Воспоминания советского дипломата (1925-1945 годы)

В такой обстановке мое выступление 30 июля перед многочисленным собранием парламентариев, а главное, то сочувствие, с которым оно было встречено столь ответственной аудиторией, лишний раз показали Черчиллю, что требование скорейшего открытия второго фронта становится популярным уже в таких кругах, с которыми ему необходимо серьезно считаться. Надо было срочно принять меры для «успокоения» взволнованных умов, для предупреждения дальнейшего роста советофильской волны, которая могла поставить под угрозу военную политику правительства. Поездка премьера в Москву, встреча и переговоры его со Сталиным являлись прекрасным «горчичником» для отвлечения общественных страстей от лозунга «Второй фронт немедленно!». Этот мотив в дополнение к другим, выше охарактеризованным, сыграл, как мне кажется, немалую роль в решении военного кабинета санкционировать визит премьера в Москву.

На следующий день, 31 июля, я имел важную беседу с руководителями наиболее крупных английских газет. Поскольку моя встреча с парламентариями носила «закрытый характер», я не мог дать сведения о ней в печать, что было бы очень важно с точки зрения борьбы за второй фронт в 1942 г. Чтобы обойти эту трудность, я пригласил в посольство главных редакторов лондонской прессы и по существу повторил перед ними свою речь, произнесенную мной накануне в здании палаты общин. В последующие дни и недели это нашло свое отражение в позиции различных органов печати по жгучему вопросу момента.

Несколько позднее, уже в сентябре, я имел большую беседу на тему о втором фронте в 1942 г. с группой лондонских корреспондентов [233] . Возвращаюсь, однако, к поездке Черчилля в Москву. Поскольку я сам в ней не участвовал, никаких личных воспоминаний о ней у меня не имеется. Считаю необходимым все-таки хотя бы вкратце рассказать об ее истории, пользуясь для этого сообщениями Черчилля в его мемуарах, корректированными тем, что мне пришлось в дальнейшем услышать и узнать из других источников, заслуживающих доверия. 2 августа Черчилль вылетел из Англии в Каир, а 10 августа — из Каира в Москву. Путь пролегал через Тегеран, Кавказ, Куйбышев: под Сталинградом тогда еще шли жестокие бои. Премьера сопровождала большая свита, включая начальника генштаба генерала Уэйвелла, маршала авиации Теддера и постоянного товарища министра иностранных дел А.Кадогана. Кроме того, с Черчиллем летел также А.Гарриман, который представлял Рузвельта. 12 августа англо-американские гости прибыли в Москву, где оставались три дня.

233

В работе Вудворда «Британская внешняя политика во второй мировой войне» (Llewellyn Woodward. British Foreign Policy in the Second World War. London, 1962), имеется следующий абзац:

«Русская пропаганда в пользу второго фронта продолжалась, и мистер Майский неоднократно указывал мистеру Идену, что русская армия и русский народ имеют все основания ожидать второго фронта в 1942 г. Сам мистер Майский, как то стало известно Форин оффис, старался убедить редакторов лондонских газет оказать соответственное воздействие на правительство. Форин оффис, однако, считал (как это бывало и раньше) наиболее целесообразным не обращать внимания на эти действия мистера Майского, пока они не выйдут целиком за пределы того, что допустимо для посла. 18 сентября Иден вынужден был поговорить с мистером Майским об его встрече с американскими журналистами, во время которой он утверждал, что второй фронт в 1942 г. не только необходим, но и «вполне возможен». Объяснения мистера Майского не удовлетворили Идена» (стр. 198-199).

Первая встреча Черчилля и Сталина состоялась 12 августа. Она продолжалась четыре часа. Настроение у всех присутствующих было крайне напряженное. Да и не удивительно: Черчилль в ней подробно обосновывал причины, побудившие англо-американцев отказаться от открытия второго фронта в 1942 г. Его аргументы, однако, как и следовало ожидать, не убедили Сталина, который в ответ заявил, что англо-американцы, видимо, просто боятся схватиться лицом к лицу с германской армией. Черчилля это задело, и он стал доказывать, что русские, как люди «сухопутные», плохо понимают всю сложность и трудность морских десантов. Соглашения между сторонами не произошло.

Затем Черчилль развернул перед Сталиным картину операции «Факел» и открывающиеся тут перспективы.

«Для того чтобы лучше иллюстрировать мою точку зрения, — пишет Черчилль в мемуарах, — я нарисовал крокодила и показал, что нашим намерением является атаковать мягкое подбрюшье зверя» [234] .

На большом глобусе британский премьер объяснил, какие серьезные выгоды для союзников представляет очищение Средиземного моря от врага. Разумеется, советская сторона не могла согласиться с британской, но, как пишет Черчилль, «лед все-таки был сломан, и мы расстались в атмосфере доброй воли» [235] . Эта оценка результатов первой встречи была излишне оптимистичной. Уже на следующий день, 13 августа, Сталин вручил британскому премьеру меморандум, в котором говорилось:

234

W.Churchill. The Second World War, vol. IV, p. 433.

235

Ibid., p. 111.

«В результате обмена мнений в Москве, имевшего место 12 августа с. г., я установил, что Премьер-Министр Великобритании г. Черчилль считает невозможной организацию второго фронта в Европе в 1942 г.».

Указав далее, что открытие второго фронта, в 1942 г. было предусмотрено англо-советским коммюнике от 12 июня 1942 г., что советское командование строило план своих летних и осенних операций в расчете на наличие второго фронта и что отказ от Создания его наносит моральный удар всей советской общественности, осложняет положение Красной Армии и наносит ущерб планам советского командования, меморандум продолжал:

«Мне и моим коллегам кажется, что 1942 г. представляет наиболее благоприятные условия для создания второго фронта в Европе, так как почти все силы немецких войск, и притом лучшие силы, отвлечены на Восточный фронт, а в Европе оставлено незначительное количество сил, и притом худших сил. Неизвестно, будет ли представлять 1943 г. такие же благоприятные условия для создания второго фронта, как 1942 г. Но мне, к сожалению, не удалось убедить в этом г.Премьер-Министра Великобритании, а г.Гарриман, представитель Президента США, при переговорах в Москве целиком поддержал г.Премьер-Министра» [236] .

236

«Переписка...», т. I, стр. 58-59.

14 августа Черчилль ответил Сталину своим контрмеморандумом, в котором заявил, что единственно возможным вторым фронтом в 1942 г. является только операция «Факел», что Англия не нарушала никакого обещания, данного Советскому Союзу, ибо в момент подписания коммюнике 12 июня Черчилль вручил Молотову ограничительную оговорку, и что тем не менее опубликование этого коммюнике было полезно, так как вводило противника в заблуждение. Черчилль далее возражал «против каких-либо публичных споров по вопросу о, значении коммюнике 12 июня, ибо они могли только обнаружить разногласия между союзниками и, таким образом, повредить их общим интересам [237] .

237

«Переписка...», т. I, стр. 59-60.

После такого обмена любезностями атмосфера, естественно, не могла быть особенно теплой. Даже большой официальный обед, устроенный для английских гостей в Кремле, со множеством тостов и добрых пожеланий, оказался не в состоянии поднять ее температуру. Расставание грозило произойти на ноте острой дисгармонии, если бы 15 августа вечером Сталин не пригласил Черчилля к себе домой. Оба премьера просидели почти всю ночь с 15-го на 16-е, чуть не до самого момента отлета Черчилля из Москвы. Деловые разговоры — о конвоях, о коммюнике и т.д. — здесь перемешивались с беседами на самые разнообразные философско-исторические и персональные темы. Уже по возвращении в Англию Черчилль мне рассказывал:

— Это была замечательная встреча… Потом Сталин пригласил Молотова, над которым все время подтрунивал. Сам он занялся открыванием бутылок. Скоро на столе образовалась большая батарея превосходных вин. Я отдал им должное, но спасовал перед поросенком, который после полуночи появился, на столе. Зато Сталин обрушился на него со всей энергией…

На обратном пути из Москвы в Англию премьер еще раз задержался на несколько дней на Среднем Востоке и вернулся домой лишь в конце августа. Почти целый месяц демократические элементы страны, бурно требовавшие немедленного открытия второго фронта, жили в ожидании, что главы обоих правительств договорятся по столь важному вопросу. Вскоре по приезде Черчилля английская машина пропаганды стала широко популяризовать следующие слова коммюнике, которым был закончен визит британского премьера в СССР:

«Оба правительства полны решимости продолжать эту справедливую войну за свободу со всей их мощью и энергией вплоть до полного разгрома гитлеризма и всякой иной подобной ему тирании. Дискуссии, происходившие в атмосфере сердечности и полной искренности, обеспечили возможность укрепления тесной дружбы и взаимопонимания между Советским Союзом, Великобританией и США, в соответствии с существующими между ними союзническими отношениями» [238] .

Эти слова толковались сторонниками Черчилля как свидетельство того, что между СССР и Англией теперь нет никаких расхождений и по второму фронту. Наше посольство вносило необходимые коррективы в тенденциозную интерпретацию коммюнике правительственной пропагандой. Тем не менее в сознание широких масс были внесены известные путаница и смятение, отчего их борьба за немедленное открытие второго фронта потеряла часть своей настойчивости и решительности.

238

«Внешняя политика Советского Союза в период Отечественной войны», т. I, стр. 269.