Воспоминания о балете (сборник рассказов)

— А через коня как?

— Ну, ты даешь! Что, в школе никогда не прыгал?

— Прыгал, — сказал я и застеснялся, и подумал; «Ну, прыгну как-нибудь там».

Проплыть я проплыл. На перекладине на махе вперед по инерции я сделал что-то такое обезьянье разухабистое, что судьи поперхнулись, а один — так глубоко, что чуть не умер.

— Переходите к коню, — сказали мне хрипло, когда откашлялись, и я перешел.

Через коня перед нами прыгали совсем маленькие девочки: сальто-мортале там всякие, с поворотами, а за конем простиралось огромное зеркало, создающее иллюзию бесконечности нашего спортивного зала.

Мостик отодвинули. Я подсчитал: три метра до коня, конь — метра два будет — итого пять метров по воздуху. Ничего себе лететь!

Первым полетел волосатый грузин.

Он до прыжка все разминался, смеялся и говорил мне «генацвали». Он разбежался как-то не по-человечески мелко, оттолкнулся от мостика, прыгнул и не долетел, и со всего размаху — зад выше головы — в разножку, чвакнув, сел на коня.

И запрыгал по нему, и запрыгал.

Молча.

Голос у него отнялся.

Второй, видя, что произошло с первым, но уже разбежавшись не остановить, споткнулся о мостик и, падая, на подгибающихся ногах домчался до коня и протаранил его головой.

Наши офицерские старты называют почему-то веселыми.

Не знаю почему.

Потом прыгал я.

Имея перед собой два таких замечательных героических примера, я разбежался, как только мог, оттолкнулся и полетел.

Летел я так здорово, что дельтаплан в сравнении со мной выглядел бы жалким летающим кутенком. И приземлился я очень удачно.

Прогнувшись, с целым копчиком

— Все хорошо, — сказали мне с уважением, пораженные моим полетом, — только о козла обязательно нужно руками ударить и, раскрывшись, оттолкнуться и соскочить. Давай еще разочек.

И на всякий случай поставили на той стороне коня, куда я должен был прилететь, двух страхующих — суровых ребят, старых капитанов, с челюстями бейсболистов, чтоб я в зеркало не улетел.

Настроение у меня отличное, опять разбегаюсь — получилось еще сильнее, чем в прошлый раз, оттолкнулся, лечу и все время думаю, чтоб двумя ручонками об кончик коня шлепнуть и раскрыться, долетаю, об кончик — шлеп! — двумя ручками и, прогнувшись, приземлился, раскрылся и… сгреб обоих бейсболистов.

Я остался на месте, а они улетели в зеркало, создающее иллюзию бесконечности нашего спортивного зала.

Звук от этого дела был такой, как будто хрящ разгрызли. И осели они, оставляя на зеркале мутные потоки мозговой жидкости.

— А я еще на брусьях могу, — сказал я в наступившей тишине, чтоб хоть как-то скрасить изображение обстановки.

— Не надо, — сказали мне, когда очнулись, — и без тебя будет кому брусья развалить, — и сняли меня с соревнования, до стрельбы из пистолета меня не допустили.

Наверное, боялись, что я им чемпионов перестреляю.

История вторая

— А вам приказываю встать на лыжи!

Эго мой старпом, спешите видеть. Мысль о том, что я с юга, что там снега не бывает и что я не умею стоять на лыжах, показалась ему идиотской. То, что я спортсмен, старпома непрестанно раздражало, и тут вдруг не умею ходить на лыжах, когда приказывают ходить — саботаж!

Бежать нужно было всем экипажем. Десять километров. Сдача зимних норм ВСК. Весь экипаж собрался у Дофа, разобрал эти лыжные дрова — широчайшие лыжи «турист», — и вот тут выяснилось, что я вообще не могу стоять на лыжах.

— А что на них «уметь стоять»? Да я вам глаз высосу! Встать на лыжи, я кому сказал?! Да я тебя с дерьмом сожру!

Насчет дерьма вы можете быть абсолютно спокойны — наш старпом сожрет и не такое, а уж если отдаст приказание, то будет жать, пока лоб не треснет, в смысле, мой, конечно, а не его, у него там монолит.

— Повторите приказание!

— Есть встать на лыжи! А можно я с ними на плече пробегу, товарищ капитан второго ранга? Ну, ей-богу, не могу!

— Нет, вы послушайте его! Лейтенант разговаривает! Говорящий лейтенант! Он хочет, чтоб я рехнулся! Вы что, перегрелись? А? Пещеры принцессы Савской! Что вы мне тут вешаете яйца на забор?! Я приказал встать на лыжи!

— Есть!

— Вот так! Ты меня выведешь из себя! Я тебе… Одевай лыжи немедленно!

— Есть!

— И репетуйте, товарищ лейтенант, репетуйте команды, приучайтесь! Получили приказание — репетуйте: «Есть! Встать! На лыжи!» Встал — соответственно доложил: «Встал на лыжи!» Взял в руки палки — доложил: «Взял палки!» Воткнул их в землю — доложил! Привыкайте, товарищ лейтенант! Вы на ф_л_о_т_е! На флоте!!! А не у мамы за пазухой, вправо от вкусной сиси!

И начал я вспоминать, как там в телевизоре у лыжников на лыжах получалось плавно.

В общем, я встал, взял, воткнул, отрепетовал, оттолкнулся, доложил и упал, ноги сами разошлись, и получился шпагат.

Ну, шпагат-то я делать тогда умел, я себе ничего там не порвал, только штаны, меня собрали, поставили и под локотки, по приказанию старпома, понесли на старт.

Несут, хохочут, потом отпустили меня, а там горка, и я с горки покатился, а навстречу — самосвал с воином-строителем из Казахстана.

Воин-строитель, он умеет ехать только прямо, свернуть он не может, его посадили за руль, где-чего-надо нажали, включили, и он поехал.

Это я знал.

Чувствую, что мы с ним непременно встретимся.

Пришлось мне падать вбок.

Подняли меня, донесли наконец до старта и поставили там.

— Ладно, Ромен Роллан, — говорит старпом, — слазь, верю.

— Не могу, — говорю, — у меня, товарищ капитан второго ранга, уже возникло чувство дистанции. Лыжи отберете — так побегу. Не могу я теперь — дрожу от нетерпенья!

— Черт с тобой! — говорит старпом. — Держись лыжни. Что такое лыжня — понимаешь? Это колея, ясно?

Я кивнул.

— Там еще флажки будут. Давай!

На десять километров отводится час, я гулял три.

Перед каждой горкой я снимал лыжи и шел в нее пешком. Все давно уже убежали вперед, а я держался колеи, и вдруг она разошлась веером, а спросить не у кого.

Я выбрал самую жирную колею и пошел по ней.

Колея вела, вела и довела до обрыва.

Метров восемьдесят.

Внизу — залив.

А за мной увязался такой же, как и я, южанин, но какой-то безропотный: ему сказали иди — он молча встал на лыжи и пошел.