в самом деле имела два зала. Сыроватый воздух шел от небольшого озера, обнаруженного во второй пещере. Вода озера была непроницаемо-черной. Но так только показалось вначале. Присмотревшись, все увидели под слоем прозрачной воды три сундука. Значит, не соврал Шмаков! Цирики прыгнули в воду, от холода даже в сапогах ноги сводило судорогой. И все же сундуки один за другим удалось вытащить на сухое место. Шмаков казался до крайности возбужденным. Он стоял, весь подавшись вперед, ломал тонкие сцепленные пальцы. Его поведение показалось вполне естественным даже наблюдательному Щетинкину. Было отчего волноваться корнету: он увидел сундуки, о которых упоминал Савченко, и последние сомнения в правдивости рассказа вахмистра рассеялись. Все так и было, как рассказал Савченко. Сокровища припрятаны в Хорго…

Сундуки оказались сильно поврежденными… и совершенно пустыми!

— Обшарить все озеро! — приказал Чимид. Озеро обшарили, промерили шестами. И все напрасно. Нашли дырявые кожаные мешки, волосяные веревки.

— Где сокровища?! — свирепо спросил Щетинкин. — В озеро бросили негодную тару — заметали следы.

— Ничего не понимаю… — пролепетал Шмаков. — Савченко заверял…

Чимид приказал обследовать другие пещеры. Но их оказалось слишком много. Щетинкину надоела бесплодная канитель. Утешала мысль: раз нашли скорлупку от орешка, где-то неподалеку должно быть и ядрышко. Не стал бы Унгерн тащить пустые сундуки в Хорго лишь затем, чтоб притопить их в озере, скрыть от взора людского! А может быть, сокровища остались на острове?.. Взяв двух сотрудников, он на лодке, припрятанной в камышах, отправился на остров. Как очутилась в камышах эта лодка, на вид вполне исправная, словно бы совсем недавно кто-то плавал на ней на остров? Зачем? Птицу и рыбу монголы не едят, лодка — целое богатство, несомненно, принадлежит она ламам монастыря Шива-Ширэт…

Остров был покрыт густой, почти непроходимой растительностью. Птицы не боялись человека, приходилось раздвигать их сапогами, чтоб продвигаться к самой горе. Что-то тут было от той книжки про остров сокровищ, которую Петру Ефимовичу удалось прочитать еще в Москве, когда учился. Он вообще любил читать про всякие приключения, особенно почитал Джека Лондона, а теперь нечто подобное происходило с ним самим. Остров дрожал от птичьего гомона, следов человека они не обнаружили. Зато возле «каменных юрт» валялись пустые гильзы от маузера и кольта, осколки гранат. Тут их и расстреляли… Значит, расстреляли-таки… И конечно же, монахи обнаружили трупы солдат и разбежались в ужасе… Интуиция подсказывала: на острове искать нечего. Не стал бы Унгерн прятать золотишко в таком месте, где произведено массовое убийство…

Они повернули уже обратно, когда услышали выстрелы. Стреляли в лагере. Что-то случилось, им подают знак.

На берегу ждал Чимид. Лицо словно бы сведено судорогой.

— Бежал Шмаков! Все пути перекрыты, далеко не уйдет.

Бежал — значит, бежал; Петр Ефимович даже не стал расспрашивать, как все произошло. Может быть, юркнул в одну из пещер с лабиринтами, сидит, ждет, когда на Хорго опустится ночной туман…

Прочесали все окрестности, однако Шмакова и след простыл.

— Наведаемся в монастырь, — сказал Чимид не совсем уверенно. — Святейший Амгалан вряд ли даст убежище Шмакову, кем бы он ни назвался, скорее, примет его за нашего агента и прогонит. И все же наведаться в Шива-Ширэт необходимо…

Чимид был прав: настоятель монастыря вряд ли дал бы убежище незнакомому русскому, он отличался крайней осмотрительностью и не хотел навлекать на себя подозрение властей. На то имелись свои веские причины.

А Шмаков, попав в безвыходное положение, устремился именно в монастырь Шива-Ширэт, надеясь отсидеться тут некоторое время. Оказавшись на свободе, Шмаков добрался до первого же стойбища, внимательно огляделся по сторонам. Ничего подозрительного не заметил. Подполз к одинокой юрте, возле которой увидел оседланного коня. Прислушался. В юрте громко разговаривали, смеялись. «Не иначе приехал гость, пьют кумыс», — отметил про себя Шмаков, спокойно отвязал лошадь от коновязи, вскочил на нее и неспешно поскакал в сторону монастыря. Так как стука копыт не было, гость и хозяин обнаружили пропажу коня тогда, когда корнет подъезжал к воротам Шива-Ширэт. Бормоча тантры и сложив молитвенно руки, он вошел в ворота… и увидел бурята Кленцова. Тот стоял у молитвенной мельнички, вращал ее и с усмешкой смотрел на Шмакова.

— Ом мани пад мехум! — произнес громко и расхохотался. — Удрал? Добро пожаловать в святую обитель!

— За мной гонятся по пятам!

Дурашливость с Кленцова как рукой сняло. Заметив проходящего мимо ламу, он подозвал его и что-то сказал.

— Сейчас переоденешься в монгольскую одежду — и в дальние края…

В самом деле, лама принес монгольский халат, гутулы, нож, огниво и табакерку. Одежду корнета связал в узел и унес в свою келью. Халат оказался не первой свежести, по нему ползали насекомые, но выбирать было не из чего. Когда Шмаков обрядился во все монгольское, Кленцов, взглянув на него, покатился со смеху.

— Тебя родная мать не узнала бы! Затяни потуже кушак.

Вскочили на коней и помчались в узкое ущелье. Они не видели, как к монастырю подъехали автомобили с Чимидом, Щетинкиным и сотрудниками ГВО. Заслышав урчание автомашин, вышел из своей шестиханной белой юрты настоятель монастыря Амгалан, тучный бритоголовый человек в красных и желтых одеждах. Он подобострастно приветствовал незваных гостей, пригласил их в свою юрту. Не стал спрашивать, чем обязан столь высокому посещению, распорядился принести угощение.

— Мы торопимся, святой отец, — сказал Чимид. — В гости заедем в другой раз.

— Мы всегда рады приветствовать великого «Железного богатыря» Щетинкина, слава которого будет жить вечно в наших краях.

— Тут я с вами согласен, — начинал терять терпение Чимид. — Мы ловим важного государственного преступника, возможно, он укрывается в вашем монастыре. Он — русский, белогвардеец.

Лицо настоятеля сразу же отвердело.

— Я строго наказал своим ламам никогда не давать убежища незнакомым людям, — произнес он строго. — Пусть ваши люди сами убедятся в правоте моих слов.