Воссоединенные

Когда чума прорвется, это будет началом для нас.

Я часть второй фазы Восстания, и это означает, что я должен ждать, пока не услышу голос Лоцмана, прежде чем начать действовать. Когда Лоцман заговорит, я немедленно сообщаю об этом в главный медицинский центр. Я не знаю, на что похож голос Лоцмана, но мой связной заверил, что я узнаю его, когда придет время.

Это будет даже проще, чем я думал. Общество собирается поместить меня на карантин. Я буду готов и подожду, когда Лоцман, наконец, заговорит.

Врачи передают нам маски и перчатки, прежде чем мы поднимемся на аэрокар. Я натягиваю маску на лицо, хотя знаю: меры предосторожности не нужны для меня. Я не могу заразиться чумой.

Это еще один эффект, производимый действием таблеток, изготовленных Восстанием. Они не только делают нас невосприимчивыми к красной таблетке, они также дают нам иммунитет к чуме.

Ребенок плачет, когда на него надевают маску, и я гляжу на него с беспокойством. Он может заболеть, так как мог заразиться прежде, чем мы успели дать ему таблетку.

Но даже если он заболел, напоминаю я себе, у Восстания есть лекарство.

***

Через центр Камаса протекает река. В дневное время вода в ней синяя, но этим вечером она похожа на широкую черную улицу. Некоторое время мы парим над темной поверхностью воды, продвигаясь в центр города.

Главные здания города, включая крупнейший медицинский центр в Камасе, окружены высокой белой стеной. — Когда ее возвели? — спрашивает отец ребенка, но врачи не отвечают.

Общество построило эту стену совсем недавно, чтобы сдержать распространение чумы. Ее и многие другие стены Восстанию придется снести.

— Не говорите, что вы не знаете, — повторяет отец. — Чиновники знают все.

Его голос звучит жестко и сердито, он смотрит сначала на чиновника Брюер потом на Лей, затем на меня. Я выдерживаю его взгляд.

— Мы уже говорили вам, что можем сделать, — отвечает чиновник Брюер.— Ваша семья находится в бедственном положении. Я бы предпочел не добавлять еще одну проблему к вашим трудностям.

— Мне жаль, — говорит чиновница Лей отцу. Я слышу почти идеальное сочувствие в ее голосе. Я надеюсь, что именно так звучит и голос Лоцмана.

Отец отворачивается и снова смотрит вперед, его плечи напряжены. Он больше ничего не говорит. Я не могу дождаться, когда, наконец, избавлюсь от этой формы. Она обещает то, что нам не под силу выполнить, и она символизирует то, во что сейчас я уже не верю. Даже лицо Кассии изменилось, когда она увидела меня в этой одежде в первый раз.

***

— Что ты думаешь? — спросил я ее. Я стоял перед портом, вытянув руки в стороны, и с усмешкой крутился вокруг себя, делая то, что ожидало от меня Общество. Я знал, что они наблюдали.

— Я думала, что буду там, когда это произойдет, — сказала она, широко раскрыв глаза. По напряжению в ее голосе я понял, что она что-то сдерживала в себе. Удивление? Гнев? Грусть?

— Я знаю, — сказал я. — Они изменили церемонию. Они даже не привезли моих родителей.

— Ох, Ксандер. Мне так жаль.

— Не нужно, — сказал я, дразня ее. — Мы будем вместе, когда отпразднуем Заключение брака.

Она не отрицала этого: ведь Общество наблюдает. Так что мы оставались Парой. Все, что я хотел, — воссоединиться с ней, но это было невозможно, пока она была в Центре, а я в Камасе, поэтому мы разговаривали через порты в наших квартирах.

— Ваша смена должна была закончиться несколько часов назад, — сказала она. — Это значит, что ты носил свою форму весь день, чтобы похвастаться? — Она дразнилась в ответ, и я расслабился.

— Нет, — ответил я. — Правила изменились. Теперь мы должны носить нашу форму постоянно. Не только на работе.

— Даже, когда ты спишь? — спросила она.

— Нет, — рассмеялся я. — Тогда нет.

Она кивнула и слегка покраснела. Мне стало интересно, о чем она подумала. Я мечтал, чтобы мы оказались наедине в одной комнате. Ведь так гораздо проще донести до человека, что, в действительности, значат твои слова.

Вопросы, которые я приготовил для нее, переполняли мое сознание.

У тебя, действительно, все в порядке? Что произошло в Отдаленных провинциях? Помогли ли синие таблетки? Ты прочитала мои сообщения? Ты разгадала мой секрет? Ты знаешь, что я являюсь членом Восстания? А Кай рассказал тебе? А ты тоже теперь член Восстания?

Ты полюбила Кая, когда вы спустились в ущелья. Ты любишь его до сих пор?

Я не испытываю ненависти к Каю. Я его уважаю. Но это не значит, что я думаю, будто он должен быть с Кассией. Я считаю, она должна быть с тем, кого сама выберет, и я все еще верю, что, в конце концов, этим кем-то буду я.

— Это приятно, не так ли, — сказала она, посерьезнев. — Быть частью чего-то большего, чем ты сам.

— Да, — ответил я, и наши глаза встретились. Даже на таком расстоянии я знал: она имела в виду не Общество, она говорила о Восстании.

Мы оба в Восстании. Во мне все кричало и пело, но я не мог выплеснуть наружу свои эмоции. — Ты права, так и есть.

— Мне нравится эта красная эмблема, — сказала она, меняя тему. — Это ведь твой любимый цвет.

Я усмехнулся. Она все же прочла те записки, которые я спрятал среди голубых таблеток. Она не забывалаобо мне, даже когда была с Каем.

— Я давно хотела тебе сказать. Знаю, я всегда говорила, что мой любимый цвет зеленый. Так было написано и на моей микрокарте. Но он изменился.

— И какой он сейчас? — спросил ее я.

— Синий, — ответила Кассия. — Как твои глаза. — Она наклонилась немного вперед. — Есть кое-что значимоев этом синем цвете.

Я хотел верить, что она сделала мне комплимент, но это было не так. Она хотела сказать мне что-то большее. Я знал, что Кассия подразумевала что-то иное: но что?