Воспоминания

Лидия вздрогнула, но, победивши себя, отвечала с холодностию, которая всякого заставит прекратить разговор:

— Да, у Ивана Александровича много врагов, о нем говорят много дурного, но вспомните, что мой жених обязан ему всем.

Брага встал со стула с видимым негодованием и подсел к одному из карточных столов.

Лидия осталась одна и продолжала украдкою глядеть на дверь передней.

Барон, который во все это время сидел у окна и курил сигару, поглядывая с беспокойством на Брагу и на Лидию, наконец решился подойти к ней.

— Лидия Сергеевна! — начал он нерешительным голосом.

Лидия, выведенная из задумчивости, вздрогнула и быстро приподняла головку.

— Это вы, барон, — сказала она гордо и почти презрительно, — я вас не ожидала сегодня.

— То есть — я лишний? — глухо проворчал барон.

— Мои слова не требуют пояснений, — твердо сказала Лидия, поднимаясь со стула и решаясь снова уйти в гостиную.

— Лидия, — прошептал барон с стесненною яростью, останавливая ее за руку, — вы шутили с огнем, берегитесь.

— Кто же шутил с вами?

— Вы, вы, Лидия Сергеевна.

Лидия уже была на пороге гостиной, но в эту минуту отворилась дверь залы, и Званинцев, слегка кивнувши головою гостям и хозяину, шел прямо к ней, ведя под руку Варвару Андревну Севскую.

Варвара Андревна была очаровательно любезна, когда только хотела быть такою. В этот вечер вкус и почти роскошь ее костюма, тихая, благородная походка, улыбка на губах — все говорило, что она решилась разыграть роль нежно любящей матери. Званинцев тоже был одет чрезвычайно парадно, вероятно из уважения к своей даме.

— Ma chere enfant, [141] — начала Варвара Андревна, протягивая руку к девочке, немного смущенной ее появлением в эту минуту.

Лидия молча поцеловала ее руку и поставила большие кресла.

— Отчего ты так бледна сегодня? — ласково спросила Севская, касаясь тихо своей бледной рукой прозрачных щек Лидии. — А где же Митя?..

— Он уехал, Maman, — отвечала робко Лидия.

— Уехал? — спросила мать.

— Он через четверть часа будет, — заметил громко Брага. Услыхавши его голос, Севская довольно презрительно взглянула на него в лорнетку.

141

Дорогая моя девочка (франц.).

— Кто это? — спросила она Лидию.

— Друг Дмитрия Николаевича, — отвечала та, опуская глаза в землю.

— Да, помню… он к Мите ходит — пустой человек, — заметила Севская, — хоть бы ты, мой ангел, — обратилась она к Лидии, — поговорила Митеньке, что странно ему связываться с разными пустыми людьми… тебя он больше послушает? Не правда ли, Иван Александрович?

— О чем вы говорите? — сказал Званинцев, который в эту минуту пристально глядел на Брагу.

— Я говорю… — начала было Севская, — да вот и Митенька, — сказала она, видя входившего сына.

Дмитрий быстро подошел к матери и поцеловал ее руку — потом, подавая Лидии сверток:

— Вот Babu-polka, Лидия, — сказал он тихо.

Лидия взяла сверток и отвечала обычной благодарностью.

— Вы за этим и ездили? — равнодушно спросил Званинцев, указывая на сверток.

— Да.

— Делает вам много чести, — заметил Иван Александрович с полуулыбкою.

— Это-то хорошо, — привязалась мать, не понявши легкой насмешки Званинцева, — это-то хорошо, Митя, да вот что нехорошо, и Лидинька, верно, скажет, что нехорошо: зачем ты не оставишь знакомства с разными пустыми людьми, всему свое время, голубчик мой: теперь ты будешь женат… хорошо ли?..

— С какими пустыми людьми, маменька? — спросил побледневший Севский.

— Да нет, хоть с этим-то, — ответила мать, нагло лорнируя Брагу. Севский вспыхнул и прежде всего взглянул на Званинцева, но гордая

и спокойная физиономия этого человека заставила его опустить глаза в землю.

— Я думаю, — важным и звучным голосом сказал Званинцев, — что ваш сын в таких летах, Варвара Андревна, что сам имеет полное право избирать себе связи…

— Ох, батюшка, — заметила Севская, — ты все по-своему судишь, и по твоему-то хорошо — да каково-то будет нам с Лидочкой? — прибавила она, целуя Лидию в голову и чуть не плача, потому что эта женщина способна была плакать когда, где и как угодно.

На губах Званинцева мелькнула змеиная улыбка демона, который видит, как хорошо сети опутали жертву.

Севский молчал, он был убит: он видел в будущем наступательные и оборонительные союзы матери, то с Званинцевым против Лидии, то с Лидиею, с его будущей женою, против него самого, — он видел всю эту семейную трагедию, он знал, что Званинцев видит это еще лучше его, и не имел права обвинить этого благородного, великодушногочеловека. Да и как сметь обвинять его? Он защищал его свободу, он, этот гордый человек, для него выносил капризы его больной матери, он, наконец, этот игрок Званинцев, сел с нею и с каким-то стариком с Анною на шее за копеечный преферанс.

Лидия и Севский снова остались одни.

— Что вы скажете, Лидия? — грустно обратился к ней молодой человек, опираясь руками на спинку ее кресла.

— Послушайте, Дмитрий, — отвечала ему она, — вы иногда не правы перед вашей матушкой.

— Так, я это знал, — с отчаянием прошептал молодой человек, — и вы — против меня?

— Против вас?.. я? — возразила Лидия своим серебряным голосом; — вы ребенок! вы не хотите слушать людей, которые желают вам добра.

— Кого ж это? не Званинцева ли?

— Неужели вы не благодарны, Севский? — возразила Лидия с тихим укором.

— Этого еще недоставало! — почти с бешенством сказал тот. — О да, я несчастен, — начал он после минуты молчания.

— Воображением, — холодно добавила его невеста.

— Вы слышали о Позвонцеве? — спросил Севский мрачно и глухо.

— Это не ваши слова, Дмитрий Николаич, — насмешливо отвечала молодая девушка, — это — слова вашего друга.