Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Интересно сделать сопоставление подлежащих причислению к Генеральному штабу с числом офицеров, принятых на младший курс.

Эта таблица говорит о жестком отсеве из академии. Немногим больше трети поступивших в академию причислялось к Генеральному штабу. Была ли здесь придирка со стороны начальства академии? Я бы этого не сказал. Правда, для армии, имевшей в кадрах мирного времени 1300 000 человек, причисление к Генеральному штабу 48 человек было каплей в море, но зато происходил уже действительный отбор. Соотношение между армейскими и гвардейскими офицерами колебалось незначительно. Но если посмотреть по родам войск, то наибольшие потери, а именно 48 офицеров из 76 человек отсеянных, понесла пехота. Такое обстоятельство

было прискорбно. Причислялись к Генеральному штабу в основном люди «с ученым кантом и бархатным воротником», т. е. артиллеристы и саперы. Правда, этот контингент офицеров уже в военном училище проходил трехлетний курс обучения, а не двухлетний, как в пехотных училищах. Из пехотных же офицеров шли в академию по большей части те, кто окончил не военные училища, для поступления в которые требовалось общее среднее образование, а юнкерские. Отсутствие необходимых знаний сказывалось в академии, когда приходилось самостоятельно работать.

По окончании основных двух курсов мы имели право носить академический знак. Согласно приказу по военному ведомству от 26 мая 1910 года, я считался окончившим дополнительный курс и за отличные успехи в науках произведен в штабс-капитаны со старшинством 23 мая 1910 года. Мы продолжали носить форму той части, в которой служили. По причислении к Генеральному штабу, за исключением конников, мы должны были все откомандовать два года ротой (это касалось и артиллерии). Кавалеристы на год шли в офицерскую кавалерийскую школу, а затем в строй для командования эскадроном.

В начале 1910 года Николай II побывал в артиллерийской и военно-инженерной академиях. Начальство нашей академии тоже усиленно готовилось к приему императора. Но он так и не приехал ни к нам, ни в военно-юридическую академию. Эти две академии не пользовались почетом. Академия Генерального штаба была не в чести у дома Романовых еще с 1862 года, когда часть преподавателей и слушателей-поляков, среди которых был генерал героической коммуны Домбровский, приняла участие в польском восстании. Юридическая же академия считалась либеральным военным учебным заведением.

Не добившись посещения академии в течение года, свитский генерал Щербачев, однако, добился приема нашего выпуска Николаем II.

В последних числах мая мы по железной дороге отправились в Петергоф. Оттуда нас доставили во дворец в Александрии. В одном из залов дворца мы построились в шеренгу по старшинству баллов при выпуске. Не приведенные к Генеральному штабу стояли на левом фланге с интервалом в 10 шагов. На их правом фланге находился Кульнев. На нашем — начальник Генерального штаба, а рядом — начальник академии, правитель дел и заведующий нашим курсом полковник Юнаков. Дожидаться прибытия Николая II нам пришлось около часа, так как он принимал парад какого-то гвардейского кавалерийского полка по случаю полкового праздника.

Но вот скомандовали: «Смирно, господа офицеры», — и в зал вошел, расправляя усы, Николай II. Подойдя к правому флангу, он выслушал рапорт начальника академии, вручившего ему книгу трудов слушателей нашего курса. Николай II стал обходить слушателей, здороваясь за руку и задавая всем один вопрос: «Какой части и где она стоит?» Так постепенно он дошел до конца причисленных. Затем ему начальник академии пояснил, что дальше идут уже не попадающие в Генеральный штаб. Увидев Кульнева, очевидно лично ему знакомого, Николай II довольно долго с ним разговаривал, а затем, обратившись к непричисленным, поздравил их с переводом в Генеральный штаб. Если бы это было во времена Павла I, то не успевшие в науках были бы переведены в Генеральный штаб, а мы, успешно окончившие, ходили бы еще непричисленными. Но существовал закон, и все осталось, как положено.

Этим и закончилось наше представление. Николай II ушел, нам предложили позавтракать в соседних комнатах. Выпив по рюмке водки и немного закусив, мы поспешили вернуться в Петергоф, а затем и в Петербург. Ни у кого не было желания задерживаться во дворце. Больше я уже Николая II с его бесцветными, ничего не выражающими глазами не видел.

Гораздо оживленнее и веселее прошел наш товарищеский ужин в академии. Начальство академии и преподавательский состав приглашались уже по выбору. На ужине было шумно и весело. Все мирно разошлись, не зная, что, может быть, видимся с некоторыми в последний раз.

3 июня 1910 года приказом по Генеральному штабу я был причислен к Генеральному штабу и откомандирован в штаб Туркестанского военного округа. По окончании академии нам выдавалось пособие в 1300 рублей на первоначальное обзаведение лошадью со всей принадлежностью. Кроме того, разрешался двухнедельный отпуск, 5 июня я уехал к своим родителям в Белебей.

Что же дала, в конечном счете, мне академия? Нет сомнения, что она расширила теоретический кругозор, напитала

знаниями, которые нужно было как следует еще переварить, а самое главное, найти применение им в жизни.

Профессор Данилов не раз говорил нам с кафедры, что настоящая учеба начнется после окончания академии, и тот, кто остановится на тех знаниях, которые он вынес из академии, безвозвратно отстанет. Академия привила мне любовь к военной истории, научила извлекать из нее выводы на будущее. К истории я вообще всегда тяготел — она была ярким светильником на моем пути. Необходимо было и дальше продолжать этот кладезь мудрости.

Что же касается практической подготовки к службе в Генеральном штабе, то здесь мы получили не очень много. Групповые упражнения развивали тактическое мышление, но такого рода занятий, как военная игра, у нас и в помине не было. Между тем с этим мы столкнулись с первых же шагов своей работы и в войсках, и в штабах. Метода проведения военных игр, метода свободного творчества в них академия не раскрыла своим адептам. Короче говоря, мы были выпущены в жизнь больше теоретиками, чем практиками. От нас самих уже зависело сделаться практиками. Но академия приучила нас к напряженной работе и к выполнению работы в указанный срок.

Время учения в академии падало на годы, когда в русской армии еще не было вполне устоявшихся взглядов на тактику. После поражения в русско-японской войне военная мысль офицеров русской армии была в процессе брожения, но мы стояли уже на той дороге, которая потом нашла отражение в Полевом уставе 1912 года. Мы были поклонниками смелой, наступательной тактики. Я говорю о своем выпуске и отнюдь не хочу этого приписать всему офицерству русской армии, в особенности ее генералам.

Итак, впереди открывалась новая, более широкая дорога, и нужно было только не сворачивать с нее.

КОМАНДОВАНИЕ РОТОЙ

Пробыв около двух недель в доме стариков родителей, я выехал в Ташкент. За Оренбургом нахлынули воспоминания о том времени, когда я почти три года тому назад, юнцом, ехал держать вступительный экзамен в академию.

Ныне, уже прошедший горнило учебы, я возвращался снова в Туркестанский военный округ. На его северных границах, на старом Аральском море стояла жара. Палящее солнце, переносные пески, духота в вагоне — все говорило путешественникам, что они въехали в Среднюю Азию. Правда, этих «путешественников» в вагоне было очень мало, что позволяло нам, запершись в купе, отсиживаться днем чуть ли не в костюме Адама и лишь по вечерам сходиться в коридоре для обычных дорожных разговоров.

Но вот и станция Келес. Знакомые дувалы, сады, арыки, кругом яркая южная зелень и горячее солнце.

Утром 23 июня 1910 года на станции Ташкент я обнимал своего товарища по академии штабс-капитана Филаретова. Он повез меня к себе на квартиру: в Ташкенте по-прежнему не было приличных гостиниц. Филаретов жил у своего брата в небольшом домике с садом на Пушкинской улице. Гостеприимные хозяева предоставили мне небольшую комнату и уговорили жить с ними, пока я не подыщу себе квартиру. Филаретова не причислили к Генеральному штабу, но откомандировали в распоряжение штаба Туркестанского военного округа. В 9 часов утра 25 июня мы направились в окружной штаб и явились к старшему адъютанту отчетного отделения, вернее, исполняющему его обязанности, капитану Генерального штаба Роту. Отчетное отделение ведало учебой войск, службой Генерального штаба, личным составом Генерального штаба, полевыми поездками, рекогносцировками и маневрами. Почему оно называлось «отчетное» — трудно сказать, единственно разве потому, что составляло отчеты по объему его деятельности. По своей значимости в штабе Туркестанского военного округа оно должно было иметь больший удельный вес, чем ему принадлежал в действительности и чего я впоследствии не наблюдал в штабе Варшавского военного округа. Рот, коренной офицер Туркестанской артиллерийской бригады, окончивший академию три года назад, принял нас с начальнически-покровительственным видом. Предложив нам подать рапорт о прибытии, он представил нас исполняющему обязанности генерал-квартирмейстера штаба округа полковнику Одишелидзе. Средних лет полковник Генерального штаба с орденом Георгия 4-й степени за Русско- японскую войну — Одишелидзе производил впечатление умного и решительного человека. Впоследствии он был начальником штаба Туркестанского военного округа, а в мировую войну — начальником штаба 1-й армии. Представление наше Одишелидзе ограничилось банальными рапортами и пожатием рук. Затем в сопровождении Рота мы прошли в кабинет начальника штаба округа генерала Глинского. Худой, высокого роста, старый генерал своим мягким обращением производил приятное впечатление. Сам только что вступивший в должность начальника штаба округа, Глинский положился на Рота и утвердил его доклад, оставив нас прикомандированными к отчетному отделению штаба округа.

Поделиться с друзьями: