Воспоминания. Книга об отце
Шрифт:
— Французы были всегда веселыми. Я их такими помню. Переменились они, что ли?
Вячеслав очень любил разнообразных посетителей и горячо всеми интересовался. Часто по этому поводу случались маленькие стычки между ним и Фламинго. Ей хотелось тихо жить со своими проблемами, со своей работой, и никого не видеть. Главное — ей хотелось не расточать драгоценные часы, когда Вячеслав мог работать. А Вячеслав настаивал:
— Он просит, чтобы его приняли. Пускай приходит сегодня или завтра.
Фламинго противоречила, норовила хотя бы отложить визит до греческих календ. Оба были чрезвычайно упрямы. Но в этом деле выигрывал всегда Вячеслав: друг приходил и гостеприимная Фламинго готовила чай и искренно увлекалась дискуссиями.
В начале нашего пребывания на Авентине у Вячеслава неожиданно зародилась самая задушевная дружба с Татьяной Львовной Толстой, живущей рядом с нами. Она любила длинные прогулки и то и дело заходила по соседству к нам. Всегда одна, без сопровождения,
— Трупы едите? — вопрошала она, завидев на тарелках мясо, и сразу начиналась шутливая полемика между дочерью Толстого — вегетарианкой, и Вячеславом — органическим приверженцем мясной пищи, ее «sweet heart’a». Они любили долго беседовать друг с другом. Татьяна Львовна, которая была художницей, сделала портрет Вячеслава [237] . Он посвятил ей стихи:
Татьяне Львовне Сухотиной — гр. Толстой
Гляжу с любовию на Вас, Дочь льва пустынного, с которым, Всю жизнь мою наполнив спором, Заспорю и в последний час. Завет подвижника высокий В душе свободной сохраня, Не провождаете Вы дня Без думы строгой и глубокой. Чист Ваш рисунок, свят рассказ, Прям неподкупный ум суждений; Но мне всего дороже гений, Разлитый в жизни Ваших глаз: Как будто Вам отец оставил Луч тех магических зерцал, В каких поэт все то восславил, Что столпник духа отрицал.237
Портрет воспроизведен в третьем томе Собрания сочинений.
27 апреля.
Вячеслав неизменно любил Рим и наслаждался им. Ничто его не пугало. Летом, когда жители только и мечтают выехать из раскаленного города, он предпочитал морю крошечную терраску свою, откуда в начале нашего пребывания виделся купол Святого Петра и куда можно было с трудом вдвинуть два стула.
Каникула, иль песья бесь… Стадами скучились народы: Не до приволья, не до моды. А встарь изнеженную спесь Она гнала в Эдем природы. Лишь ящерице любо здесь, В камнях растреснутых и зное. Да мне. О ласковом прибое Волны к отлогому песку Я не мечтаю в уголку Моей террасы отененной, На град взирая воспаленный.29 июля.
Той же летней порой постоянно случается еще худшая напасть: дует ветер «Сирокко». Он заволакивает все небо ровной серой пеленой, воздух делается раскаленным, сырым и одновременно пронзенным песком. Люди, мокрые от пота, изнывают от жажды. Вячеслав и это принимает: это тоже Рим, это тоже ему дорого. Он принимает все тягости своего любимого города: даже малярию, которой теперь больше нет здесь, но прежде она представляла серьезную опасность римского климата, в особенности в Кампанье, окружающей город, где Вячеслав ее и схватил во время своих романтических прогулок в молодости.
Все никнут — ропщут на широкко: Он давит грудь и воздух мглит. А мой пристрастный суд велит Его хвалить, хвалить барокко, Трастеверинцев соль и спесь, Их рраскатистое, твердо Меняющее сольдов сордо [238] , Цвет Тибра, Рима облик весь, — Чуть не малярию, с которой, Бредя «вне стен» из веси в весь, Я встарь спознался и доднесь Не развяжусь, полвека хворый.238
В римском диалекте буква «л» всегда заменяется на «р».
Так, в сонете римского поэта Тромбадори «Вячеслав Иванов — символист», звучащая по — итальянски: «Viaceslav Ivanov, il simbolista», — превращается на римском диалекте в: «Viaceslavo Ivan'offe er zimbolista».9 августа.
Рим и даже жара возбуждают в нем творчество. Как-то раз к нему заскочил в комнату сверчок и долго жил у него, забравшись на край книжной полки у окна. Вячеслав был счастлив поселением этого стрекочущего обитателя знойных стран.
Укромной кельи домосед, За книжным поставцом отшельник, Будь песен общник и бесед, Сверчок, невидимый присельник! Соперник мой! Твой гимн, звеня Как степь, мое надменье малит. «Сверчок распелся — Бога хвалит» Не всуе молвится. Родня Домашним духам, стрекот мирный С моей сливая ленью лирной, Живи в почете близь меня.4 июля.
Несмотря на свою почти затворническую жизнь, Вячеслав принимал живое участие в окружающем его мире и, когда нужно было, выезжал из дома, например, по случаю выставок художника Белобородова, которого он ценил и любил. В другой раз он поехал на исключительно интересную «Выставку картин старых мастеров». Картины эти нашли убежище в «открытом городе» Риме, и должны были — по окончанию войны — вернуться в отдаленные музеи. Выставке посвящены в «Римском Дневнике 1944 г.» два стихотворения. Одно относится к «Снятию со креста» Мемлинга, другое к «Грозе» любимого Вячеславом Джорджоне (III, 641–642).
Был еще один особый случай. Наши дорогие друзья Мария Синьорелли и Луиджи Вольпичелли просили Вячеслава быть крестным отцом их новорожденной дочки Летиции. Церемония крестин была очень интимная и происходила в древней далекой церкви Сант — Аньезе. Помнится, это происходило на открытом воздухе или, быть может, в часовне. Дул ветерок. Вячеслав не только бодро выстоял всю службу, но всех удивил своим активным участием в обряде. Он поправлял священника, привыкшего проглатывать и свои молитвы и те, которым полагается быть произнесенными крестным отцом. Не обращая внимания ни на кого, Вячеслав прочел на безукоризненном латинском языке внятно и медленно все предписанное. Несколько позже он посетил дом Вольпичелли, где увидел свою крестницу и ее старшую сестру
Джузеппину, спящих в колыбелях. Им он посвятил стихи «В детский альбом»:
Alle sorelle Guiseppina e Letizia Volpicelli.
Ha языке иноплеменном Благославляю жизнь твою. Во сне младенчества блаженном Не знай, о чем тебе пою, Склоненный старец над постелью Твоей и маленькой сестры: Спешите, пробудясь, к веселью, Ловите райский луч игры! Весну гласят и свет и влага Глухим под глыбой семенам: Мы вестников не слышим блага, Уготовляемого нам. На языке, земле безвестном, Кто пел тебе в рожденья час? В круженье ангелов небесном Который молится за вас?Другие знаменательные выходы Вячеслава были вызваны итальянскими политическими событиями, за которыми он всегда с интересом следил. Каждый день, как только подходил час передачи новостей, слышался по всей квартире его громкий призыв:
— Радио! Радио!
Он требовал, чтобы все приходили и включали ему аппарат. Самому это сделать ему в голову не приходило, он этих новшеств сильно побаивался. Он ценил, что его, как итальянского гражданина, приглашают принимать участие в выборах. Ему пришлось голосовать дважды. 2 июня 1946 года был организован референдум. Дело шло о выборе между республикой и монархией. В тот же день происходили и выборы в учредительное собрание, на которых партия христианских демократов оказалась самой сильной. Другое голосование, в котором Вячеслав принимал участие, было 18 апреля 1948 года. Дело шло о выборах первого итальянского парламента новорожденной республики. На них партия христианских демократов оказалась победительницей и получила абсолютное большинство. Во время первых выборов в Италии были очень страстные споры, драки и даже убийства. Жители Сан Саба голосовали в школе на близкой от нас площади Ремуриа. Вячеслав, забрав палочку, мягкую соломенную шляпу и документы, отправлялся туда в сопровождении верной Фламинги. Фламинго не могла сама голосовать — она не захотела принять никакого чужого подданства, что создавало ей иной раз немало затруднений во время путешествий.