Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Замызганный Павелецкий вокзал, площадь перед ним формирует ощущение запущенной окраины: лавочки, ремонтные мастерские, бредущие алкаши. Непривычная поездка в метро, Савеловский вокзал, и вот я, действительно, на окраине Москвы. Тогда это была не Москва, а подмосковный заштатный поселок Бескудниково. Это теперь там громады многоэтажных домов, поливаемый асфальт, витрины магазинов. Тогда это были одноэтажные деревянные домишки, окруженные серыми щербатыми заборами. Кое-где фруктовые деревья и кусты. В одном из таких домишек, прямо рядом со станцией, жили наши дальние родственники. Хозяин когда-то работал на железной дороге и получил этот дом в качестве служебного жилья, да так и остался в нем после выхода на пенсию. Дом постарел вместе с хозяином, и ремонтировать его вроде нет смысла: говорят, что когда-нибудь снесут. Да, снесли – еще через пятнадцать лет, после смерти хозяев.

Не хочется описывать быт наших родственников, это были бы сплошные черные краски: мизерная пенсия, старенькая одежда, и венец всего – телевизор первого выпуска с круглым

экраном диаметром в два c половиной дюйма. Но они что-то видели на этом экране. Правда, в саду была вкусная малина, и я лакомился ей, когда хотел кушать.

Документы в приемную комиссию сдал успешно, и мне пообещали через неделю общежитие. И экзамены начнутся через полторы недели – я слишком рано приехал. Значит, есть время побродить по Москве. Признаюсь, и тогда, и значительно позже я любил бродить по Москве не только в пределах Бульварного и Садового кольца, но и в прилегающих старых районах: Замоскворечье, Преображенская площадь, Сокольники. Однажды мне пришлось пройти вечером пешком от Савеловского вокзала до метро Академическая – там было в то время общежитие МГУ. Случайно я отдал все деньги, бывшие в кармане, приютившим меня родственникам. Деньги были, но в тумбочке, в общежитии. Обратный билет на электричку у меня был, но больше в кармане ничего. В метро без денег не пустят. Я шел от Савеловского вокзала через центр до Павелецкого и все время смотрел на землю, надеялся найти хотя бы мелочь. Нашел двадцать копеек. Этого не хватало на трамвай, который шел до общежития. В более поздние времена я поболтал бы с кондуктором трамвая и уговорил бы довезти за двадцать копеек. Но тогда я всего стеснялся. Сел около Павелецкого вокзала на автобус и проехал, сколько было можно: три-четыре остановки. А дальше снова пошел пешком. Была уже ночь. Было даже страшно идти по этим безлюдным улицам и переулкам. Еле уговорил вахтера пустить в общежитие. Такое приключение не забывается.

Было время, когда я знал практически все переулки Старой Москвы. И почти везде у меня в какие-то времена жили приятели и просто знакомые. Но это потом. А пока осваиваю центр, не официальный центр около Красной площади, а торговый и культурный, около Дзержинки, Кузнецкого моста, улицы Пушкина. На Кузнецком мосту обнаружил небольшую кучку коллекционеров и присоединился к ним. С тех пор, как только у меня выпадало свободное время, я ехал на Кузнецкий мост. По-видимому, мне не хватало общения, а здесь каждый день новые знакомые, новая для меня информация. Я что-то приобретал, что-то менял и все на копеечном уровне. Ведь денег не было. Но в разговорах узнавались цены, можно было посмотреть на то, чего никогда не увидишь в Волгограде.

Запомнился один случай. Парнишка из провинции (кажется, из Вологды) продавал очень дешево рубли Петра Первого. Причем не очень простые, так называемые «солнечники». Продавал по 25 рублей, и было их не мало. Для сравнения, сейчас такие рубли продают за восемьсот-тысячу долларов. Для справки: десять рублей тогда по официальному курсу равнялись девяноста центам. Естественно, рубли раскупили, хотя и не сразу, пытались еще и торговаться. Я не покупатель, мы просто поболтали с парнем и разошлись. Но на следующий день представительный мужчина рассказал, что по его информации старушка продает много российских монет; у него самого нет сейчас времени заняться этим, но он может указать адрес. Кончилось тем, что мы с этим парнем скинулись и дали ему пятьдесят рублей, получили адрес и поехали искать старушку. Искали дом долго, но оказалось, что по этому адресу дом сломали несколько лет назад. Вернулись на Кузнецкий мост, но мужчина исчез. Больше мы его не видели.

Когда перед отъездом в Волгоград мне потребовались деньги на билет, я распродал все, что купил раньше, и конечно, дешевле, чем покупал. Но опыт стоит денег.

В отличие от провинциальных вузов, в МГУ медалисты сдавали все экзамены. Если бы это было не так, кроме медалистов никто не смог бы поступить в МГУ. Слишком часто в провинции, особенно в небольших городах, школьников «вытягивали» на медаль, чтобы улучшить показатели. Мне пришлось сдавать пять экзаменов. Немецкий язык и письменный экзамен по математике я сдал на отлично, сочинение написал на четыре, письменный экзамен по физике кажется на четыре или пять (не помню). Я был уже почти уверен, что поступлю в МГУ, но на устном экзамене по математике мне поставили двойку.

Сначала сдавал нормально, ответы на задания в билете прошли без сучков и задоринок, на дополнительные вопросы тоже отвечал хорошо, по крайней мере, молодой экзаменатор не указывал на ошибки. Он посмотрел на мой экзаменационный лист и явно начал нервничать. Неожиданно встал и пригласил еще одного экзаменатора постарше, блондина лет тридцати пяти. Тот тоже взглянул на мой экзаменационный лист и помрачнел. После этого задал вопрос, который я просто не понял. Я не понял даже, о чем он говорит. После моего недоуменного молчания он еще раз повторил вопрос и воодушевленно заявил: «Не знаете? Двойка. Нам такие на физфаке не нужны». Вопрос я понял через полтора года уже в Новосибирском университете. Он спрашивал о поведении какого-то типа функций в особых точках. Но в школе мы не изучали ничего из теории функций, этого вообще не было в программе. Откуда мне было знать, что просто экзаменаторам не понравились моя фамилия и отчество, что существовало негласное ограничение на количество принимаемых в университет евреев. Можно было бы подать апелляцию, но, во-первых, я не знал об этом, во-вторых, содержание устных ответов не фиксировалось, это ведь не письменный экзамен, где есть задания и ответы, где почти все

можно проверить.

Это была катастрофа, все в мгновение перевернулось, прощай мечты об учебе в этих прекрасных корпусах. Предстоит позорное возвращение в Волгоград и ехидные вопросы знакомых. Хорошо хоть, что родители ни словом не упрекнули меня.

Автоколонна

Разочарование разочарованием, но нужно что-то делать. Нужно идти работать. Почему-то я не стал сам оббивать пороги, предлагая себя на работу. Работу стал искать папа. Прошло два дня, и он виновато сказал: «Что-то не получается». – Он заходил к нескольким директорам и замам директоров предприятий, и все, смущенно улыбаясь, отказывали. Мне только шестнадцать, по закону работать можно, но не больше шести часов в день и еще какие-то привилегии. Кому нужен такой работник и к тому же, вероятно, маменькин сыночек? Еще через два дня он сказал, что есть курсы наладчиков торговых автоматов. Через полгода обучения в Ростове я получу свидетельство, и он устроит меня на работу в торговле. Но я хотел на рабочую специальность. Юношеская мечтательность. Еще через день папа повез меня в автоколонну № 16, представил грузному директору, и тот скептически осмотрел меня. Сингаевский (фамилия директора) заявил, что у него имеется для меня только должность ученика аккумуляторщика. Что это очень тяжелая работа, мне никаких скидок не будет, и я должен забыть о привилегиях малолеток. Было видно, что он не может отказать моему отцу, но очень хочет, чтобы я отказался от предложения. Но я был готов идти на любую работу, лишь бы не сидеть дома.

Аккумуляторный цех в автоколонне – это две маленькие комнатки и маленький склад без окон. В одной из комнат лежат на стеллажах на зарядке свинцовые аккумуляторы. Работает вытяжной вентилятор, но тяжелый кислый запах соляной кислоты не может выветриться, так как все пропитано им. Во второй комнате рабочий стол, на котором мы препарируем аккумуляторы, разрезая свинцовые перемычки и вытаскивая специальным приспособлением разрушенные секции аккумулятора. Рядом стоит перегонный аппарат, на котором получаем дистиллированную воду. Естественно, что все время гремит вытяжной вентилятор, но он не может справиться с запахом расплавленной авиационной мастики, которой залиты аккумуляторы для герметичности. Ведь перед разборкой аккумуляторов мы разогреваем мастику бензиновым резаком. Вообще, мы многое делаем при помощи этого резака: выплавляем новые свинцовые соединительные планки и контакты, свариваем разрезанные планки после ремонта секций. На полу стоят аккумуляторы, принесенные для проверки, для подзарядки и для ремонта. И все это непрерывно излучает запахи свинца, соляной кислоты и мастики. Кроме того, я ощущаю всем телом исходящее из всех углов давление электрического поля. Я почему-то чувствителен к электрическим полям: только дотронувшись, например, до электрического чайника или другого прибора, я могу сказать, есть ли контакт с сетью, даже если он не работает. А здесь все пропитано электрическими полями. В комнате только один стул, ведь работать можно только стоя. Второй стул стоит на складе. Там новые аккумуляторы, запасные пластины и деревянные сепараторы. Ну, и, конечно, всякий хлам по углам, до которого мне велено не дотрагиваться. На стуле на складе обычно сидит мой «учитель», когда отдыхает.

Мой учитель – аккумуляторщик высшего: седьмого разряда. Он немного недоумевал, зачем ему подсунули такого сосунка, но терпел, показывая мне нехитрые правила и приемы. Через неделю он мог спокойно оставаться на складе, в то время как я бегал, принимая аккумуляторы от шоферов; проверяя их остаточную емкость и наличие пробоев (замыканий пластин); проверяя качество зарядки или концентрацию кислоты в аккумуляторах; вскрывая аккумуляторы и готовя их для взгляда «мастера». И никто не мешал ему время от времени прикладываться к бутылке.

От шоферов я только принимал аккумуляторы (и выдавал готовые). Разговоры с ними вел мой шеф – Степаныч. Я не помню, как его звали, потому что все его называли именно так – Степаныч. Обычно разговор у них был короткий и только по делу. Но иногда шофер начинал просить сделать быстро, а поломка была серьезной и запасных аккумуляторов, которые мы обычно давали шоферам на время ремонта, не было. В таких случаях Степаныч уводил шофера на склад. О чем они говорили, я не знал, но, конечно, догадывался. Были и более сложные случаи. Один раз к нам пришел мотоциклист, которому за какие-то его заслуги разрешили ехать своим ходом через всю Европу в Париж. Он просил сделать ему запасной аккумулятор. Мы этим никогда раньше при мне не занимались, но Степаныч сходил куда-то и принес «банку» для мотоциклетного аккумулятора. Мы иногда по просьбе шоферов или посторонних делали аккумуляторы. Для этого у Степаныча в подсобке были припрятаны и пластины, и сепараторы, и почти новые «банки». Как он говорил: «Для хороших людей всегда найдем». – Но мотоциклетную банку я видел в первый раз. Ничего, справился под руководством Степаныча. Проблемы были только с перемычками, их пришлось подпиливать почти со всех сторон. Мотоциклист был доволен, а Степаныч получил 75 рублей, из которых двадцатку дал мне. Это был мой первый левый заработок.

Вообще-то я практически всю зарплату отдавал маме. Первый раз она чуть не расплакалась – жалко, наверное, было меня. Хорошо, что она не видела условия, в которых я работал. Отец один раз заехал посмотреть на меня, но это было значительно позже, зимой, когда я остался один после смерти Степаныча. Было очень холодно, окна открыты, и холод в цехе стоял жуткий. Обеденный перерыв, я сижу на стуле, под которым стоит вертикально шиферная труба с намотанной раскаленной спиралью. Гремят вентиляторы, в воздухе обычный коктейль наших запахов, а я сплю сидя и не услышал, как он вошел.

Поделиться с друзьями: