Воспоминания фаворитки [Исповедь фаворитки]

Однако, отдавшись к концу своей жизни безрассудному существованию, полному заблуждений и расточительности, которые были свойственны ее началу, я удалила от себя Горацию, чтобы ни один из моих пороков не запятнал ее души; я надежным образом поместила на ее имя четыре тысячи фунтов стерлингов, завещанные ей Нельсоном, и эта рента в пять тысяч франков тратилась на ее содержание и воспитание.

Подробное описание обстоятельств, что привели меня от блеска к нищете, от богатства к бедности, было бы слишком длинным и не представляло бы собой никакого интереса. Я уже рассказывала о вечерах в Палермо и обуявшей меня страсти к игре. Эта страсть со временем все увеличивалась. Привыкнув к мотовству, я не умела соизмерять свои расходы с доходами и два года спустя после смерти Нельсона оказалась в столь стесненных обстоятельствах, что была принуждена оставить Мертон, и он был продан с торгов.

К счастью, престарелый герцог Куинсбери, о котором я уже упоминала, остался мне другом. Он поселил меня в одном из своих меблированных домов в Ричмонде и взамен моих проданных лошадей и карет дал мне другой экипаж. Благодаря его щедрости я жила на широкую ногу до самой его смерти, наступившей в конце 1810 года.

Его доброта пережила его самого, ибо по завещанию он оставил мне сумму в тысячу фунтов стерлингов, назначенную к единовременной выплате, и ренту — пятьсот фунтов годовых.

Одна беда: его милость считал себя куда более богатым, чем был на самом деле, и размер завещанных им сумм намного превосходил его состояние; вследствие этого суд объявил завещание недействительным, и я таким образом не смогла воспользоваться благими намерениями моего старого друга.

Разочарование было тем горше, что в ожидании этого наследства я успела пуститься в расходы, которые должна была теперь оплатить. Кое-какие друзья, что у меня еще оставались, обращались тогда к Ллойду в надежде добиться от него того, чего невозможно было получить от правительства из уважения к моим заслугам перед государством, однако ни их демарши, ни мои прошения успеха не имели, и я впала в такую нищету, что пришлось продать всю мебель, все мои драгоценные сувениры, хранимые в память о Нельсоне, на которых еще мерцал отблеск дней былых, подчас утешавший меня в печалях моего убогого настоящего. Было продано все, вплоть до драгоценного ларца с патентом почетного гражданина Оксфорда, некогда врученным герою Абукира. Но, поскольку денег, вырученных от всех этих продаж, далеко не хватало на то, чтобы удовлетворить моих кредиторов, наиболее жестокие из них добились моего ареста и заточения в тюрьму при Кингс-Бенч, где я оказалась вместе с бедной моей Горацией, вовлеченной мною если не в разорение — ее четыре тысячи фунтов, которые я не могла потратить, по-прежнему принадлежали ей, — то, по меньшей мере, в бездну моего несчастья.

В этой тюрьме мы провели больше года, испытав все виды лишений и стыда, ибо тот человек, кому я имела безрассудство довериться и в чьи руки передала все свои бумаги, от моего имени опубликовал всю мою переписку с Нельсоном и еще несколько писем, оказавшихся в его распоряжении. Что я могла сделать, находясь за решеткой? Протестовать? Я так и поступила, но то ли мой голос не был услышан, то ли моему негодованию не придали веры.

В конце концов один славный, превосходный человек, олдермен лондонского Сити, сжалился надо мной, видя, как жестоко я наказана за мои заблуждения: он договорился с моими кредиторами, что-то им заплатил и добился для меня полного освобождения от всех обязательств.

Я тотчас решила покинуть Англию и отправиться на континент. Мой покровитель поддержал меня в этом намерении и оказал некоторую помощь. Мы добрались до Кале и между этим городом и Булонью, близ небольшого портового городка Амблетёз, нашли маленький одинокий домик, где я решила в безвестности провести остаток жизни.

Впрочем, этот остаток моей жизни — сущий пустяк!.. Печали, превратности, тревоги, испытанные за последние десять лет, состарили меня раньше срока. Врач, что из милости пришел проведать меня, отозвал Горацию в сторону, и, когда она вернулась, я увидела, что глаза у бедного ребенка покраснели от слез.

Вот тогда-то, ощутив приближение смерти, я оглянулась на прожитую жизнь и мои деяния предстали передо мной в истинном свете.

Я задрожала, меня объял трепет, мои ночи наполнились призраками, а дни — угрызениями, и я почувствовала, что умереть так для меня будет значить умереть в отчаянии.

Но во мрак, обступивший меня, проник луч света, на душу мою снизошло божественное озарение.

Я сказала себе: «Есть же религия добра и милосердия, к которой меня всегда неодолимо влекло, религия, основатель которой простил и блудницу, и неверную жену, и убийцу, умирающего на кресте. Я пошлю за служителем этой веры и отдам в его руки мою душу, отягощенную беззакониями».

И вот я послала за священником. Я жду его.

Боже мой! Боже мой! Смилуйся над кающейся грешницей!

* * *

На этом кончается исповедь Эммы Лайонны.

Читатель помнит, что случилось после: он видел, как в начале этого повествования к умирающей явился священник, как вода святого крещения увлажнила бледный лоб грешницы, как ее голова упала на подушку и в чертах вместе с мукой раскаяния отразилась отрада прощения.

Пять минут спустя леди Гамильтон упокоилась в лоне божественного милосердия.

Теперь нам остается прибавить несколько слов о том, что произошло после ее кончины.

Супруга английского посла, возлюбленная Нельсона, подруга королевы Неаполя была заколочена в убогий гроб, и 16 января 1815 года ее собирались сбросить в общую могилу, когда некий английский торговец, житель Кале, подумал, что для его соотечественников будет позором покинуть тело этой женщины после смерти так же, как при жизни была всеми оставлена она сама. Он приобрел для нее почетное место на кладбище, ее останки проводили в последний путь пятьдесят англичан, и на ее надгробии были выгравированы слова Христа:

Кто сам без греха, пусть первым бросит на нее камень!

Четырнадцатилетняя Горация, во время болезни своей матери ухаживавшая за ней самым благоговейным и трогательным образом, после ее смерти тотчас возвратилась в Англию, два года жила в семье мистера Метчема, затем — в доме мистера Болтона, свояка лорда Нельсона.

Наконец, в 1822 году она стала женой преподобного Филиппа Уорда, викария из Тентердена, и в счастливом союзе с ним произвела на свет восьмерых детей.

Дополнения

I ОБЩИЕ УКАЗАНИЯ, ДАННЫЕ КОРОЛЕМ ФЕРДИНАНДОМ КАРДИНАЛУ РУФФО (см. главу LXXXVII)

Кардинал Руффо!

Необходимость принять по возможности быстрые и действенные меры для спасения провинций Неаполитанского королевства, коим угрожают многочисленные козни врагов религии, короны и порядка, плетущих свои заговоры, подстрекая население к бунту, побуждает меня прибегнуть к использованию таланта, рвения и преданности Вашего Преосвященства во имя исполнения суровой и важной миссии защиты этой части королевства, еще хранящей чистоту нравов, от всевозможных беспорядков и разорения, коими угрожает государству эта ужасная напасть.

Исходя из сказанного я поручаю Вашему Преосвященству незамедлительно отправиться в Калабрию, провинцию нашего королевства, которая издавна была особенно дорога нашему сердцу и в которой легче всего устроить защиту и предпринять действия, с помощью коих можно остановить наступление нашего общего врага и предохранить как одно, так и другое наше побережье от любых попыток, будь то вторжение или искушение слабых умов, каковые могут быть предприняты со стороны злонамеренных сил столицы или остальной части Италии.

Предметом нашего особого внимания и самых действенных попечений должны стать Калабрии, Базиликата, провинции Лечче, Бари и Салерно.

Все средства спасения, кои Ваше Преосвященство сочтет возможным использовать во имя приверженности к религии, ради спасения имущества, жизни и чести семейств, а также для вознаграждения тех, кто отличится в деле реставрации, каковую Вам предстоит предпринять, будут одобрены нами полностью и безоговорочно, равно как и самые суровые наказания, каким Вы посчитаете уместным подвергнуть бунтовщиков. Наконец, учитывая крайнюю серьезность положения, в котором мы находимся, Вашему Преосвященству следует прибегать без колебаний к любым способам побуждения жителей к праведному сопротивлению; но более всего мы рассчитываем на пламенное воодушевление народа, проникнутого благомыслием: оно кажется нам самым надежным средством борьбы, способным ниспровергнуть плоды новомодных веяний. Эти идеи, разрушительные для общества и враждебные монаршьей власти, быть может, могущественнее, нежели Вы полагаете, ибо они потворствуют амбициям одних и преступным наклонностям других, льстят тщеславию всех и самолюбию каждого, порождая в самых низменных сердцах обманчивые иллюзии, разжигаемые происками поборников современного вольномыслия, — вольномыслия, что принесло зло повсюду, где оно восторжествовало, и оказалось губительным для всех государств, имевших несчастье стать его жертвами, в чем можно убедиться при взгляде на Францию и Италию.

С этой целью, дабы покончить с нашими бедствиями при помощи быстрых и действенных мер, призванных возвратить наши захваченные провинции, а также искоренить злонамеренность в столице, подавшей им дурной пример, я уполномочиваю Ваше Преосвященство принять на себя обязанности военного наместника в первой же провинции, где в этом возникнет надобность, а также миссию главного наместника королевства, как только Вы овладеете этим королевством в целом или его частью, встав во главе войска, которое в надлежащее время будет Вам послано, а также согласно предоставленному Вам праву выпускать от нашего имени любые воззвания, какие Вы сочтете полезными для дела.

Кроме того, я предоставляю Вашему Преосвященству, как моему alter ego [60] , право смещать и заменять любых начальствующих персон, а именно: муниципальных начальников, высокопоставленных судей, любых других чиновников высшего либо низшего ранга политической или гражданской администрации, равным образом Вы получаете право отрешать от должности, удалять, брать под стражу любого военного чиновника, если Вы найдете применение сих строгостей полезным, а также временно заменять ее лицом, заслуживающим Вашего доверия, чтобы занять освободившееся место, я же стану утверждать их на новой должности, по мере того как буду получать прошения о том; это послужит тому, чтобы все, кто подчиняется моему правительству, признали в Вашем Преосвященстве моего верховного представителя и действовали сообразно этому, повинуясь без проволочек и сопротивления, как то пристало и необходимо в том трудном положении, в коем мы находимся.

Эти обязанности военного наместника и наместника королевства должны исполняться Вашим Преосвященством по своему усмотрению вплоть до того времени, когда я смогу убедиться, что Вы благодаря своим полномочиям моего alter ego, каковые я предоставляю Вам во всей полноте и без изъятий, возвратили моей власти ее могущество и значение и совершили все необходимое, чтобы уберечь мое королевство от продолжения тех бедствий, которым оно ныне уже подвергается в более чем достаточной мере.

Следовательно, Вам надлежит действовать с величайшей суровостью и самым строгим образом исполнять правосудие как затем, чтобы принудить к повиновению, когда того требуют надобности момента, равно как и с целью явить полезный пример и устрашить злонамеренных или же, наконец, для того чтобы не дать взойти вредным семенам либо вырвать с корнем дурную траву свободы, всходы коей столь легко зарождаются и разрастаются всюду, где не признают моей власти, и дабы исправить то зло, что уже случилось, а кроме того, не дать совершиться злу еще худшему.

Все казнохранилища королевства, как бы они сейчас ни именовались, поступят в распоряжение Вашего Преосвященства и будут подчиняться лишь Вам. Вам же вменяется в обязанность бдительно следить за тем, чтобы никакие денежные суммы не проникали ни под каким видом в столицу до тех пор, пока она не перестанет пребывать в нынешнем анархическом состоянии. Деньги вышеназванных казнохранилищ будут распределяться Вашим Преосвященством, используясь на нужды и во благо провинций, а также в случае необходимости на выплаты сумм, требуемых гражданским правительством, на средства защиты, которые мы должны создать, и на жалованье для наших защитников.

Я должен получать регулярные донесения о действиях, предпринятых Вашим Преосвященством, как и о тех, что Вы рассчитываете предпринять, дабы, сообразуясь с ними, я мог оповещать Вас о принимаемых мною решениях и передавать Вам мои распоряжения.

Ваше Преосвященство выберет двух или трех асессоров из магистратуры, людей испытанных и достойных доверия, дабы в серьезных случаях их приговор решал все, как то бывает в обычные времена в столичном суде, когда туда поступает апелляция. Теперь они заменят собой неаполитанские суды, дабы избежать проволочек в прохождении судебных дел. Для сей надобности Ваше Преосвященство может использовать неаполитанских магистратов, отправившихся в изгнание и оставшихся верными королю, а также провинциальных магистратов, которые в то же время будут заниматься решением любых других дел, кои Вам заблагорассудится им поручить помимо апелляций, рассмотрение которых всецело ляжет на них; неспособных же судей Ваше Преосвященство будет смещать, радея о том, чтобы в провинциях, управляемых от моего имени, законы исполнялись наистрожайшим образом.

Из различных бумаг, переданных мною Вашему Преосвященству, Вы узнаете, что я, будучи убежден в том, что многочисленная армия, которую я содержал в моем королевстве и которая так плохо мне послужила, еще не вполне рассеяна, дал остаткам этой армии приказ направляться в Палермо и Калабрии с целью оборонять сии провинции и поддерживать их связь с Сицилией. Учитывая те обстоятельства, в которых мы находимся, любые командиры, что встретятся Вам на пути вместе с остатками своих соединений, должны действовать заодно с Вами, независимо от того, какие предписания были получены ими в моих предшествующих приказах. Что до генерала делла Саландра или любого другого генерала, который присоединится к Вашему Преосвященству со своим войском, то всем им надлежит следовать новым распоряжениям, что будут им даны. Ваше Преосвященство отдаст приказы, и как только меня известят об этом, я буду незамедлительно разрешать все дальнейшие вопросы, о рассмотрении которых Ваше Преосвященство сочтет надобным просить меня.

Что же касается нашей армии — а если рассуждать здраво, следует предположить, что ее более уже не назовешь регулярной, — то главная цель доверенной вам миссии, Ваше Преосвященство, состоит в том, чтобы любыми средствами попытаться создать или реорганизовать ее, ибо на сей раз ей предстоит сражаться на родной земле, и, хотя она состоит чуть не сплошь из беглецов с поля боя да дезертиров, постарайтесь вернуть им утраченное мужество или вдохнуть в них новую отвагу, какую мои храбрые калабрийцы проявили, отражая натиск врага. Таким образом, надлежит образовать отряды и полки из жителей провинций, кого любовь к своей стране и преданность вере побудит подняться с оружием в руках на защиту моего трона.

Я не предписываю Вашему Преосвященству никаких определенных мер достижения этой цели, напротив, предоставляю их выбор исключительно Вашему рвению — как для лучшего упорядочения наших военных сил, так и при распределении любого рода вознаграждений, какие Вы сочтете уместными. Если это будут денежные вознаграждения, Вы можете распределять их сами, если же дело коснется должностей и почестей, Ваше Преосвященство может раздавать их предварительно вплоть до монаршьего утверждения, ибо всякого рода почетные назначения всегда должны предъявляться на мое утверждение.

Как только ожидаемые мною регулярные войска прибудут, станет возможно часть их направить в Калабрию или любую другую часть суши, равно как и принадлежащие армии артиллерию и амуницию можно будет поделить между Сицилией и Калабрией.

Ваше Преосвященство изберет тех военных и политических чиновников, кого сочтет достойным для своего окружения; им следует создать временные условия жизни и выбрать для каждого тот пост, который ему наиболее подходит.

Что до расходов Вашего Преосвященства, то Вам будет выделена сумма в полторы тысячи дукатов (шесть тысяч франков) в месяц, которую я считаю необходимой для неотложных нужд; однако в дальнейшем я Вам предоставлю сумму более значительную согласно тому, что Вы сочтете обязательным для выполнения Вашей миссии, особенно на оплату расходов при переездах с места на место, но мне надобно позаботиться о том, чтобы подобное увеличение расходов никоим образом не легло на плечи моих подданных.

Зато я уступаю Вам право распоряжаться деньгами, которые Вы найдете в казнохранилищах или которые появятся там благодаря Вашему попечению. Часть их Вы используете, оплачивая услуги тех, кто станет сообщать Вам известия, знание коих необходимо для Вашей безопасности, независимо от того, будут ли эти известия прибывать из столицы или касаться перемещений врага за ее пределами, а коль скоро столица в настоящее время пребывает в состоянии полнейшего беспорядка, раздираемая множеством враждующих сообществ, от чьих бесчинств страдает народ, Ваше Преосвященство поручит ловким и опытным в сем искусстве людям за всем надзирать и без промедления сообщать Вам о готовящихся событиях. Вот на каких расходах Вам отнюдь не следует экономить, памятуя, что подобная расточительность окупается.

В других случаях, если такие траты покажутся Вам необходимыми, Ваше Преосвященство вправе обещать или даже выдавать некоторые суммы персонам, способным сослужить важную службу государству, религии и короне.

Не буду вдаваться в обсуждение мер, кои Вы, как я предполагаю, с особым блеском примете для защиты нашего дела, и того менее склонен рассуждать о способах, какими Вам следует усмирять бунты, волнения внутри страны, мятежные сборища, а также противодействовать проискам и интригам якобинских эмиссаров. Таким образом, я предоставляю Вашему Преосвященству заботу о выборе наиболее действенных средств для того, чтобы правосудие по отношению к подобным преступлениям совершалось. Начальствующие лица, особенно наместник Лечче, а также те из моих вассалов, кто хранит верность в своем сердце, равно как епископы, кюре и просто честные духовные лица, будут докладывать Вам обо всех местных нуждах и местных же возможностях их удовлетворения, и само собой разумеется, что все они будут побуждаемы к действию пламенным усердием и могущественной силой необходимости, происходящей от того положения, в котором мы находимся.

Я ожидаю всех видов помощи от императора Австрии; турецкий султан также мне ее обещал; те же обязательства по отношению ко мне приняла на себя Россия, и эскадры этой державы уже приближаются к нашим берегам, готовясь прийти нам на помощь.

Я сообщаю об этом Вашему Преосвященству, дабы при случае Вы могли найти у моих союзников поддержку и даже предложить части их войска высадиться в провинции, если дело обернется так, что их содействие станет для Вас необходимым; кроме того, я Вас уполномочиваю просить у командующих этих эскадр любого рода помощи, какая может оказаться полезна для Вашей борьбы сообразно особенностям данных обстоятельств.

Предупреждаю Вас также, но пока лишь в самых общих чертах, о том, что при крайней необходимости Вы сможете получить приют и поддержку у моих союзников, однако на сей счет я позднее дам Вам на будущее подробные указания, которые помогут Вам заручиться более действенной помощью. Это же касается и английской эскадры, в отношении которой я дам вам новые указания и которая, крейсируя у берегов Сицилии и Калабрии, обеспечит там безопасность.

Вашему Преосвященству следует позаботиться о надежных способах передачи мне и получения от меня два раза в неделю всех важных новостей, имеющих касательство к выполнению возложенной на Вас миссии. Я вижу необходимое условие защиты нашего королевства в том, чтобы наши курьеры следовали друг за другом достаточно часто и через определенные промежутки времени.

Я уповаю на верное сердце и светлый ум Вашего Преосвященства и убежден, что Вы не обманете высочайшего доверия, основанного на Вашей приверженности к трону и личной преданности мне.

Фердинанд Б. Палермо, 25 января 1799 года».

60

Второе «я» (лат.).

II ПОСЛАНИЕ КОРОЛЯ КАРДИНАЛУ (см. главу LXXXVIII)

«Палермо, 1 мая 1799 года.

Мой преосвященнейший!

После того как я прочитал, перечитал и с величайшим вниманием обдумал тот пассаж из Вашего письма от 1 апреля, где речь идет о необходимости разработки плана относительно судьбы многочисленных преступников, оказавшихся либо могущих оказаться в нашей власти, будь то в провинциях или в Неаполе, если с Божьей помощью столица вновь попадет ко мне в руки, я должен прежде всего Вам заявить, что нахожу все сказанное Вами по сему поводу в высшей степени мудрым и озаренным светом разума и преданности, недвусмысленные доказательства коих Вы мне явили уже давно и продолжаете являть постоянно.

Теперь же я должен уведомить Вас о моих соображениях.

Я согласен с Вами в том, что не стоит нам проявлять чрезмерную ярость в поисках виновных, тем более что дурные подданные успели проявить себя достаточно открыто: немного времени потребуется для того, чтобы наложить руку на самых закоренелых.

Итак, мое намерение состоит в том, чтобы арестовать и посадить под стражу нижеследующие разряды преступников:

всех, кто состоял во временном правительстве, а также в исполнительной и законодательной комиссиях Неаполя;

всех членов военной комиссии и чинов созданной республиканцами полиции;

всех, кто состоял в различных муниципалитетах, или, короче говоря, всех, кто исполнял какие бы то ни было поручения Республики или французов;

всех причастных к заседаниям комиссии по расследованию предполагаемых случаев казнокрадства и лихоимства моего правительства;

всех офицеров, состоявших на моей службе и перешедших на службу к так называемой Республике или к французам; само собой разумеется, что, если эти офицеры взяты в то время, как они с оружием в руках сражались против моих войск либо войск моих союзников, их надлежит расстрелять без суда в двадцать четыре часа, равно как и любых баронов, если они оказывали вооруженное сопротивление моим или союзным солдатам;

всех, кто создавая республиканские газеты или выпускал воззвания либо другие сочинения с целью подстрекнуть мой народ к мятежу и распространить в обществе идеи нового правительства.

Равным образом надобно арестовать всех городских синдиков и местных депутатов, которые участвовали в лишении власти моего главного наместника Пиньятелли или оказывали сопротивление выполнению его приказов и принимали меры, противоречившие долгу верности мне, которую они должны были бы сохранять.

Я также желаю, чтобы были арестованы некая Луиза Молина Сан Феличе и некто Винченцо Куоко, раскрывшие противореволюционный заговор, составленный роялистами, во главе которого стояли отец и сын Беккеры.

Когда все это будет исполнено, я намерен создать чрезвычайную комиссию из нескольких отборных, верных людей, которые по всей строгости закона будут быстро судить главных преступников из числа арестованных.

Те, кого сочтут менее виновными, будут экономично выдворены за пределы моего королевства пожизненно, а их имущество конфисковано.

По сему поводу должен Вам заметить, что Ваши замечания относительно их выдворения нахожу в высшей степени разумными, но, если оставить в стороне известные неудобства такого решения, считаю все же, что избавиться от этих гадин куда лучше, нежели держать их у себя. Если бы у меня был остров, достаточно удаленный от моих континентальных владений, я охотно одобрил бы Ваше предложение отправить их туда. Но близость моих островов к обоим королевствам делает возможным тайный сговор этих людей со всякими канальями и недовольными, еще не искорененными в моих государствах. Впрочем, основательные поражения, которые французы — хвала Создателю! — потерпели в последнее время и, надеюсь, еще потерпят в будущем, поставят высланных в такое положение, что им станет невозможно нам вредить. Вместе с тем необходимо хорошенько подумать о выборе места ссылки и способов ее безопасного осуществления: я сейчас как раз этим занят.

Что до комиссии, которая будет проводить суды над виновными, то, как только Неаполь окажется у меня в руках, я рассчитываю непременно перевести ее отсюда в столицу. Что же касается провинций и прочих мест, занятых Вами, ди Фьоре может продолжать там действовать по-прежнему, коль скоро Вы им довольны. Впрочем, среди провинциальных и королевских адвокатов, не имевших никаких дел с республиканцами, сохранивших верность короне и разумных, можно отобрать некоторую часть и вручить ей всю полноту чрезвычайной власти без всяких условий, ибо нежелательно, чтобы судьи, будь то столичные или провинциальные, служившие при республиканском правлении, хотя бы они делали это, как я надеюсь, под давлением крайней необходимости, теперь сами вершили суд над предателями, к которым я их причисляю.

По отношению ко всем прочим, не принадлежащим к указанным мною разрядам, я предоставляю Вам полную свободу судить их и подвергать скорому и примерному наказанию по всей строгости закона, коль скоро Вы найдете их истинными и главными преступниками и сочтете подобное наказание необходимым.

Касательно судейских, несших службу в столичных судах, в случае если они не исполняли особых поручений французов либо республиканских властей, а только выполняли свои обычные обязанности, заседая у себя в судах, их преследовать не будут.

Таковы на сей день все меры, которые я Вам поручаю принять там, где это окажется возможным, и теми средствами, которые вы найдете уместными.

Как только я отвоюю Неаполь, я оставляю за собой право издать дополнительные распоряжения: они могут быть вызваны событиями и сведениями, которые я получу. После чего я намерен последовать своему долгу доброго христианина и любящего отца своего народа, полностью изгнать из памяти прошлое и даровать всем полное прощение, которое могло бы обеспечить им забвение их былых ошибок, дальнейшее расследование коих будет мною запрещено в надежде, что их причиной были страх и трусость, а не испорченность ума.

Однако нельзя забывать о необходимости проследить за тем, чтобы в провинциях важные для общества должности попали в руки лиц, всегда проявлявших себя верными слугами короны, и, следовательно, никогда не переходивших на сторону враждебной партии, ибо, лишь действуя таким образом, мы можем быть уверены, что сохраним отвоеванное.

Молю Господа, чтобы он Вас хранил для блага моей державы и чтобы я мог в полной мере выразить Вам мою искреннюю и глубокую признательность.

Будьте мне верны и впредь.

Любящий Вас Фердинанд Б.»