Воспоминания и размышления (Том 2)

8. Предупреждаю все учреждения, организации, фирмы и предприятия и всех частных лиц, в чьем пользовании находится перечисленное в пунктах 1 и 2 настоящего приказа имущество, что они несут полную ответственность за его сохранность и обеспечение бесперебойной эксплуатации этого имущества в соответствии с его хозяйственным назначением. Всякие сделки в отношении этого имущества, совершенные без согласия советской военной администрации, объявляются недействительными...

п/п

Главноначальствующий советской военной администрации

Главнокомандующий группой советских оккупационных войск в Германии

Маршал Советского Союза - Г. Жуков.

Член Военного совета советской военной администрации в Германии

генерал-лейтенант - Ф. Боков.

Заместитель начальника штаба советской военной администрации в Германии

генерал-лейтенант - М. Дратвин"{102}.

Советский народ не забыл революционных заслуг немецкого рабочего класса, немецкой прогрессивной интеллигенции, великих заслуг Коммунистической партии Германии и ее вождя Эрнста Тельмана, уничтоженного в конце войны в фашистских застенках. Наша партия и правительство считали своей обязанностью подать руку братской помощи немецкому народу, оказавшемуся в крайне тяжелом положении.

Во всех городах и населенных пунктах немецкое командование оставило при отступлении тысячи раненых солдат и офицеров. В одном только Берлине и его пригородах раненых солдат немецкой армии оказалось более 200 тысяч человек. К этим раненым - бывшим врагам - наши медицинские работники, советское командование проявили величайшую гуманность и организовали их лечение на одинаковых условиях с советскими бойцами.

Как-то проходя по Унтер-ден-Линден, сопровождавший нас офицер комендатуры Берлина указал мне на один из сравнительно целых домов, где теперь разместился госпиталь для немцев. Мы решили зайти.

Первое, что мне бросилось в глаза, - это то, что большинство раненых были юноши, почти дети, от 15 до 17 лет. Выяснилось, что это фольксштурмовцы из разных отрядов, сформированных в Берлине в начале апреля. Я спросил, что заставило их идти в от ряды фольксштурма, когда Германия находилась уже в безнадежном состоянии.

Мальчишки, опустив глаза, молчали, а один сказал:

– У нас не было иного выхода, как брать оружие и становиться на оборону Берлина. Тех, кто не шел, забирали в гестапо, а оттуда возврата не было...

Из дальнейших разговоров выяснилось, что несколько человек - людей более старшего возраста - были здесь из тех, кто в ноябре 1941 года дрался под Москвой. Я сказал, что мне тоже пришлось драться под Москвой. Один раненый солдат заметил:

– Лучше не вспоминать эту трагедию, которая постигла немецкие войска. От нашего полка из полутора тысяч штыков осталось не больше 120, да и те были отведены в тыл в обмороженном состоянии.

– А где ваш полк дрался?
– спросил я.

– Под Волоколамском, - ответил раненый.

– Значит, мы с вами старые знакомые, - пошутил я. Тот же раненый спросил:

– Нельзя ли узнать, где и на каком участке вы, господин генерал, дрались?

Я сказал, что командовал войсками Западного фронта под Москвой.

Один из сопровождавших меня офицеров добавил, что с ними говорит Маршал Советского Союза Жуков. Все с интересом стали рассматривать нашу группу.

Мы спросили раненых, как их кормят, как лечат русские доктора. Все наперебой стали расхваливать питание и внимание советского медицинского персонала. Один из наших врачей заметил:

– Немцы добивали наших раненых, а мы вот ночи не спим, восстанавливая ваше здоровье.

– Это не простые немцы так поступали, - ответил раненый старик, - это немцы-фашисты.

– А есть ли среди вас фашисты?
– спросил я.

Молчание... Я снова спросил. Опять молчание. Тогда поднялся солдат лет пятидесяти пяти и, подойдя к койке другого солдата, толкнул его в спину и сказал:

– Повернись!

Тот нехотя повернулся.

– Вставай и доложи, что ты фашист!

Когда мы уходили из госпиталя, раненые просили оставить всех их на попечении советских врачей и медсестер.

В первые послевоенные дни и месяцы нам часто приходилось встречаться с руководителями немецких коммунистов Вильгельмом Пиком, Вальтером Ульбрихтом и их ближайшими соратниками. С болью в душе говорили они о тяжелых потерях, которые понесла компартия, лучшая часть рабочих и прогрессивно настроенная интеллигенция. Их глубоко беспокоило тяжелое положение немецких трудящихся.

По просьбе Коммунистической партии Германии и лично В. Ульбрихта Советское правительство установило для берлинцев повышенные нормы продовольствия.

Так поступали советские люди в Германии после разгрома фашизма.

А что замышлял Гитлер в отношении советского народа?

Готовясь к захвату Москвы, Гитлер дал директиву, которую я хочу напомнить еще раз. "Город должен быть окружен так, чтобы ни один русский солдат, ни один житель - будь то мужчина, женщина или ребенок - не мог его покинуть. Всякую попытку выхода подавлять силой. Произвести необходимые приготовления, чтобы Москва и ее окрестности с помощью огромных сооружений были заполнены водой.

Там, где стоит сегодня Москва, должно возникнуть море, которое навсегда скроет от цивилизованного мира столицу русского народа".

Не лучшую участь готовили гитлеровцы и Ленинграду, который они предполагали сровнять с землей.

"Для других городов, - говорил Гитлер, - должно действовать правило: перед их занятием они должны быть превращены в развалины артиллерийским огнем и воздушными налетами"{103}.

Подобную варварскую дикость и жестокость трудно понять нормальному человеку.

Честно говоря, пока шла война, я был полон решимости воздать сполна гитлеровцам за их жестокость. Но когда, разгромив врага, наши войска вступили в пределы Германии, мы сдержали свой гнев. Наши убеждения и интернациональные чувства не позволяли нам отдаться слепой мести.

В конце марта 1946 года, когда я вернулся после сессии Верховного Совета снова в Берлин, мне передали, чтобы я позвонил И. В. Сталину.

– Правительство США отозвало из Германии Эйзенхауэра, оставив вместо него генерала Клея. Английское правительство отозвало Монтгомери. Не следует ли вам также вернуться в Москву?