Воспоминания советского дипломата (1925-1945 годы)

— Перспективы войны?.. Ничего хорошего пока я не ожидаю… Мы всегда опаздываем, безнадежно опаздываем… Вот сейчас мы с гордостью заявляем, что в Англии и империи под ружьем миллион человек, — во-первых, этого мало, а во-вторых, это поздно… Миллион под ружьем надо было иметь два года назад, к нынешнему дню мы имели бы тогда обученную армию в миллион человек, а сейчас наш миллион — просто необученные рекруты… Разве могут они противостоять германской армии?

Хор-Белиша остановился на минуту и затем с горечью продолжал:

— Нами управляют старики, которые не понимают обстановки и требований времени. Чем занимается правительство? Сочинением разных никому не нужных бумажек! Премьер уверяет, что никакой войны не будет и что к весне мы подпишем мир с Германией… Какая нелепость! Мы стоим перед величайшим испытанием в нашей истории, мы должны были бы самым срочным порядком мобилизовать всех боеспособных мужчин, заменить мужчин в промышленности женщинами, вообще приготовиться к длинной и тяжелой войне, но правительство не хочет об этом и слышать. Говорят: «Не будем провоцировать Гитлера»… А я вот всем своим существом чувствую, что Гитлер преподнесет нам страшный сюрприз, притом — не в столь отдаленном будущем.

В словах Хор-Белиша было много правды, но именно поэтому он пришелся не ко двору в правительстве Чемберлена и 5 января 1940 г. вынужден был уйти в отставку.

Однако все эти споры и разногласия о дальнейшем ходе войны носили какой-то не вполне реальный характер, потому что в игре имелся еще один важный фактор — гитлеровская Германия. Каковы были ее планы и намерения? Да, сейчас она молчит и на фронте проявляет удивительную пассивность. Но что это: серьезная политика или военная хитрость? Никто не мог с точностью ответить на этот вопрос, и потому как надежды Чемберлена, так и прогнозы Черчилля до поры до времени оставались лишь туманными скоплениями противоречивых мыслей.

Настроения вне правительства также были проникнуты сумеречными тонами. Лейбористы не проявляли никакой самостоятельности или оригинальности. По существу они просто плелись в хвосте у правительства, ограничивая свою критику частными вопросами и мелкими деталями. 8 ноября 1939 г. лейбористский лидер Клемент Эттли на собрании парламентских депутатов своей партии выдвинул программу лейбористских целей войны. Во всем основном они совпадали с тем, что по этому поводу говорили Чемберлен и Галифакс, но было одно отличие: Эттли требовал «отмены империализма» и «равных прав всех наций в доступе к рынкам и источникам сырья». Эттли, однако, не указывал, как это может быть достигнуто, а все прошлое лейбористской партии заставляло думать, что приведенное требование являлось лишь демагогической погремушкой, призванной вносить известное успокоение в взволнованные души рабочих масс.

Души же эти были действительно взволнованы и одновременно сбиты с толку. Простые люди — то, что англичане называют «man in the street» (человек с улицы), — гораздо более искренни и прямолинейны, чем высокие «политики». Когда была объявлена война, они думали, что действительно начнется война. Помню, как-то в октябре 1939 г. я разговорился с шофером такси, который привез меня домой. Он находился в полном недоумении.

— Какая же это война? — говорил он, разводя руками. — В прошлую войну сразу же начались большие бои, немцы бросились во Францию, дошли чуть не до Парижа… А сейчас?

Шофер пожал плечами и потом продолжал:

— Мой сын ушел в армию, говорит, что будет война… А другие говорят, что никакой войны не будет, до весны постоят на фронте, а потом вернутся домой… Кто их разберет?

В другой раз я зашел выпить кофе в демократический ресторанчик известной компании «Лайонс». Подавальщица, молодая девушка, оказалась словоохотливой и рассказала о своей «дилемме». У нее есть жених, и они собирались скоро обвенчаться.

— Вот как только все будет готово, — доверчиво прибавила она, — а у нас еще часть мебели не куплена…

В Англии принято (даже в рабочей среде) вступать в брак только тогда, когда все «оборудование» для семейного очага, вплоть до салфетки и носового платка, уже приобретено.

— Мы рассчитывали закупить все к весне будущего года, а тут объявили войну и моего Джимми взяли в армию… Вот и не знаем, как быть… Джимми говорит: «Давай поженимся сейчас, хоть у нас и не все готово… Если со мной что-нибудь случится на войне, ты хоть пенсию будешь получать»… А я ему говорю: «Так у нас же еще не все закуплено… Подождем… Все говорят, что никакой войны не будет»… Так и спорим без конца… Как вы думаете, будет война или не будет?

Из местных организаций лейбористской партии и тред-юнионов также доходили сведения о наличии разброда среди рабочих. Правда, с конца октября некоторые профсоветы (в Глазго, Эдинбурге, Абердине, Бирмингаме и др.) стали принимать антивоенные резолюции, но это были все-таки исключения. В основном рабочие массы «безмолствовали» и, подобно подавальщице у «Лайонса», гадали: будет война или не будет?

В стране господствовало настроение, которое очень напоминало настроение сюрприза. Чемберлен в речи 26 ноября даже прямо заявил, что «до сих пор война мало походит на то, чего мы ожидали». А мой старый знакомый, министр здравоохранения Вальтер Эллиот, с которым я познакомился много лет назад в доме Бернарда Шоу, так расшифровал мне эту фразу премьера.

— Многие думали, — говорил он за чашкой чая, — что Гитлер сразу же обрушится на Францию, а он до сих пор молчит. Многие думали, что немцы сразу же начнут бомбить наши города, а до сих пор ни один германский самолет не появлялся над Лондоном… Со стороны Гитлера это, может быть, уловка, а может быть, и не уловка. Не исключено, что он мечтает о создании единого капиталистического фронта против вашей страны…

Я усмехнулся, а Эллиот поспешил прибавить:

— Мы, разумеется, на это не пойдем, но Гитлер может строить себе иллюзии… Вы же знаете его отношение к коммунизму.

Я ответил:

— Лично вы, мистер Эллиот, может быть, и не пойдете на единый фронт с Гитлером против СССР, но не ручайтесь за своего премьера.

Эллиот начал что-то говорить о силе общественного мнения, которое никогда не допустило бы союза Англии с гитлеровской Германией, однако я прервал его и спросил, как обстоит дело с мобилизацией британских сил для ведения войны.

— Здесь тоже, — ответил Эллиот, — действительность оказалась лучше наших ожиданий… Прежде всего правительству удалось создать внутри страны единый национальный фронт: либералы и лейбористы его поддерживают. Правда, среди лейбористских депутатов имеется маленькая группа пацифистов типа Ленсбери, которые выступают против войны и за мир во что бы то ни стало, но их влияние ничтожно. Далее правительству удалось привлечь на свою сторону империю…

И Эллиот вкратце рассказал то, что мне уже раньше было известно о реакции доминионов и колоний на объявление метрополией войны гитлеровской Германии.

— И наконец, — продолжал Эллиот, — за первые три месяца войны значительно улучшилось наше международное положение… Эллиот лукаво посмотрел на меня:

— Не желая того, вы оказали нам хорошую услугу.

— Что вы хотите сказать? — спросил я.

— Видите ли, — пояснил Эллиот, — ваш пакт о ненападении с Германией вызвал известный разлад между Германией, с одной стороны, Италией, Испанией и Японией — с другой. Это усилило у Муссолини и Франко настроение соблюдать до поры до времени нейтралитет в начавшейся войне, стало быть наши коммуникации через Средиземное море с Индией и другими британскими владениями на Востоке пока в безопасности. Легче нам стало и на Дальнем Востоке… Нет худа без добра! Потом, как вы знаете, в октябре мы и Франция подписали пакт о взаимопомощи с Турцией, это обеспечивает нам, помимо всего прочего, если не поддержку, то во всяком случае дружественный нейтралитет всего мусульманского мира в Северной Африке, на Ближнем Востоке, в Индии… Наконец, в США только что принят новый закон о нейтралитете. Теперь открываются огромные возможности получения нами оружия и амуниции из Америки. Рузвельт стал нашим негласным союзником… Да, да, наше положение сейчас значительно укрепилось по сравнению с тем, что было три месяца назад!